— Религиозная ситуация имеет тенденцию к обострению, ухудшению. Причина этого в том числе и в кадровом составе нашего духовенства. А это очень серьезная проблема, чреватая последствиями, — с такого далеко не оптимистического прогноза началась беседа корреспондента «Вечерки» с директором Госкомиссии по делам религий Абдулатифом ЖУМАБАЕВЫМ.

— Что вы имеете в виду, говоря о кадровом потенциале?

 — Знания многих служителей не отвечают требованиям сегодняшнего времени, а именно: их образованность, компетентность. И это дает повод другим радикальным организациям навязывать свою идеологию новым адептам. А когда неофициальные духовные лидеры — более харизматичные и интеллектуальные личности, то люди уходят к ним. По нашим наблюдениям, не уменьшается количество сторонников экстремистской организации “Хизб ут–Тахрир”, ваххабизма, такфиристско–джихадистского крыла салафизма. Их число, наоборот, с каждым днем увеличивается. Это свидетельствует прежде всего о проигрыше — фиаско официального духовенства в бескомпромиссной идеологической борьбе.

Надо отметить и другой, не менее тревожный симптом: в обществе растет религиозность, но катастрофически падает духовность, то есть духовное воспитание. Вроде бы все больше строится мечетей, церквей, в которые все больше ходит прихожан, но они не становятся от этого более духовными людьми. Не прибавляется в обществе взаимного уважения друг к другу, толерантности, к которым призывает любая религия. Эти качества надо воспитывать, чтобы последователи разных конфессий с уважением относились друг к другу. К сожалению, мы видим обратное: разделение, причем довольно явное, сторонников разных конфессий, образование многочисленных джааматов и даже агрессивное отношение верующих друг к другу.

— Дело доходило до открытого противостояния?

— Доходило до отдельных локальных стычек из–за веры. Например, в Токтогульском районе были сожжены объекты религиозного назначения общины Свидетелей Иеговы. Нередки конфликты и из–за захоронения представителей тюркоязычных национальностей на мусульманских кладбищах, из–за того, что приняли иную веру, стали прозелитами.
    Все это вызывает опасения: если сегодня это отдельные локальные стычки, то завтра они могут приобрести масштабный характер, поскольку процесс прозелитизма не останавливается, он развивается.
    Это свидетельствует опять же о том, что официальное духовенство проигрывает идеологическую борьбу. С другой стороны, неоконфессии очень активны и фактически занимаются прозелитизмом.

— Почему вы тогда не добиваетесь их закрытия?

 — За годы независимости у нас появилось много религиозных организаций, которые работают под видом общественных. Например, недавно прошел громкий процесс: мы наконец–то добились закрытия секты Муна. Она не была зарегистрирована в нашей госкомиссии, а прошла регистрацию как общественная организация. Но наши эксперты и сотрудники нацбезопасности нашли в ее деятельности элементы духовного деструктивного воздействия на психику человека. Судебный процесс по Муну, наверное, первый за всю историю госкомиссии, когда религиозная организация законно прекратила свое функционирование. Данный прецедент по одиозной секте не имеет аналогов на просторах СНГ.

Раньше их учетная регистрация проходила, грубо говоря, оптом. В течение одного дня, судя по архивным данным, регистрацию могли пройти до 50 религиозных организаций. То есть пачками они получали разрешения на свою деятельность. Поэтому со всеми ими бороться очень сложно. Но у нас есть четкий курс в этой борьбе: чтобы добиться стабильности, надо работать вместе с правоохранительными органами.

— А вы не боитесь, что вас обвинят в ущемлении прав верующих?

— Поводов для этого нет абсолютно. Свобода вероисповедания в нашей стране гарантируется. Даже в госучреждениях есть молельные комнаты. Большие религиозные праздники в стране стали нерабочими, как и большие государственные праздники. Кыргызстан — единственная в мире страна, которая предоставляет свою центральную площадь для выполнения праздничного намаза. Даже в арабских странах это непозволительная роскошь. Праздничный намаз посещают у нас первые лица государства. А это свидетельствует о том, что грань светскости с каждым днем четко определяется. Личная жизнь государственного служащего не может мешать его государственной деятельности. Во многих странах ближнего зарубежья госслужащим запрещено исполнять свои религиозные обряды. Это, конечно, неправильно. Вера у человека все равно есть и была всегда.

— Не заигрывает ли государство с религией, разрешая ее деятелям открывать, например, образовательные учреждения, которые остаются, по сути, бесконтрольными?

— В этом году был инициирован законопроект некоторыми депутатами ЖК о религиозном образовании. Документ, конечно, еще сыроват, его надо доработать. Мы направили в ЖК кое–какие свои дополнения в него. Для страны очень важно на законодательном уровне решить наконец вопрос о религиозном образовании. Потому что очень много людей оканчивают эти религиозные учреждения и получают сертификат, который государство не признает. И тем самым они остаются вне социальной жизни страны.

Не упорядочена и регистрация религиозных объектов. Мы хотим разработать четкие стандарты для них. Например, если это мечеть, то она должна регистрироваться по определенным правилам. Нельзя построить какое–то сооружение и назвать его мечетью. Оно должно соответствовать определенным требованиям. Точно так же нельзя какой–то объект назвать церковью, у которой есть свой стандарт. Она отличается от часовен или молельных комнат, у которых тоже свои стандарты. Точно так же, как мечеть отличается от намазканы.

— “Вечерка” рассказывала о шокирующем случае, когда из окна медресе выбросилась девочка, которая не могла больше терпеть издевательств “воспитателей” над ней. Только после этого случая обратили внимание на медресе, и выяснилось, что их около сотни в стране. Но как и чему учат в них наших детей, никто особо не обращал внимания. Что изменилось за прошедшие три года?

— Честно говоря, мало что. Мы просто физически не успеваем уследить за медресе. В госкомиссии работают всего 25 человек на всю республику, в которой более трех с половиной тысяч религиозных организаций и объектов. Из них только мечетей более двух тысяч. И владеть информацией о том, что в каждой из них происходит, просто нереально.

— И не потому ли даже в столице экстремисты все громче заявляют о себе?

— Вопрос с религиозным экстремизмом стоит действительно очень остро. Много материалов поступает из правоохранительных органов в госкомиссию, чтобы наши эксперты провели экспертизу о наличии в них экстремистских и террористических идей. Простой пример: если в прошлом году поступило к нам на экспертизу 10 тысяч материалов, то в этом только за первое полугодие почти такое же количество. Это — брошюры, книжки, листовки. Но в последнее время увеличивается количество материалов на электронных носителях.

Более того, внутри самих экстремистских организаций идет идеологическая борьба, туда втягивают все новых адептов. И очень тревожит то, что внутри конфессий наблюдается разделение по джааматизации. То есть идет группировка людей, преследующих свою цель, по своим джааматам. В результате появляются мечети, которые посещают верующие в зависимости от своей этнической принадлежности. То есть свои мечети у кыргызов, узбеков, уйгуров.

— В Закон “О свободе вероисповедания”, насколько известно, хотят внести изменения и дополнения. Какие?

— Одно из них, например, касается миссионерства. Многие миссионеры после окончания срока их деятельности игнорируют законодательство и продолжают работать. Мы предлагаем более жестко оговорить в законе меры наказания в отношении таких иностранных граждан и принимающих их религиозных организаций.

Сейчас для создания религиозной организации требуется, чтобы в ней было не менее 200 человек. Мы предлагаем увеличить их количество. На наш взгляд, это скажется на стабильности в данной сфере.

— Государство каким–то образом контролирует строительство мечетей? Их у нас возводят какие–то зарубежные спонсоры, о которых зачастую госорганам мало что известно, а то и вообще неизвестно. А потом мы сетуем, что повышается угроза терроризма и религиозного экстремизма.

— Конечно, все должно быть под контролем государства, однако этот процесс практически не контролируется. Во многих случаях наши чиновники в целях самопиара находят каких–то зарубежных спонсоров и строят мечеть. Эта мечеть в конце концов остается без регистрации.

Вообще же по закону для возведения любого объекта, будь то дом или мечеть, необходимо, чтобы органы местного самоуправления выделили земельный участок под него, а архитектура — разрешение на строительство. А к нам на регистрацию они должны прийти только после завершения строительства.

Следует отметить, что строительство мечетей ведется хаотично, без учета духовных потребностей населения. Бывает, что в одном населенном пункте две–три мечети, а в соседнем ни одной. И все это из–за того, что строят их кто где хочет, хаотичное строительство может привести и к расколу верующих, из–за этого идет джааматизация, появляются этнические мечети.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram