Вряд ли они помнят, какое слово произнесли первым. Маловероятно и то, что кто-то им расскажет об этом. И уж совсем не верится, что это первое слово — «мама». Большинство из них не помнят ее рядом с собой. Ведь они не «домашники», они — «детдомовцы».

33 682 человека — это количество детей, оставшихся без попечительства родителей и волею судьбы взрослеющих в детских домах Казахстана. И хотя эта цифра уменьшается (к примеру, в 2009 году она составляла 42 000), жизни нескольких десятков тысяч наших сограждан, оказавшихся в неравных условиях со своими сверстниками, незаслуженно проистекают вне общественного внимания. И если в стенах специализированных учреждений, они еще окружены хоть какой-то заботой, то после — дорога в большую жизнь самостоятельна. Vласть рассказывает истории повзрослевших воспитанников детских домов.

Рустам Мажираев, 27 лет, Алматы

Дети из детского дома учатся в обычных школах, вместе с «домашниками», именно так мы называли детей, у которых есть родители. Все честно: они нас — «детдомовцами», а мы их — «домашниками». Не скрою, домашники нас сторонились. Придумывали разные истории, что мы психически больные, наркоманы. Я очень хорошо запомнил, что в детском доме нам всегда говорили, что жизнь за забором, не так сладка, как жизнь в детдоме, призывали нас радоваться каждому дню, проведенному здесь. На самом деле, в детском доме не так плохо. А может, просто мне так повезло, у меня был замечательный воспитатель, который заменил мне маму. Представьте себе, в группе более 30 человек, с нами посменно работало 4 воспитателя, два ночью, два днем и они заменяли нам всем родителя.

Когда я закончил 9 класс, директор детского дома нашла спонсоров, которые оплатили мою учебу в Алматинском колледже менеджмента и сервиса. Спонсоры помогли поступить в колледж и университеты многим детдомовцам. Пока я учился в колледже, жил вместе с другом, которому осталась в наследство квартира от родителей. Параллельно подрабатывал — фактически снимал у него комнату. Вначале я брался за любую работу — знал, что кроме меня самого, мне никто не поможет. Я не мог понять своих друзей-выходцев из детдома, которые стыдились своей непрестижной работы. Я считаю, что любая работа — это уже гордость, ведь ты зарабатываешь себе на жизнь.

В центр реабилитации я попал в пять лет, затем меня направили в детский дом. У меня умерла мать, отца посадили в тюрьму, бабушка не смогла меня воспитать, вскоре я узнал, что и она умерла. Отца искать я не пытался, единственное, руководство детского дома пыталось писать ему письма в тюрьму, но ответов от него не получали. Сейчас я не вижу в этом смысла, я уже сам отец, у меня есть сын, а через несколько месяцев моя любимая супруга подарит мне второго ребенка.

Сейчас я работаю на двух работах — менеджером и специалистом по огнезащите. Недавно мы с женой, кстати, она у меня тоже из детского дома, купили небольшой участок. Наша мечта — построить там дачу для наших детей. Дети — это смысл нашей жизни.

У меня свой автомобиль, когда я сажусь за руль, я — примерный водитель: когда поворачиваю ключ в замке зажигания, всегда думаю о том, что мои дети не должны остаться без родителей. Ведь это — самое ужасное, что может произойти в жизни человека...

Олег Блохин , 32 года, Алматы

«Почему у меня нет родителей?», «Почему я живу в детском доме?» «Почему от меня отказались?» Наверное, эти вопросы задает себе и окружающим каждый детдомовец. У меня с каждым годом вопросов становилось все больше и больше. Я более 10 лет искал своих родителей. Найти мне удалось их только в прошлом году, когда мне было уже за 30. Перед тем, как впервые увидеться с мамой я ходил к психологу, потому что знал — эта встреча перевернет всю мою жизнь. Я готовил себя к тому, что мама меня не примет или я не смогу назвать этого человека мамой и внутри меня проснутся все детские обиды, которые переполняли меня много лет.

