А.Н. Краснов. Очерк быта семиреченских киргиз // Известия Императорского Русского географического общества. Том XXIII. 1887.

Не будучи этнографом вообще и преследуя во время моего путешествия исключительно геоботанические задачи, за мое месячное пребывание среди киргиз я имел возможность только урывками наблюдать жизнь этого народа. Но так как многое из замеченного мною представляет явления, характерные именно для киргиз данной области и потому могущие отличать их от их соседей, то я и решаюсь в этом кратком очерке представить их в виде материала для более точных работ, в виде дополнения к фактам, сообщаемым г. Зеландом и др.

Киргизы-каза́ки Илийской долины принадлежат к Большой Киргизской орде. Они занимали бассейн Или несравненно ранее, нежели пришедшие около столетия назад их соседи – кара-киргизы. Это показывает и их туземное название юйсун или уйсюн, звучащее близко к историческим юхджи и уссуням китайских летописцев, к которым, если они и не вполне подходят, судя по описаниям, то все-таки, по-видимому, имеют некоторое отношение, выразившееся в известном%, хотя, правда, очень незначительном, белокурых или, точнее, рыжеватых (подобных нашим татарам) особей, там и сям рассеянных по степи и по возрасту не могущих быть отнесенными к результатам знакомства с русскими поселенцами.
Они считают себя в близком родстве с киргизами Малой (альшинджапас) и Средней (аргын-наймех) орды и потомками рыжеволосого Уссюня – брата родоначальников двух вышеприведенных орд и сыном Лудуза.

По другим толкованиям, Уссунь был сын Каракозы, брата Джангоза, родоначальника кара-киргиз. Это второе толкование, рассказанное мне в долине Иссык-Куля, еще, впрочем, подлежит проверке.

Илийские киргиз-каза́ки делятся на несколько колен (ныне составляющих из себя волости), и каждое из них в лице стариков или знатных киргиз твердо помнит свою родословную. Так, напр., киргизы Дулатской волости производят себя от Дулата, сына Абак Терека, внука Юссуня. Другие волости имеют подобное же происхождение.

Когда они сюда пришли? Большинство этого не помнит, воображая себя аборигенами страны; они, однако, противоречат себе, так как считают все курганы и многочисленные изображения, встречаемые на стенах, принадлежащими другому народу (как они думают – калмыкам), кочевавшим здесь в давно прошедшие времена.

Зато в народе существует твердое убеждение, что они здесь только временные хозяева, что рано или поздно придет китаец и прогонит их до Самарканда.

Это-то поверье, по-видимому, и было причиною, почему все киргизы отнеслись к отдаче Кульджи с большим страхом, видя в этом первый шаг к исполнению предсказания. Их также поэтому очень интересует вопрос: кто сильнее, русские или китайцы. У первых они видят превосходство культуры, лучшую дисциплину и личную доблесть; вторых они боятся вследствие их многочисленности.

Хотя, я думаю, безошибочно можно сказать, что Китай не пользуется никакою симпатиею со стороны наших магометан, будь они оседлы, будь кочевники, однако они и русских считают за Богом проклятый народ, так как увеличивающиеся зимние холода и морозы в местностях, где, по их словам, прежде не было зимы (?!), они приписывают нам, жителям холодного севера.

Это, впрочем, отнюдь не мешает хорошим отношениям между русским и киргизским населением, в чем читатель легко может убедиться из сказанного ниже.

Несмотря, однако, на прочность таких хороших отношений, я ни на минуту не сомневаюсь, что в случае победы со стороны Китая добрых две трети степи перейдут на его сторону, так как кочевники всегда будут держать сторону сильного, будь то русские, сарты или желтолицые.

Но пока этого нет, хотя наше владычество им, быть может, и не совсем приятно, мы можем быть вполне уверены в спокойствии населения, преданного своим занятиям.

Рассмотрим, каковы же эти занятия в различные времена года.

Весною, в марте месяце киргизы выбираются из горных ущелий в открытую ровную степь, где и располагают свои аулы, т. е. группы юрт, в которых живут семьи, связанные между собою родством или узами дружбы.

Места кочевок для каждой волости, иногда для каждого аула, строго определенные; хотя иногда и случается, что, вынужденная обстоятельствами, одна волость и меняется с другою местом.

Едва только появится первая весенняя травка, отпрыски полыни или ковыля, как спускаются сюда из-за предгорий киргизы с их голодными стадами, покидая теплые зимовки, и тогда в юртах, поставленных на холодную землю, подвергаясь действию леденящих весенних ветров, они принуждены с утра до вечера не снимать шубы – кроме немногих тихих дней, когда температура быстро поднимается и бывают даже жары.

