Пойманный своими обиженными соплеменниками и доставленный на расправу в форт Перовский, Дащан, знаменитый степной разбойник, был осужден военным судом. Для власти важно было продемонстрировать свою состоятельность. Так что суд над Дащаном был назиданием другим. Отсюда и осуждение – максимально жесткое и показательно жестокое. Дащана приговорили к ссылке в Сибирь. Но перед этим подвергли наиболее изощренному и унизительному наказанию. Шпицрутенами.Окончание.
Приобщение к западным ценностям
Шпицрутены, вместе с прочими достижениями Западной цивилизации, вывезенными из просвещенной Европы, появились в России благодаря неуемной энергии неугомонного Петра Великого. Шпицрутены – длинные гибкие прутья (образцовые шпицрутены в 1831 г. имели около вершка в диаметре и около сажени длины). "Само наказание шпицрутенами состояло в том, что его исполнители (рота, батальон, полк) выстраивались в две шеренги, образуя таким образом шереножную улицу; по этой улице проводили осужденного столько раз, сколько было назначено в приговоре. Каждый из участвовавших в наказании получал шпицрутен, которым и наносил удар осужденному, когда тот проходил мимо". Это выдержка из наиболее авторитетного и информированного справочника старой России – энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
С XIX века шпицрутенами стали пользовать не только военных, но и гражданских, когда приговор выносился военными судами. Лукавство сего наказания, ввиду отмены еще при Елизавете Петровне, в 1754 году, смертной казни (за все преступления, кроме возвращенных Екатериной Великой статей за государственную измену и нарушение карантинных правил), состояло в том, что после шпицрутенов выживали только те, кому давали такую возможность. Потенциально смертельным наказанием считался приговор к трем тысячам ударов. Однако бывало, бивали и по 12 тысяч.
Дащана приговорили к двум тысячам шпицрутенов. Так что убивать его во время экзекуции, скорее всего, не собирались. А вот показательно наказать, дабы на его примере остеречь других собратьев по ремеслу, скорее всего, – да. Так или иначе, после наказания Дащана сослали на солеваренный завод в Иркутскую губернию. Но до Сибири он не добрался – не такой это был человек. Бежал по дороге.
Однажды на этапе он оказался на гауптвахте одной крепости, где его оставили без особого присмотра, опрометчиво скрутив руки конскими путами. Словно позабыв, что имеют дело с лучшим в Степи специалистом по этим самым путам. Освободиться – было делом техники, а выскользнуть за неохраняемую дверь – удачей. Удача, вдосталь забавлявшаяся с жизнью Дащана, в этот короткий период отрывалась по-полной!
Не успел он надышаться упоительно густым и вольным степным воздухом, как вновь оказался за решеткой. Ничего хорошего это третье пленение беглому каторжнику не сулило. И вот он снова, смиренно и обреченно, ждет своего очередного приговора, все в том же форте Перовском. Так, по крайней мере, всем казалось, до того самого момента, когда, дождавшись-таки своего часа и каким-то способом освободившись от кандалов, Дащан лихо вскочил на лучшую в гарнизоне лошадь, принадлежавшую местному начальнику и на глазах у всех умчался в степь. Где, забрав свою семью, спешно откочевал за границу империи.
Барымтачские войны
Подвиги Дащана, до того времени остававшегося частным лицом и честным разбойником, дошли и до кокандцев. И в конце 1857 года он оказался на службе в Яны-Кургане, где сразу же получил от местного коменданта "сержантские лычки" десятника. Впрочем, кокандские отцы-командиры вовсе не донимали его муштрой и учениями – он нужен был им в том самом качестве, в каком он и получил состоятельность в этих краях. Потому-то и поручаемые ему операции мало чем отличались от тех былых набегов, которых так жаждала его темпераментная натура.
Нужно сказать, что на этом этапе Туркестанских войн использование опытных барымтачей практиковалось обеими сторонами в самых широких масштабах, зачастую приобретая характер локальных диверсионных войн. Известно, например, что в ту часть Степи, которая была подвластна России, с территории, находящейся под контролем Коканда, разорять кочевья отправлялись не только сопредельные соплеменники-казахи, но и дальние родственники – "дикокаменные киргизы", всегда охотно участвовавшие в таких операциях. Но "набеги коканских киргизов на аулы, расположенные между Джулеком и фортом Перовским, – писал один из наблюдателей тех событий Болотов в 1866 году, – отмщались такими же вторжениями к ним самим, для чего и составлялись у нас киргизские отряды. После набега хорунжего Нияза Мухаммедова в начале 1863 года коканцы поутихли".