Все прошло хорошо, оказывается, у меня есть бабушка и младший брат. О своем отце я ничего не знаю, мама сказала, что они развелись. Сейчас мы общаемся, не так часто, как бы мне хотелось. Я звоню чаще. Я все понимаю, она врач — на хорошем счету у своих пациентов, у нее есть сын и внук. Она уделяет им много времени. Я спрашивал у мамы, почему она оставила меня в детском доме. Она ответила, что не хочет ворошить прошлое и хочет начать все заново, пообещала помочь мне с получением высшего образования. Конечно, мне немного обидно, что у моего младшего брата счастливая жизнь — у него хорошее образование, перспективная работа, своя квартира, а главное, у него было детство рядом с мамой.

В возрасте 18 лет меня взял на работу иностранец, которому я помогал по дому и по хозяйству. Около пяти лет я и еще несколько выпускников детского дома жили на его попечительстве. После того, как он уехал, было тяжело. Иногда приходилось ночевать на улице, на картонке.

Сейчас я пытаюсь поступить в университет, но пока у меня не получается, финансы не позволяют. У меня есть средне-специальное образование, специальность моя связана с ландшафтным декорированием, но я всегда хотел связать свою жизнь с политикой, хочу получить образование в сфере политологии. Я снимаю квартиру в Алматы, работаю разнорабочим.

Мечтаю о своей семье, но не готов ее строить, потому что уверен, что будущую жену нужно приводить в свою квартиру, чтобы дети росли у себя дома. К сожалению, обещанных государством квадратных метров я не получил. Иногда становится обидно, когда я слышу в свой адрес: «Зачем вам нужна эта квартира, чтобы ее пропить?». И такое было...

А я ведь даже не курю. Не стоит всех людей равнять под одну гребенку. Я не отрицаю того, что у детдомовских ребят жизнь складывается тяжело, многие попадают в тюрьму, многие сбиваются с истинного пути, но ведь не все такие. Я выбрал другую дорогу.

Вячеслав Попов, 29 лет, Алматы

Шесть лет назад мы вместе с другом открыли СТО по комплексному ремонту машин. Ввиду того, что я и мой партнер сами выходцы из интернатов, решили набрать ребят из числа детдомовцев и интернатовцев. Прошлись по ближайшим специальным учреждениям, где воспитывались подростки, оставшиеся без попечительства родителей, сказали, что готовы взять на практику тех, кто хочет обучиться делу автослесаря.

Первая проблема, с которой мы столкнулись, это неадекватная реакция директоров этих спецучреждений. Другая проблема состояла в том, что те ребята, которые заинтересовались, были весьма своеобразными, ершистыми, многие отказывались подчиняться, воспринимая нашу доброту как очередную подачку, либо были запуганными и боялись вообще что-либо делать.

Пришлось заниматься не только профессиональным образованием, но и психологическим. Другими словами заменять им маму, папу и старшего брата.

Завоевать авторитет у таких ребят, наверное, сложнее, чем добиться Нобелевской премии. Решение пришло, через создание рабочей группы с их действующим лидером из детского дома, а потом и через реальные действия, которые не расходились со словами.

Когда ребята пришли ко мне и сказали: «Слава, ты — человек дела, мы готовы слушать тебя» — это было большой победой.

Были и другие проблемы. Например, в коммуникациях между нашими подопечными и клиентами. Любой клиент хочет, чтобы его уважали. В свою очередь, выпускники детских домов не могли этого понять и часто задавали нам такие вопросы «А за что их уважать? Кто он такой мне? Что он хорошего сделал для меня?» На все эти вопросы у нас получилось им ответить. Правда перед этим мы долго искали правильные слова и формулировки — советовались со старшими и более опытными товарищами.

Первое время ребята часто подворовывали. Сначала мы выносили предупреждение, потом вычитали сумму из зарплат группы, со временем все наладилось.