Спешить в степь их заставляют животные. За зиму они истребляют в предгориях всю высокую траву; низкая спрятана под сугробами снега. Запасов сена, кроме как для гостей или для особых, любимых скакунов киргизы не делают.
Пойдет киргиз с косою на луговину, сделает один-другой прокос и идет отдыхать. Много-много накосит он две-три копны. Стоит ли этакую малость припасать на зиму для табуна? Конечно, нет – гораздо выгоднее продать на базар русским. И везет киргиз сено в Алматы и, выручив за него несколько грошей, считает себя вправе, как имущего деньги, бездельничать целую неделю.

Конечно, из этого правила есть исключения; иногда для покосов киргизы обращаются даже за помощью к русским; но они редки, и весною лошади бывают до того тощи, что положительно удивляешься, как еще могут эти обтянутые кожею скелеты носить на себе их седоков.

В это время лошади киргизской породы кажутся особенно некрасивыми; цены на них падают, а так как время это совпадает со временем сбора податей, то это особенно на руку заимодавцам – кулакам и разным другим кровопийцам, которых в Азии не меньше, чем в Европе.

Понятно, что киргиз, который в лошадях видит все свое богатство и славу, для которого они-то и являются главным импульсом для перекочевки, с нетерпением ждет, когда начнет пробиваться первая травка, чтобы двинуться вниз, в степь, покинув насиженное в горах место, дать хоть какой-нибудь корм своим любимицам, на которых действительно без жалости невозможно смотреть. Это и есть первая весенняя перекочевка из горных ущелий в степь, из-за каменного забора на простор, на свежий воздух.

Но в апреле еще в степи бывает снег при холодном N ветре. Несмотря на шубы, киргиз нуждается в топливе для юрты. Зимою женщины ежедневно собирали сучья и кустарник. Здесь нет ни того, ни другого; приходится поэтому обходиться или кизяком (тэзэк), т. е. сухим бараньим пометом, или же выкорчевывать корни степных многолетников, вроде полыни и т. п. Этим делом в досужее время занимаются все члены семьи, хотя, опять-таки, главная доля работы падает на женщину, у которой и помимо этого дела есть масса хлопот по дому.

Едва солнце станет приближаться к закату, как из-за клубов пыли начинает раздаваться блеяние возвращающегося домой стада баранов, гонимого койчи, т. е. бараньим пастухом.

Лошадей и верблюдов в это время никогда на ночь не пригоняют, предоставляя день и ночь пастись на лучших местах под надзором джилкаши и его помощников, молодых членов семьи. Лошади съедают лучшие травы; они одни в почете. Пренебрегаемые ими колючки подбираются верблюдами (есть как одно-, так и двугорбые, преимущественно вторые); что останется от крупных животных, то подбирают барашки.

Женщины, встречая возвращающееся стадо, немедленно приступают к доению. К длинной горизонтально протянутой веревке с петлями привязываются бараны в два ряда головами вместе, хвостами врозь, после чего начинается процесс доения. Мужчины при этом редко, почти никогда не помогают женщинам; доильщиками они являются только летом, когда настает пора кумыса и когда ежедневно доятся кобылы, за которыми ходят преимущественно мужчины.
Процесс доения продолжается до сумерек, после чего бараны пускаются опять на волю. Маленькие ягнята остаются при матерях; только в очень холодную бурную погоду их берут в юрту, и тогда, конечно, внутренность ее не отличается ни чистотою воздуха, ни опрятностью пола.

Но это обыкновенно бывает лишь в исключительных случаях. Чаще же киргизская юрта производит впечатление более или менее приятное.

Я должен здесь, однако, оговориться; впечатление это можно назвать хорошим только по сравнению с обстановкою других кочевников Азии, находящихся в таких же, как киргизы, условиях жизни, и притом у киргиз средней зажиточности. Жилище бедняка, как и везде, и здесь неприглядно.

Не надо забывать, что кочевая жизнь в пыльной лессовой атмосфере, в местностях, часто бедных водою, не может представлять тех условий опрятности и чистоты, каких привык требовать оседлый житель.

Потому-то, говоря о чистоте юрты, я разумею эту чистоту как понятие относительное, и для человека, впервые попавшего в степь, эта юрта, конечно, покажется и жалкою, и грязною. Но она приятно поражает после той обстановки, к которой привыкаешь в жилище калмыка или в шалаше кочевника Севера.