Однако в конце апреля 1858 года, когда во главе небольшой группы, в которую входили в основном старые сподвижники и родственники, Дащан выступил из Яны-Кургана в сторону территорий подвластных России, барымтачские войны были в разгаре. Отправившись навстречу довольно значительному русскому отряду, вышедшему из форта Перовского на рубку леса (заготовку дров) в сырдарьинских тугаях, Дащан думал о двух вещах. Во-первых – об отрядных лошадях, которые часто остаются на попечении беспечных ротозеев-солдатиков. Во-вторых – про своих кровников, тех самых, которые пленили и сдали его русским властям, по его сведениям, кое-кто из них находился при вражеском отряде.
Но на сей раз ему не удалось ни захватить лошадей, ни поквитаться. Зато в руки попал такой трофей, с которым яны-курганский комендант сразу отправил его в Туркестан, а туркестанский датха пожаловал халат со своих плеч, десять тилей, серебряную саблю и звание сотника. Трофей был большой и неповоротливый, к тому же весь израненный и побитый, но все равно гордый и значимый. Имя ему было – Николай Алексеевич Северцов, магистр зоологии и начальник Туркестанской научной экспедиции.
Звездный час
Встреча с Северцовым стала для Дащана поворотным событием, повлиявшим не только на его жизнь, но, косвенно, послужившей причиной его смерти. Во всяком случае, благодаря этой встрече мы получили наиболее полное и яркое описание жизни и натуры славного разбойника, пользовавшегося явной симпатией со стороны своего пленника. В своем пространном очерке "Месяц плена у кокандцев" Николай Алексеевич посвятил Дащану немало страниц.
Тонкий наблюдатель, Северцов видел его в самых разных ситуациях – в деле, в родном ауле, на торжественном приеме у туркестанского датхи. Потому у нас есть возможность узнать то, что обычно ускользает от биографов знаменитых разбойников, а именно – особенности их приватной жизни. Ведь источники в этом случае, как правило, ограничиваются лишь казенными протоколами и романтическими легендами, освещающими с двух диаметрально противоположных сторон одно и то же – разбои, нападения и побеги. Северцов же получил возможность не только хорошо узнать (и понять!) своего пленителя во время длинной совместной дороги, но и побывал даже у него дома, где смог ознакомиться с домашним бытом прославленного барымтача.
Благодаря Николаю Алексеевичу мы, к примеру, знаем, что представляла из себя жена Дащана – "красивая молодая женщина и, судя по взглядам и ужимкам, кокетка порядочная. Она была бела и румяна, с черными быстрыми глазами, правильными чертами и европейским окладом лица. Волос, однако, она не прятала, как вообще делают киргизки, и они выказывались из-под головного убора, черные, густые, шелковистые, старательно причесанные. Несмотря на неизящность киргизского женского наряда, видно было, что эта женщина занимается своей наружностью. Верхом ехала очень ловко, но по мужски, как все киргизки, то рядом с нами, то пускалась вперед и потом опять поджидала".
Вместе с Северцовым и мы можем попасть не только в аул Дащана, разместившийся в предгорьях Каратау, но даже в его юрту, "просторную и опрятную", которая была "хорошо убрана, т. е. с новыми коврами и красивыми сундуками". Здесь пленному гостю были представлены братья хозяина, среди которых сам Дащан, хотя и был третьим, однако был главой "в противность обычаям родового старшинства, которые и у киргизов соблюдаются. А объяснялась эта аномалия тем, что братья признали его превосходство как батыря, участвовавши прежде иногда (кроме самого младшего) в его разбойничьих наездах, только тайком".
Пока Северцов ждал своей участи в Туркестане, Дащан продолжал проявлять природные свойства своей неуемной натуры, успев побывать в плену у восставших соплеменников, обложивших крепость, и бежать "по своему обычаю на лучшей лошади, какую только приметил у захвативших его".
Антикокандские волнения заставили поволноваться и самого Северцова, который на возвратном пути едва сам не стал пленником восставших казахов. Пока Николай Алексеевич вел переговоры с верховодцами бунтовщиков, оказалось, что верховодить там уже некем. "Пришло известие, что скопище разбито Дащаном, который вместо того, чтобы прикрывать, как ему было приказано, мое возвращение в Яны-Курган, напал на инсургентов, не считая их, рассеял с пятидесятью человеками против пятисот. И послал мне сказать, что дорога свободна и я могу ехать дальше". Ну не орел ли!?
Поражение полковника Черняева
Мало кому известно, что Михаил Григорьевич Черняев, самый, пожалуй, яркий персонаж Туркестанских войн (имя его неслучайно стоит в одном ряду с Колпаковским, Кауфманом и Скобелевым), начал свою деятельность в крае с поражения, заставившего его спешно покинуть пределы Туркестана. Противником Черняева в этой схватке был, правда, не какой-то эмир бухарский или кокандский хан, а непосредственный начальник – генерал-майор Данзас. И предметом баталии был не Чимкент, Ташкент или Самарканд. А наш Дащан, судьба которого вызвала в Черняеве столь бурное чувство сострадания, что полковник с открытым забралом выступил против собственного шефа.
Началось все с того, что приехавший с инспекцией на Сырдарьинскую линию оренбургский генерал-губернатор А. А. Катенин в чувственном порыве "объявил всенародно прощение всем туземцам, совершившим какое-либо преступление, с тем чтобы бежавшие в коканские пределы безбоязненно возвратились в свои аулы". Среди явившихся в 1859 году с повинной к надворному советнику Осмоловскому, управляющему местными казахами, был и Дащан, который не только пришел сам, но привел с собой 50 своих родственников.
Неизвестно, какая вожжа попала под хвост Данзаса, были ли у всевластного начальника на то какие-то личные основания (не его ли коня увел барымтач во время одного из побегов?), или же причиной послужила какая-нибудь подагра, но только, вычленив Дащана из всех прочих помилованных, генерал-майор вновь передал его во власть послушного военного суда, который живенько вынес нужный приговор – повесить. Решение это вызвало ропот не только среди казахов, но и среди офицеров Сырдарьинской линии. Однако напрасно хлопотал за Дащана Осмоловский – Данзас даже не удосужился принять этого далеко не последнего в крае человека. Напрасным был и отчаянный поступок самого Дащана, до конца боровшегося за свою жизнь, – принять православие.
Вот тут-то и появился Черняев, как раз к тому времени вернувшийся из Амударьинской экспедиции, в которую ходил вместе с прославленным зачинателем местного судоходства и первым исследователем Арала адмиралом Бутаковым. Несмотря на довольно близкие отношения с генералом, полковник пишет ему вызывающе и резко: "Не одно сострадание заставляет меня говорить в пользу преступника, со всей семьей своей добровольно отдавшегося на великодушие русских властей, но и убеждение, что казнь его несовместима с достоинством нашего правительства и поведет к утрате доверия к нашим воззваниям подобно тому, как утратилась уже всякая вера к нашим угрозам… Я потерял бы уважение к самому себе, если бы из одного опасения навлечь на себя неудовольствие начальника я отказался от законной попытки спасти жизнь подсудимому. Пробыв восемь месяцев в Севастополе с глазу на глаз со смертью, я понимаю цену жизни для человека и только Бога и честь ставлю выше ее".
Но Данзас непримирим. Черняеву предлагается незамедлительно удалиться из края. А приговор над Дащаном скоро приводят в исполнение. Славного бырымтача повесили, так и не удостоив таинства крещения. Было ему всего 29 лет.
Вместо заключения: Поздний наследник древних героев?
А закончить этот очерк мне хотелось бы словами все того же Николая Северцова. "Читатель, надеюсь, не посетует, что я старался ознакомить его с захватившим меня хищником; скорее пожалеет, что я про Дащана не довольно знаю. Он занимателен как один из последних древне-киргизских героев, и не уступает в удали и прочих доблестях никому из предшественников; его ли вина, что поздно родился, что столкновение с высшей, но чуждой, русской формой народной жизни довело его до осуждения на каторгу? Но надеюсь, что, несмотря на такое неприятное обстоятельство, этот беглый каторжник по объясненным причинам имеет для читателя такой же интерес, как для натуралиста живые доныне остатки доисторических, вымирающих пород животных: беловежский зубр, новозеландские птицы Apteryx и Notornis, u т. д.".
Источник: izvestia.kz
Правила комментирования
comments powered by Disqus