Этот «эксперимент» длился два года. За это время нам удалось обучить и трудоустроить 17 ребят. Троим из них, мы помогли открыть СТО. У выходцев детских домов, которым мы когда-то помогли сейчас хорошая жизнь — нормальные автомобили, снимают жилье, пятеро парней даже накопили на ипотеку и приобрели себе участки с небольшими домами и на территории развернули собственные СТО.

Я предложил им поделиться с Vластью своими жизненными историями, но они отказались. Все стараются избегать упоминания того, что они — воспитанники детских домой, наше общество до сих пор не готово принимать таких людей адекватно, чаще всего считая их низшей кастой.

Елена и Руслан Рысколдины, 23 и 25 лет, Семей

Наши с Леной жизненные истории — очень похожи. Лена попала в детский дом, когда ей было 7 лет, я в 14. Наши родители не смогли пережить тяжелые времена — остались без работы и спились. В итоге, их лишили родительских прав, а нас отправили в детский дом. Позже мы узнали, что наши мамы умерли. В прошлом году Лена пыталась найти могилку своей мамы, но мы не смогли, видимо хоронили, как могли — даже табличку не сделали.

Когда мы покинули стены детдома, старались с ребятами держаться вместе — группа в несколько человек. Так легче было снимать жилье, некоторые жили в квартирах, оставленных им в наследство. Затем мы с Леной решили пожениться.

Сейчас мы снимаем небольшой дом в пригороде Семея. Нашему ребенку уже год. Лена не работает, сидит с ним, мы получаем ежемесячное пособие. Я содержу семью. Конечно, очень тяжело без поддержки родственников и близких, и дело даже не в деньгах. Скорее, не хватает какого-то тепла, опоры по жизни.

Мы стоим в очереди на получение квартиры, но с каждым днем я теряю надежду, что она у нас появится. А так, я очень благодарен стране, она нас вырастила и кормила многие годы.

Галия Боранбаева, 67 лет, Текели

Я воспитывалась в детском доме, который находился в Северном Казахстане. Сейчас он уже не работает, да и поселок тот давно уже вымер. Я попала туда, будучи маленьким ребенком. 60 лет назад всем было сложно выживать, а уж детям без родителей — тем более. Практика усыновления или удочерения детей была настолько редкой, что я даже не могу вспомнить истории своих детдомовских братьев и сестер, которые обрели в то время новых папу и маму. В нашем детском доме было много детей, которые потеряли родителей во время Великой Отечественной войны, для них даже были отдельные палаты.

В то время были дошкольные и школьные детские дома, я побывала везде. Ребят, которые считались уже учениками выпускных классов, старались заранее распределять в специализированные училища. Я попала в группу девушек, которые были направлены в ПТУ, где обучали ремеслу швеи.

Мне было страшно думать в то время о будущем, но у меня была цель найти своих родителей. Когда я была маленькой, мне сказали, что родители пропали без вести, когда я стала старше — сказали, что они от меня отказались, потому что не могли меня прокормить. После того, как я покинула детский дом, мне дали справку, в которой были указаны примерные данные о моих родственниках. Помню, как я поехала в это село в поисках мамы и папы. Пока ехала поездом «зайцем» в тамбуре, пребывала в уверенности, что родители будут счастливы меня увидеть, сразу узнают, обнимут и больше никуда меня не отпустят. Но меня ждало разочарование.

В этом селе моих родственников не оказалось. Я стучалась в двери всех домов в этом ауле, никто не знал о семье Боранбаевых. Уже вечерело, добрая семья предложила приютить меня на ночь, а получилось так, что приютила меня на всю жизнь. Они заменили мне родных и близких. Сейчас я живу в Текели, я уже прабабушка. У меня есть дочь, внучка и правнук. Дочь пошла по моим стопам, стала швеей. Я всю жизнь проработала за швейной машинкой, в свое время обшивала многих казахстанских высокопоставленных людей. Я — счастливый человек, несмотря на то, что мне многое пришлось пережить.

Единственное, что мне напоминает о жизни в детском доме, так это вкус каши, которую я до сих пор ненавижу.