Юрта калмыцкая насквозь пропитана запахом калмыцкой водки, одного из отвратительнейших напитков, какие был способен выдумать человек. Одежда и домашняя утварь калмыка никогда не моется. Она пропитана самыми различными запахами, кишит насекомыми и большею частию не снимается с тела, пока не превратится в лохмотья. Несмотря на то, что в калмыцкой юрте утварь расставлена в симметричном порядке, она поражает своею отвратительною грязью, так как, служа для разнообразнейших целей, она не знает мытья – как и самое тело ее хозяина.
В подобном же положении находится и жилище большинства северных кочевников, и по сравнению с ними юрта киргизская, кроме запаха войлока других ароматов в обыкновенное время не имеющая, где посуда и утварь постоянно моется, где в порядочных семьях хоть один раз в неделю как платья, так и тела членов семьи вымываются, конечно, произведет несравненно более приятное впечатление, покажется более благообразною. Если одежда и постели не лишены паразитов, то во всяком случае их не многим больше, чем в оседлых жильях некоторых губерний, населенных нашими соотечественниками – и во всяком случае меньше, чем у калмыков, где, как известно, пойманный паразит (вошь) отпускается в юрте на волю.

Наконец, по самой обстановке юрта киргизская отличается от тех, которые встречаешь у калмыков Астраханской губернии.

Как известно, всякая юрта (уй) состоит из деревянного решетчатого разборного остова (кереге), образующего кольцеобразную стену в вид низкого цилиндра, обтянутого со всех сторон войлоками (кииз) и покрытого сверху крышею конусообразной формы, образуемой слегка изогнутыми палками, которые одним концом связываются со стенами, другим же укрепляются к кольцу, помещающемуся в центре. Обтянутые кошмами, эти палки (уук) образуют сводообразную крышу с круглым отверстием для прохода дыму наверху (чанграк), которое по желанью может быть заткнуто 4-угольным куском войлока (тунлюк).

Когда решетки, составляющие стены юрты, и палки, образующие ее конический потолок, связаны между собою и обтянуты войлоками, юрта имеет вид приплюснутого сверху стога сена и легко 3–4 человеками переносится с места на место. Такого типа юрты свойственны всем кочевникам Турана.

Но необходимую принадлежность внутреннего убранства юрты семиреченского киргиза составляет плетенка из травы чий – Lasiagrostis splendens. Эта внутренняя обкладка стен, как бы сквозные обои, необыкновенно характерна для киргизской юрты; ее я не видал ни у астраханских калмыков, ни у калмыков, кочевавших в долине р. Текеса, где чий растет в изобилии. Длиною в человеческий рост соломины чия переплетаются различно окрашенными шерстями и образуют циновку, по внешнему виду напоминающую наши жалюзи, или деревянные сторы из спиц.

Красота узора, состоящего из сплетения шерстей красной, черной и белой, зависит от вкуса женщин, и иногда такие обои бывают весьма недурны.

Длинные зимние дни во время, свободное от хозяйственных хлопот, женщины проводят за приготовлением этих плетенок, которые служат также и для украшения дверей. Кусок войлока, подшитый чием и спущенный сверху вниз, закрывает вход в юрту и составляет отличие дверей киргизского жилья от калмыцких, всегда деревянных и двухстворчатых (юдин), которые, однако, кое-где попадаются и у киргиз.

Пол юрты бывает убран часто красивыми войлоками. Место посередине занимает котел (казан) на треноге – домашний очаг, а около стен весною без особенного порядка бывает разложена домашняя утварь, посуда (кроме фарфоровых чайных чашек китайского типа, но русской фабрикации, в виде полоскательниц), всегда деревянные седла, ягтаны, постели, а в зажиточных семьях сундуки, погребцы, самовары русской работы или татарские кунганы.

Таков общий вид юрты в будничный день. Если же ожидают прибытия гостя – дом преображается. Особенно привлекательна юрта, выставляемая специально для ожидаемого человека – чиновника или почетного киргиза. Такие юрты обыкновенно выставляют и для путешественников, если он имеет известные бумаги от местной администрации. Юрта освобождается от домашнего скарба. По стенам в виде амфитеатра развешиваются ковры яркого бухарского рисунка, стелятся новые кошмы; на почетном месте расстилаются шелковые одеяла и кладутся подушки.
Если погода не холодная, то чистая, красиво убранная юрта служит весьма приятным местом отдыха или даже занятий.
Но обратимся к женщинам, которых мы оставили за доением коров, пригоняемых вслед за баранами.

Едва только кончится доение скота, как женщины должны позаботиться о приготовлении молока впрок. Одна часть его, слегка вскипяченная в казане, немедленно выпивается членами семьи. Остальное кипятится и идет на приготовление айрана. Из саба, т. е. из большого меха, выделанного из кобыльей кожи, приливается в казан некоторое количество хранящегося в нем кислого молока, которое хорошенько перемешивают со вскипяченным и разбавленным водою, и оставляют в казане киснуть на ночь. Получившийся на другой день айран разливают в сабы "торсуки" и тулупы (меха из козьей кожи), из которых он и расходуется по мере надобности.

Более зажиточные семьи приготовляют еще следующие кушанья:
1) Масло.
2) Ак-рамчик – творог, оседающий на дно при скисании молока. Рамчик или казак-рамчик – сыр, получаемый путем свертывания кипяченого молока под влиянием бараньей брюшины. Осадок прожимают между пальцами и, свалявши в колобки, сушат на солнце на циновке из чия, обыкновенно растягиваемой в виде навеса над дверью.
3) Курт, или крут. Для получения его устраивают в земле яму, имеющую вид цифры 8. Над одним из отверстий ставится котел, в другое накладывается новое топливо и по мере сгорания дров под котлом пропихивается под него. Когда сыворотка укипит до получения густой массы, ее вынимают и высушивают, сминая в плотные комья. Крут употребляется не только как зимняя пища, но и как лекарство от одышки и тошноты при переездах по высоким горным перевалам.

Это запас на зиму. На приготовление молочных припасов – айрана, ремчика, курта – и кипячение молока у женщины уходит большая часть времени до позднего вечера.

На другой день утром опять доение скота и кипячение молока. Таким образом, сложа руки сидеть хозяйке или хозяйкам (что бывает редко, так как многоженство мало развито), приходится вовсе уже не так много времени, как то можно бы было думать.

Мужчины весною также являются более или менее занятыми. Большинство киргиз по мере возможности занимаются земледелием. Господствующими хлебными растениями в их хозяйстве являются просо и кунак – Panicum italicum, затем уже пшеница, редко рожь. В последнее время некоторые начали сеять клевер (джонушка́) Medicago sativa.
Если верить наблюдениям старожилов, нельзя не признать, что в культуре киргиз нет ничего самостоятельного – вначале они заимствовали способы обработки и растения у таранчей и сартов; теперь же русское влияние сказывается все сильнее и сильнее.

Недавно еще, говорят, просо было главным хлебным растением киргиза; наоборот, в последнее время пшеница получает преобладание, и за нею, надо думать, картофель, пока еще мало известный, войдет в употребление, по крайней мере, в некоторых волостях. Способ обработки полей пока еще чисто азиатский. Подробнее мы рассмотрим его в статье о русском населении. Пока же ограничимся упоминовением о тех чертах его, которые характеризуют чисто киргизское хозяйство.

За исключением немногих черноземных плато (кое-где на Кандык-тау) и большинства пунктов урочища Камау, где засевают влажные усыхающие низины от когда-то бывших среди песков заводей и озер и не слишком соленые такыры и побережья Или [На побережьях кое-где устроены чигири для поливки во время засухи. На других местах урочища Камау орошение не применяется ни в какое время года.] – повсюду распространена арычная система искусственного орошения [Мы разумеем хозяйство в Илийской долине. Севернее сеют хлеб и без орошения.].

Плуг, вернее, coxa, запряженная парою верблюдов, реже лошадьми или даже коровами, которыми, как известно, не брезгают и для верховой езды, – представляет из себя изогнутый кусок дерева, с одной стороны заостренный, с другой стороны тупой, посредине которого проделано отверстие для толстой палки, служащей дышлом. К этой палке веревками прикрепляется поперечная перекладина для постромок, идущих к животным.

Другими словами, это первобытное орудие вполне тождественно с тем, которое Миддендорф описывает у сартов долины Ферганы, с тем только различием, что у последних заостренный конец деревяшки вооружается насаживаемым на него железным наконечником, тогда как у киргиз этот наконечник надевается лишь при обработке особенно твердых или вязких почв. Киргизы сами не умеют приготовлять таких наконечников [некогда в Иссык-Кульском уезде кара-киргизы выделывали железо, теперь же промышленность эта брошена], в случае надобности покупают их в городах или кишляках, но обыкновенно обходятся безо всяких металлических частей. Поле ковыряется сперва в продольном, потом в поперечном направлении. Если ковырянье это произведено несколько раз – паханье считается оконченным. Иногда для пашни избирается страшно каменистая, по-видимому совершенно бесплодная почва – но искусственное орошение производит чудеса. Я не видал, чтобы употребляли удобрение. При переложной системе, число лет, которое пашется поле, неопределенно. В долине Камау мне киргизы указывали пашни, которые они пашут около 20 лет, не замечая особенного уменьшения урожайности. Показание это, однако, противоречит данным о русских урожаях, и, я думаю, может быть объяснено лишь тем, что обыкновенно поля киргизские при их плохой обработке дают урожаи сравнительно всегда низшие, чем у оседлых жителей.

По окончании обработки поля сохою, его начинают боронить.

К круглому бревну прикрепляются веревки, соединяющие его с упряжью животных. На бревно, к которому иногда прикрепляются пучки колючек, становится человек, который, погоняя животных, ездит вдоль и поперек поля до тех пор, пока не придаст поверхности более или менее ровный вид. Тогда сеют и вторично заборонивают.

Сох и борон в настоящем смысле этого слова еще почти нет в употреблении, кроме тех случаев, когда они заимствуются у русских. Эти орудия слишком дорогие для киргиза, чтобы он стал на них тратиться. Как и у русских, посев начинается с марта и тянется до середины апреля.

Поля р. Курту и у. Кона, обработанные таким образом, по словам туземцев, давали урожай сам-5 в плохой и сам-20 в урожайный год, причем поливка производилась в конце апреля и начале мая. В урочище Камау, где сеются и арбузы, урожайность, по-видимому, большая, но точных чисел от бестолковых жителей, испуганных внезапным появлением русских, добиться было нельзя.

Говоря вообще, киргизское население получает с каждым годом большее и большее стремление к земледелию. Им занимались бы они все поголовно, если б, с одной стороны, русская колонизация, с другой отдача Кульджи, лишившая нас плодородной долины Текеса и навязавшая орды голодных таранчей, занявших годные для земледелия пространства Илийской долины – не лишили киргиз годных земель и не обрекли целые области на вечное скитание по безводным пустыням Чу-Илийского водораздела, большинство пунктов которого не позволяет и думать о земледелии. Тем не менее и тут, в песках Камау и по течению речек – где только может расти хлеб, – везде появляются оазисы зелени киргизских пашен.

Жители Камау, напр., оставляют на лето там особых сторожей. В то время, как прогнанные летнею бескормицею и жарою киргизы уходят в горы – эти сторожа в песках при 40–50-градусной жаре лежат в юртах, наполненных дымом, так как стоит им только немного отойти от костра, чтобы быть атакованными мириадами желтых, больно кусающих комаров, кишащих в камышовых джунглях Или, доселе еще посещаемых тиграми. Понятно, что на такую пытку соглашается только более бедная часть населения, более же счастливые их товарищи предпринимают переселение. Вообще, не только в Камау, но и вообще в долин нижнего и среднего течения Или, киргизы держатся не долее середины мая. Затем они предпринимают вторую перекочевку – кочевку на джайлау. Смотря по температуре весны, горы освобождаются от снегов то в начале, то в конце мая. Соразмерно с этим, киргиз и располагает свои передвижения. Джайлау обыкновенно представляет из себя альпийские луга – "альпы" швейцарцев, Matten немцев; но киргизы принимают это слово в более широком смысле. Они называют джайлау также и те луга, которые простираются между лесами хвойной зоны Алатау; наконец, оттесненные в глубину степей русскими и новыми колонистами таранчами и дунганами (которые со временем будут у нас здесь играть ту же роль, что китайцы в Северной Америке), многие киргизские волости не имеют уже возможности кочевать на настоящих горных лугах. Они принуждены пользоваться такими долинами предгорий, как, напр., долина Андракайских гор или гор Хан-тау, которые не имеют по природе своей ничего общего с нагорной. Тем не менее и они носят название джайлау (яйла крымских татар). Две причины заставляют киргиз кочевать на джайлау – свежие луга альпийских высот, которыми он может заменить уже вытоптанные скотом степные пространства, и мухи, которые преследуют скот в степных долинах. Вот это-то второе обстоятельство и заставляет, по-видимому, кочевника идти на степные бесплодные откосы Андракая и Хан-тау, где хотя и скуден корм, но, благодаря постоянным ветрам, нет мух, столь несносных для лошадей.

Забота о перекочевке лежит всецело на женщине.

Баранов по условленной дороге, избранной главою семьи, за несколько часов посылают вперед. Эти животные двигаются медленно; при их бестолковости гнать их весьма хлопотливо, и потому перекочевку стараются расположить так, чтобы нагнать баранов только к концу пути. Верблюды, лошади и коровы кочуют вместе с аулом.
Во время передвижения аула отец семейства играет пассивную роль. Его дети и жена должны гнать баранов, наблюдать за табунами; он же обязан позаботиться, чтобы как следует были собраны и навьючены юрты и домашняя утварь. Женщины кочуют на особенно красиво убранных и оседланных лошадях, нередко в праздничных одеждах. Для девушек это действительно, несмотря на все хлопоты, праздничное время. Только теперь, если pater familias не особенно строгий, имеют они возможность поджигитовать на лошадях, показать свою ловкость; и вот, отставши версты на две от своих, они пускают вскачь коней, стремясь перегнать одна другую, выказать неустрашимость при перепрыгивании через арыки и стволы дерев.

Перекочевка длится иногда несколько дней, так как иной джайлау лежит очень далеко от весеннего места кочевки; между тем, ввиду строгого распределения летовок, ни один киргиз не решится остановиться на чужих местах.
Ставить юрту каждую ночь хлопотливо и после длинного пути утомительно. Поэтому ограничиваются тем, что из решеток стен, ставя их под углом подобно картам карточных домиков и покрывая их кошмами, устраивают нечто вроде tente abris для нескольких человек, где и располагаются спать (иткарка). В жаркое время предпочитают кочевать ночью. В конце мая в ночную пору с гиканьем и шумом, с ржанием и блеяньем пробирающийся по лесной тропинке аул представляет явление довольно обыкновенное. Обыкновенно сначала останавливаются в лесной зоне; позже, в июле, забираются на самые кручи к пределам альпийской растительности, на верхний джайлау.

Киргиз, достигнувший до своего джайлау, попадает в положение петербургского дачника; сыро, холодно, ветер и дождь обливают путников водою, мочат одежду и кошмы. Второпях расставляют юрту. Надо искать дров, чтобы согреться и просушиться. К счастию, в лесу они под рукою, и женщины без особых хлопот разведут огонь. Словом, первые минуты на джайлау не принадлежат к числу особенно приятных; зато тотчас по водворении наступает самое веселое и лучшее время жизни киргиза. Лошади, уже начавшие поправляться в степи, теперь окончательно входят в тело. Трудно поверить, что эти жирные красавицы с лоснящеюся шерстью, длинными гривами и гордою поступью суть те же самые лошади, которые в виде жалких и сухощавых кляч еле дотащились до степей с зимних кочевок. Теперь наступает время кумыса. Кроме кобылиц и жеребят, табун угоняется на лучшие пастбища; жеребята же остаются при аулах, привязанные около юрт. Делается недоуздок из веревок, который и надевается на голову лошади; чтобы не терло морду, веревки обматываются тряпками. За такие недоуздки животных привязывают к туго натянутым веревкам, зигзагообразно расположенным около жилья (джили).

Кобылы пасутся поблизости. Их ежедневно доят, и теперь кумыс, как весною молоко, постоянно фигурирует за столом мало-мальски зажиточного человека. С утра до вечера дует киргиз кумыс и, удовлетворяя им и голод и жажду, он мало в это время употребляет другой пищи. Только ураза кладет некоторый предел черезмерному кумысопитию, ведущему к отучнению и расслаблению членов.

Ho теперь и нет надобности в деятельности. Полевые работы окончились. Наемные работники сторожат посев; особых работ нету, если не считать стрижку овец и нехитрое дело приготовления войлоков. Последние валяются следующим образом. На плетенки из чия насыпается волос, поливаемый водою. Выровняв поверхность и придав нужную форму, чиевую плетенку свертывают трубкою, сильно уколачивают и потом катают, попеременно свертывая и развертывая прибор, пока волоса не слягутся в плотный войлок, называемый кошмою. Смотря по величине, такая кошма на месте стоит от полутора и до 4 рублей. Кроме делания кошем починяют платья, вьют веревки из конского волоса.
Но обыкновенно лето – это время визитов. Теперь ездят друг к другу в гости, теперь устраивают игры и увеселения. Летом то и дело слышишь о более или менее богатых свадьбах, устраиваемых то тем, то другим из киргизов.
О свадебных обрядах киргиз писано много. Несколько слов о них я скажу ниже, в главе о татарских влияниях в степи. Теперь же посмотрим, как встречает хозяин приехавшего к нему гостя из своих.

Хозяин, завидев знакомого всадника, выезжает к нему навстречу и провожает до юрты, после обычного селяма. К подъезжающему выбегают джигиты или сыновья и помогают слезть с лошади, которую немедленно отводят и привязывают к соседнему дому. Между тем вошедшего гостя сажают за почетное место. Жена расспрашивает его о здоровье, как личном, так и всей семьи, после чего идет хлопотать об угощении, тогда как хозяин переходит к новостям дня, которых жаждет услышать от приехавшего или не прочь сообщить сам. До сплетен и новостей киргизы большие охотники; всякая новость, как по телеграфу, облетает всю степь и, конечно, нередко искажается до неузнаваемости.
При больших съездах бывают джигитовки и борьба, но такими увеселениями обыкновенно сопровождаются только свадьбы или поминки, о которых ниже. Чаще же гость или играет, или слушает пение и игру на балалайке, отличающейся от нашей более длинной шейкою. Стихи поются по большей части импровизированные, но на известный мотив. Реже играют в тогуз-кумалак или смотрят на игры ребятишек. 

Но, безусловно, главным развлечением является байга, т. е. скачка. Она устраивается по какому-либо случаю.
Тут в виде призов предлагаются иногда до 100 и более лошадей. На бега высылают лучших скакунов киргизы не только соседних волостей, но даже и уездов.

Так, например, на байгу, устроенную по случаю смерти сергиопольского киргиза Сулеймана, собрались киргизы 3-х уездов.

Бега долго потом служат темою для разговоров визитирующих друг у друга киргиз.

Но наступает август. Чаще выпадает снег на горах, и холодные ветры с дождем делают пребывание на джайлау неприятным. Луга съедены или потоптаны. Урусы давно кончают жатву, пора опять за работу; надо спускаться вниз к хлебам, где остались караульщики. Происходит 3-я перекочевка из гор в степи.

Тут давным-давно уже отросли полыни и ебелек Ceratocarpus arenarius, столь любимый лошадьми. Сизым или желто-бурым морем раскинулись долины Копа, Карой, Курту, предгорья Андракая, степи приилийские. Сюда направляют свои отъевшиеся табуны киргизы; сюда же гонят они верблюдов и баранов. Мертвенная дотоле степь оживляется массою аулов; всюду слышится ржание лошадей, блеяние баранов. В это время подкочевывают близко к русским поселкам, так как, согласно распоряжению Кауфмана, киргизы имеют право пользоваться под покос сжатыми нивами русских поселенцев, редко где сеющих озимые хлеба.

На киргизских полях закипает работа. Торопятся сжать пшеницу (некоторые специально ездят жать ее в июле) и, главное, просо.

Тут же на месте их и перемолачивают. Около врытого в землю столба набрасываются снопы, по ним гоняют привязанных к столбу за веревку лошадей, и под их копытами, как под цепами, вылетают зерна из колосьев.
В наделанные за лето капы (мешки), сплетенные из волос лошадей или кендыря (Apocynum venetum – прядильного дикорастущего вида, дающего волокна лучше конопляных) насыпают зерна и везут их в аул на лошадях.
Войдите в это время в юрту. В ней почти не видать утвари; груды мешков заполняют все пространство. Это запасы зерна на целый год. Киргиз, сидевший лето на молоке, теперь становится зерноядным.

Из перемолотой (большею частью у русских) муки на бараньем сале жарится в казане так называемый боурсак. Чтобы приготовить его, валяют из муки длинные колбаски и, разрезавши их на кусочки, поджаривают на огне.
Теперь же, сварив в котле просяное зерно и поджарив, толкут его в ступе и едят то прямо, то сварив кашицу.

Иногда вторично стригут баранов, делают кошмы; собирают длинную солому чия. Доение кобыл постепенно прекращается, а вместе с тем наступают и холода, заставляющие подумать о четвертой и последней кочевке на зимовку.
Эту последнюю фазу кочевой жизни киргиза мне пришлось видеть только мельком, и то не в пределах Семиреченской области. Но ввиду того, что ее почему-то в своих описаниях всегда игнорируют путешественники, я позволю себе все-таки описать здесь, пополнив данными, любезно сообщенными мне Б. С. Сыртановым.

Устраиваясь на зимовке, киргиз первым делом заботится о том, чтобы по возможности защитить ее от холода. Юрта ставится в теплом ущелье под защитою скал в предгориях с высокою травою. Она огораживается полукруглою каменною стеною, иногда превышающею человеческий рост.

Устанавливая юрту на зиму, вкапывают ее стены глубоко в землю. Чтобы внешний воздух проникал по возможности медленнее, кошмы, которыми устлан пол, располагают так, чтобы они, заворачиваясь своими краями, образовали около стен двойной слой войлока. Теперь киргиз устраивается на оседлую ногу. Во внутренности юрты господствует большой порядок и симметрия.

Прямо против входа в глубине (ессик) у стены высокою пирамидою расставлены пестрые ягтаны и сундуки, справа, а иногда и слева от этой пирамиды развешиваются по стенам вышитые кошмы (реже ковры), под защитою которых ставят постели. Таким образом украшенное место зовется тус-киц. Казан остается посередине. Справа от входа (тöр) располагаются отделенные загородкою из чия кухонные принадлежности. Слева остается свободное место, куда во время сильных холодов ставят жеребят и телят.

Вообще, в это время юрта содержит налицо все богатство киргиза. Нередко более ценные вещи на лето оставляются на сохранение у знакомых казаков (русских), позднею же осенью их берут обратно и выставляют в юрту.

В самое последнее время некоторые зажиточные киргизы начинают устраивать себе на зиму избушки. Покуда однако это еще редкость; но по всему видно, что в зависимости от увеличивающегося земледелия начнутся и зачатки оседлости, хотя они еще не скоро, конечно, достигнут той фазы развития, какую мы видели 6 лет тому назад на Алтае в деревне Коксу, где кроме бронзового цвета лица ничто не отличало киргизских ее жителей от соседних крестьян-каменщиков селения Уймона.

Соответственно обстановке изменяется, у зажиточных семейств, по крайней мере, и пища киргиза. Мы видели, что весною и летом он питался главным образом молочною пищею; осенью ее все более и более вытесняла хлебная; зимою на первый план выступает мясо.

Весною баранов режут весьма неохотно; летом – только в особенно торжественных случаях, в будни же убивать их избегают, так как мясо легко портится и загнивает от жары. Иное дело зимою; тут можно рискнуть зарезать и жеребенка, и корову, и взрослого барана. Животных режут, вонзая нож между 1 и 2 позвонком со словами "бисмилля эраххман рахым" ("во имя Бога милостивого и милосердного") и затем сразу отсекают голову, говоря "Аллах акбар".
Так как мучить животных, по словам киргиз, у них считается за великий грех, то более фанатичные из них весьма неохотно едят мясо у русских, основываясь на том, что животное, зарезанное по русскому способу, мучается перед смертью, истекая кровью.

Часть мяса съедается немедленно или в виде вареного мяса, которое запивается бульоном (сорпа), или же из него жарится ковардак (куски мяса в сале), или приготовляется с рисом палау или биш-бармак, описываемые всеми решительно путешественниками. Остальное вешается над чанграком и коптится в дыму очага. Такое копченое мясо считается особенно лакомым блюдом и многими даже предпочитается колбасе (казы), делаемой из конского мяса.
Если прибавить к мясным значительную часть мучных блюд остального времени года, то нельзя не согласиться, что зимою пища киргиза наиболее разнообразна и питательна.

Зато зимою обстановка гораздо хуже, чем летом. Животные, оставляемые в плохо проветриваемой юрте, портят воздух. Несмотря на постоянно горящий очаг, царствует такой холод в юрте, что невозможно снять шубы. Люди теснятся у огня. Ребятишки, одетые в одни полушубки, часто на голое тело или на рубашку без штанов, греют у огня замерзшие члены, пока они не покроются красными пятнами и тело не станет, как они сами говорят, похожим на ситец.
Потом, как ни в чем ни бывало, бегут они на мороз, и надо только удивляться, как только не страдает этот народ ревматизмом при подобном образе жизни.

Тяжелую и неприятную работу женщины зимою составляет сбирание хвороста для топлива. Во многих местах близ зимовок он совершенно почти истреблен; приходится ездить далеко, что при вьюге не особенно приятно. Многие запасают на зиму сухой помет (бараний тезек), но запасов этих на всю зиму не всегда хватает. Зимою, как мы уже говорили, заняты вышиванием жалюзи из чия, починкою платья. Семья преимущественно сидит дома. Заметенная снегом юрта, полная дыму, с висящими кусками мяса у потолка, с полунагими греющимися у огня ребятишками, переносит фантазию в гиперборейские страны, в область самоедов и лопарей, заставляет забывать, что имеешь дело с сынами юга, происхождение которых сказывается в сказках и загадках, до которых такие охотники киргизы и которыми они коротают длинные зимние вечера, изощряя свою находчивость и остроумие.

Сопоставляя образ жизни и занятия семиреченских киргиз во все четыре времени года, нельзя не сознаться, что они скорее гиперборейцы, нежели жители теплых стран. Зи

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram