Комиссия Президиума Верховного Совета Республики Казахстан, изучив документальные материалы республиканских и ведомственных архивов, статистические источники, периодическую печать, свидетельства очевидцев, составила настоящее заключение.

В ужасающем реестре трагедий, потрясших XX век, наряду с такими преступлениями против человечества, как большевистские антикрестьянские репрессии, украинский «голодомор», сталинские депортации народов, маоистская «культурная революция», полпотовшина, всегда будут помнится и уничтожительные акции в отношении многострадального народа Казахстана.

Пройдут годы, сменятся поколения, но историческая память будет вновь и вновь возвращать нас к той страшной трагедии, когда по воле преступного режима сотни и сотни тысяч жизней наших соотечественников утратили смысл и цену.

Казахстан стал гигантским полигоном для проведения антигуманного социального эксперимента. Здесь была предпринята преступная реализация ортодоксального марксистского постулата о «возможности перехода отсталых народов к социализму, минуя капитализм», что закончилось разрушением традиционных систем жизпеобеспеченности этносов Казахстана и, в конечном счете, привело к беспрецедентной в истории катастрофе.

Масштабы трагедии были столь чудовищны, что мы с полной моральной ответственностью можем обозначить её как проявление политики геноцида. Такая констатация вытекает из строгих норм международного права, зафиксированных в международной конвенции «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него».

К сожалению, наше общественное сознание еще не до конца прониклось пониманием глубинной природы разыгравшейся трагедии, ассоциируя ее лишь со страшным голодом 1932/33 г. и силовой коллективизацией. Между тем ее предпосылки зарождались с самого начала существования режима.

Пролог разворачивающейся драмы был связан с 20-ми годами, когда система нанесла первый удар по традиционной структуре казахского этноса.

Так, обвально разрушительными последствиями обернулась «ударная» кампания по ликвидации хозяйств так называемых баев-полуфеодалов, переросшая вскоре в массовые антикрестьянские репрессии, проводившиеся в рамках государственною курса на ликвидацию «кулачества как класса». Идея экспроприации эксплуататорских хозяйств проистекала из самой природы государства с его приматом классовых интересов. Поэтому с самого начала установления диктатуры пролетариата в Казахстане мотивы классовой борьбы постоянно вынашивались в умах проводников политики новой власти. По воспоминаниям первого председателя Кирвоенревкома С.Пестковского, еще весной 1919 г. Ленин, отвечая на вопрос казахстанцев-делегатов VIII съезда РКП(б), каким образом можно подорвать экономическую силу баев в ауле, прямо напутствовал: «Очевидно, вам придется раньше или позже поставить вопрос о перераспределении скота».

В ноябре 1927 г. 6-я казахстанская партконференция обсуждала вопрос об экспроприации баев, посчитав возможным «допустить изъя¬тие у крупных баев части скота и инвентаря», что должно привести к «осереднячиванию аула и развитию его производительных сил и еще большему закреплению союза пролетариата с трудящимися массами аула».

В декабре 1927 г. была образована комиссия для разработки проекта закона о конфискации хозяйств крупных баев. После рассмотрения и уточнения на бюро Казкрайкома он был одобрен ЦК ВКП(б) и ВЦИК. 15 августа 1928 г. Крайком создал комиссию для непосредственного руководства кампанией.

27 августа 1928 г на заседании ЦИК и СНК республики постановление «О конфискации байских хозяйств» было принято. Были назначены уполномоченные по проведению конфискации в округах республики. Непосредственно в аулы направили свыше тысячи уполномоченных. Кроме того, в комиссиях содействия работало 4700 человек.

Согласно документальным материалам об итогах кампании, фактически конфискации было подвергнуто 696 хозяйств, из них 619 были высланы за пределы округа проживания. У них было экспроприировало 145 тыс. голов скота (в переводе на крупный). Около 114 тысяч голов скота перераспределялось между колхозами (29 тыс. или 26 %) и бедняцко-батрацкими хозяйствами (85 тыс. голов или 74 %). Кроме скота, было экспроприировано 633 юрты. 475 домов, 44 амбара, 534 другие надворные постройки, 108 плугов, 113 борон, 248 сенокосилок, 1367 бричек и т.д.

Анализ опубликованных статистических материалов показывает, что конфискованного и «поровну» перераспределенного скота далеко не всегда хватало, чтобы подтянуть бедняцко-батрацкие хозяйства до приемлемых, с точки зрения задач нормального ведения хозяйства, размеров. Получив лишь несколько единиц скота, эти хозяйства не могли включиться в общину, и им ничего не оставалось делать, как вернуться к своему прежнему социальному статусу, продав или зарезав полученный скот.

Вместе с тем ликвидация байских и зажиточных хозяйств, выполнявших вполне определенную функциональную роль в наработанной системе воспроизводственных связей, вызывало нарастание хаотических процессов в традиционной структуре хозяйства, вела к ее деформации. Таким образом, конфискация скота у баев обернулась не консолидацией середнячества в ауле и ростом благосостояния, а, напротив, — нараставшей пауперизацией населения нищавших аулов и разрушением хозяйства. Это и был реальный итог силовой кампании по конфискации.

Сильнейший удар по крестьянству нанесла кампания по заготовке сельхозпродукции и силовая налоговая политика.

По методам проведения хлебозаготовительные кампании вылились в форму прямых экспроприации. Для прикрытия откровенно неправового характера предпринимаемых акций власти распространили действие статьи 107 УК РСФСР, определив уголовное наказание за «злостное повышение цен на товары, сокрытие или невыпуск таковых на рынок», и ст.61 УК РСФСР, предполагавшей уголовную ответственность за «отказ от выполнения повинностей, имеющих общегосударственное значение».

Информационные сводки орготдела ВЦИК фиксировали настроения полного разочарования крестьянства политикой власти. На многочисленных сходах крестьяне откровенно заявляли; «Не нужно развивать сельское хозяйство, иначе правительство задавит налогом», «Советская власть установила крепостное право», «Середняка разоряют, предоставляя за его счет льготы лодырям-беднякам», «Советская класть зажала крестьян хуже, чем при старой власти. Такой власти помогать не надо» и т.п.

Сильнейший административный террор был развязан в ходе заготовительных кампаний в казахском ауле. Здесь кампания по заготовке скота с самого начала приняла характер чрезвычайной акции времен «военного коммунизма», хотя даже в тот трудный период казахское хозяйство не знало ничего подобного. Размеры заготовок определялись плановыми заданиями, но те, как оказалось, имели в своей расчетной основе фальсифицированные данные о количестве у населения скота. В результате в районы стали спускаться задания, намного превышающие реальную численность имевшегося в наличии скота. В этой связи характерен пример Балхашского района, располагавшего стадом в 183 тысячи голов скота, но получившего разверстку почти на 300 тысяч единиц.

Под прикрытием государственных интересов творились беззакония и при заготовках в ауле других видов сельскохозяйственной продукции. Так, в целях «ударного» проведения заготовки шерсти в ряде мест заставляли стричь овец в середине суровой зимы, что не могло не привести к массовому падежу скота.Обязательные хлебозаготовки, вопреки всякой логике, распространялись и на несеющие хозяйства сугубо животноводческих районов. Страшась быть обвиненным в саботаже, их население было вынуждено обменивать свои скот на хлеб и сдавать последний в счет заготовок. Вследствие этого норма потребления начинала тяготеть к минимуму, предвещая близкий голод.

В ходе заготовительных кампаний в Казахстане были проведены масштабные антикрестьянские репрессии. По выявленным архивным данным удалось установить; в этот период к административно-уголовной ответственности было привлечено 56 498 жителей села, из них 34 121 был осужден. На закрытом заседании Бюро Казкрайкома ВКП(б) в начале января 1930 г. Голошекин дал информацию, что в ходе заготовок с 1 октября 1928 г. по 1 декабря 1929 г. по судебной линии было приговорено к расстрелу 125 человек, а по линии ГПУ за этот же период расстреляно 152.

Кроме того, следует иметь к виду, что в процессе заготовок практически уже осуществлялось «раскулачивание».

В поисках средств для индустриализации государство в конце 20-х годов ужесточило налоговый режим. Тяжелый налоговый пресс давил на аул и деревню Казахстана. В 1927-1928 гг. 4% зажиточных и кулацких хозяйств были вынуждены заплатить 33% всей суммы начисленного на крестьянские хозяйства сельхозналога, а 0,6 % крупных скотоводческих хозяйств уплатили 25% всей суммы начисленного по скотоводческим районам налога.

В следующем, 1928-1929, окладном году по сравнению с 1927-28 г. тяжесть налогообложения возросла на 98,8 %, хотя налоговая база выросла несущественно.

Кроме того, вводилось индивидуальное налогообложение для хозяйств, выделяющихся в общей крестьянской массе своими доходами и их «нетрудовым характером». Но многие хозяйства подпадали под эту форму налогообложения в силу опять-таки произвола властей: потому что имели две коровы, сепаратор или железную крышу или же были известны антисоветским «ворчанием».

Если в 1927-28 г. 9,6 % зажиточно-кулацких хозяйств внесли 57,3 % общей суммы сельхозналога, то в 1928-1929 г. — уже 7б,2 %. Под воздействием резко возросшей нормы налогообложения значительная часть хозяйств, используя терминологию тех лет, «самораскулачивалась», или, попросту говоря, раскрестьянивалась, уходя в города или меняя источники дохода и формы деятельности. Что касается скотоводческих хозяйств, то они откочевывали целыми общинами за рубежи республики и даже страны. Таким образом, чрезвычайщина во время заготовок, и силовая налоговая политика значительно усугубили положение сельского населения Казахстана, создавая новые предпосылки для приближающейся катастрофы.

Сильнейший удар нанесла по казахскому хозяйству волюнтаристско-силовая политика по переводу скотоводов-кочевников и полуко­чевников на так называемую оседлость.

Идеология оседания тесно увязывалась с полной трансформацией хозяйственных форм. Иначе говоря, пути прогресса казахского кресть­янства виделись исключительно в административно направляемой «эво­люции» скотоводческого хозяйства в земледельческое или стационар­но-животноводческое.

Между тем государству, опирающемуся на неразвитые, фактичес­ки доиндустриальные (т.е. природообусловленные) производительные силы, радикальное решение проблемы традиционного аграрного фун­даментализма было, конечно же, не под силу. Поэтому не случайно все, что оно «сумело» сделать, — так это искорежить и деформировать сформировавшиеся в ходе длительной социокультурной эволюции хо­зяйственные структуры и породить некий уродливый гибрид под назва­нием «социалистическое отгонно-пастбищное животноводство».

Принципиально важно было и то, что в тех условиях кочевое ско­товодство сохраняло свою экологическую рациональность, ибо являлось именно тем типом хозяйственно-культурно и деятельности, который на том доиндустриальном уровне развития производительных сил единственно только и мог интегрироваться, вписаться в аридную среду, каковой, соб­ственно, представлялась территория Казахстана. Только через кочевой способ производства представлялось возможным хозяйственно освоить гигантские пустынные и полупустынные ландшафты.

Наряду с этим необходимо особо подчеркнуть, что в то время кочевое хозяйство еще не исчерпало свой экономический потенциал,оставаясь во многом экономически целесообразной системой. Это оче­видно, ибо в пределах фактов аридности способность гармонично «влить­ся» в среду обитания одновременно означала и возможность ее эконо­мически продуктивного освоения.

Однако все эти моменты в одних случаях воспринимались не бо­лее как досадные мелочи, которые можно попросту не замечать, а вдругих — выдавались за злобный имидж, выдуманный некоей национа­листической оппозицией или «великодержавными шовинистами от науки». Не случайно, ученые, практики и общественные деятели, кото­рых отличало альтернативное понимание проблемы оседания (М.Г.Си­риус, С.П.Швецов, А.Букейханов, К.А.Чувелев, А.Донич, С.Садвокасов и многие другие), подверглись жесточайшей обструкции, а впос­ледствии и репрессиям.

Кампания по оседанию по времени была синхронизирована с развертыванием индустриализации. И это не случайно, поскольку, как показывают документы, посредством политики оседания государство решало чисто утилитарные цели (т.е. стремление «перевести казахский народ на рельсы социального прогресса» было отнюдь не главным мотивом): решение зерновой проблемы, а через нее обеспечение на­коплений для индустриального прогресса.

Не успев выйти из состояния кризиса, вызванного непрерываю­щейся чередой силовых акций, аул и деревня Казахстана были тут жевтянуты в молох еще более стремительной и нажимной коллективи­зации.

Если в 1928 г. в Казахстане было коллективизировано 2% всех хозяйств, то уже к осени 1931 г. в республике насчитывалось 78 районов (из 122), где обобществление было подвергнуто от 70 до 99 процентов хозяйств.

Причиной «колхозного взрыва» в крае послужила отнюдь не кре­стьянская инициатива, как это пытались представить органы офици­альной пропаганды. Здесь прямо сказывались методы откровенного давления. Нарушение принципа добровольности и элементарной за­конности вообще с самого начала приняли повсеместный характер. Сплошь и рядом во время проведения сельских сходов вместо обраще­ния «Кто хочет вступить в колхоз?», звучал зловещий вопрос «Кто про­тив коллективизации?». В тех случаях, когда крестьянство не проявляло «доброй воли» и не спешило избавляться от «буржуазной» частной собственности, к ним применяли иные «воспитательные» меры. Так, источники сообщают о таких фактах, как имитация расстрелов (когда по нескольку раз умышленно стреляли выше головы, якобы приговорённого к расстрелу, что, естественно, доводило жертву до потери рассудка), раздевание на морозе и вождение под конвоем по снегу через всю деревню, «купание» в ледяной проруби и т.д. Распространёнными являлись и такие приемы принуждения, как лишение избирательных прав, угрозы выселения за пределы района проживания или превентивный арест.

Сильнейший нажим оказывался на казахский аул. Директивные органы требовали «стимулировать коллективизацию животноводческих хозяйств в таких же темпах, как по зерновому хозяйству»

В начале марта и апреля 1930 г. были опубликованы сталинские статьи «Головокружение от успехов» и «Ответ товарищам колхозни­кам». Оба документа долгое время рассматривались в историографии, как этапные в нормализации колхозного движения. Между тем источ­ники показывают, что в Казахстане (да и по стране в целом) и после того, как прозвучал «глас вождя», все оставалось по-прежнему: адми­нистративно-бюрократический террор продолжал раскручиваться. При­чем, как и раньше, он санкционировался самыми высокими инстанция­ми республики и, следовательно, не мог объясняться ссылками на непо­нимание или «искривление партийной линии на местах». В постановле­ниях Казкрайкома, принятых в течение мая-августа 1931 г., без какой-либо двусмысленности перед животноводческими районами ставилась задача «выйти на линию более высоких темпов коллективизации».

При этом в животноводческих районах мера обобществления пе­решагнула всякие допустимые пределы. В решениях одного из плену­мов Казкрайкома черным по белому было написано: «В животноводческо-земдедельческих районах основное внима­ние должно быть направлено на полное обобществление всельскохозяйственных артелях всего товарно-продуктивного стада». В результате к февралю 1932 г. в Казахстане 87 % хозяйств колхозников и 51,8 % единоличников полностью лишились своею скота.

Обобществленный скот собирался на колхозно-товарных фермах. Но здесь надо иметь в виду то, что но настоянию Казкраикома в ходе коллективизации ставка делалась на создание крупных жи­вотноводческих колхозов. А это понималось как механическое объе­динение нескольких сотен хозяйств в радиусе до 200 и более километров в единый колхоз-гигант. Например, на юге республики, в Курдайском районе су­ществовало немало сельхозартелей, объединивших 600-800 хозяйств, в Таласском районе в так называемые городки сгонялись до 300-400 хозяйств.

Скот в таких уродливых образованиях (где, естественно, не могло быть и речи о какой-то организации производства, учете труда и пр.) скапливался на колхозно-товарных фермах (участок степи, огорожен­ный арканом). Разумеется, в таких условиях трудно было и думать особлюдении основного экосистемнсго принципа кочевого способа про­изводства — точной (симметричной) соотнесенности численности скота и природных водно-кормовых ресурсов.

Расплата за абсурдные решения не заставила себя долго ждать. Собранный в огромнейших концентрациях на колхозно-товарных фер­мах скот попросту погибал, не имея возможности прокормиться. Аул и деревня Казахстана отреагировали на перегибы и извращения повсеме­стным упадком сельскохозяйственного производства.

В течение первой пятилетки (1928-1932 гг.) удельный вес Казах­стана в общесоюзном производстве товарного зерна уменьшился при­мерно с 9 до 3 процентов. Хотя посевные площади под зерновыми культурами возросли с 1928 по 1940 гг почти в 1,5 раза, их валовой сбор не только не увеличивался, но, наоборот, сократился примерно в 1,5 раза, урожайность за те же годы упала с 9,2 ц/га до 4,3. Начинало сказываться безразличие, порожденное отчуждением крестьянина от земли и превращением его в наемного исполнителя воли начальства.

Беспрецедентный урон понесло животноводство. Динамика слу­чившейся здесь катастрофы выглядела следующим образом. В 1928 году в республике насчитывалось 6509 тыс. голов крупного рогатого скота, а в1932 г. — всего 965 тыс. голов крупного рогатого скота. Даже накануне войны, в 1941 г., доколхозный уровень не был восста­новлен (3335 тыс. голов). Еще больше поражают цифры по мелкому скоту; из 18566 тыс. овец в 1932 г. осталось только 1386 тыс. (перед самой войной численность стада едва приближалась к 8 млн голов). Из конского поголовья, определявшегося на 1928 г. в размере 3516 тыс.. фактически выбыло 3200 тыс. (в 1941 г. — 885 гыс. голов). Практи­чески перестала существовать такая традиционная для края отрасль, как верблюдоводство: к 1935 г. осталось всего 63 тыс. верблюдов, тог­да как в 1928 г. их насчитывалось 1042 тыс. голов.

Чрезвычайный характер коллективизации с особой силой про­явился в тех мерах, которые разворачивались в рамках реализации государственного курса на ликвидацию кулачества и байства. В дирек­тивах, доведенных до местных органов, указывалось, что удельный вес ликвидируемых кулацких дворов по отношению к общей массе хо­зяйств не должен превышать 3-5 процентов. Но во многих районах подобного количества кулаков никак не набиралось. Поэтому числен­ность раскулаченных почти всегда и везде «подтягивалась» до самого верхнего предела. И нередко план «по валу» выполнялся настолько что фактически превышал в два, а то и три раза субъективно установленный контингент.

Подобные «достижения» имели очень простое объяснение: наряду сугубо эксплуататорскими элементами раскулачивались (а точнее, «раскрестьянивались») зажиточные и середняцкие хозяйства. Основной индикатор частнокапиталистического уклада – использование наемного труда и ориентация на создание прибавочной стоимости – растворился в обилии надуманных признаков, выражав­ших, скорее производственную мощность того или иного хозяйства, чем его действительную социально-экономическую природу.

К сожалению, масштабы раскулачивания в Казахстане пока не поддаются абсолютно точной оценке, так как достоверность выявлен­ных материалов еще не вызывает удовлетворения. Здесь, в частности, необходим анализ ранее закрытых материалов, отложившихся в архи­вах КГБ и МВД бывшего СССР. Тем не менее известно, что только в 1930-1931 гг. численность крестьян в Казахстане, отправленных в «кулацкую ссылку» за пределы республики, достигла по далеко не полным данным, 6765 человек.

Но крестьянские хозяйства раскулачивались, и их хозяева высылались в «кулацкую ссылку» и в пределах республики. Кроме того, следует иметь в виду, что фактически антикрестьянские репрессии осу­ществлялись в ходе конфискации скота, хлебозаготовок, налоговых обложений, заготовок сельхозпродукции, оседаний и других силовых кампаний. К ним применялись самые разные статьи Уголовного кодек­са. Поэтому категория «раскулаченные» включала сотни тысяч человек. В то же самое время территория Казахстана была определена стa­линским режимом в качестве «кулацкой ссылки» для многих и многих десятков тысяч крестьян из других районов страны. По сведениям от­дела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ-НКВД, в республику была выселена 46091 семья, или свыше 180 тысяч человек.

Следует сказать, что идеология раскулачивания вылилась впос­ледствии в беспрецедентно широкие репрессивные акции по отноше­нию к крестьянству. Так, 7 августа 1932 г. был принят Закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и коопера­ции и укреплении общественной (социалистической) собственности». Закон предполагал наказание в виде расстрела, а при «смягчающих обстоятельствах» — 10 лет тюрьмы с конфискацией имущества. Толь­ко за первый год действия антиконституционной нормы в Казахстане было осуждено 33345 человек.

Как уже отмечалось, в русле кампании по раскулачиванию баев были развернуты массовые антикрестьянские репрессии. Так называе­мые раскулачиваемые подводились под целый ряд других статей уго­ловного характера. При этом отсутствовало какое-либо подобие судебного разбирательства. Все решалось оперативными тройками, созданными в нарушение Конституции и существующих законов.

За 5 лет, т.е. с 1929 по 1933 годы, тройкой ПП ОГПУ вКАССР, по неполным данным, рассмотрено 9805 дел и принято решений в от­ношении 22933 лиц, из них: к высшей мере наказания – расстрелу приговорено 3386 человек, заключению в концлагерях от 3 до 10 лет – 13151 человек. Решения троек утверждаюсь краевым и областными комитетами парши.

Не последнюю роль в обострении обстановки и усилении протес­тов со стороны населения, в особенности крестьянского, сыграла анти­религиозная, атеистическая политика ВКП(б) и Советского государ­ства. Декларируя свободу совести и вероисповедания своим гражданам, государство в то же время проводило воинствующую атеистическую пропаганду, доведя ее до крайних форм антирелигиозного вандализма, при которой откровенно попирались все нормы морали и права. Так, за короткие сроки в Казахстане была разрушена значительная часть мечетей, молитвенных домов и церквей. Не считаясь с мнением и на­строением населения, в сельских районах были снесены или закрыты почти все религиозные дома.

Реакция на силовое давление и грубый произвол выразилась не только и резком упадке сельскохозяйственного производства Как и по всей стране, в Казахстане население проявляло открытое недо­вольство, которое в ряде случаев выливалось в вооруженные выступ­ления крестьянства. В 1929-1931 гг. в Казахстане имело место 372 восстания, в ко­торые было вовлечено около 80 тыс. человек. Особо трагическую известность получили крестьянские движения в Сузакском, Шемонаихинском, Бухтарминском, Иргизском, Казалинском, Кармакчинском, Самарском, Абралинском, Биен-Аксуйском, Чингистауском, Бариба-евском, Кастекеком, Балхашском, Чубартауском, Мангистауском и других районах. Восстания сопровождались массовыми откочевками населения за пределы республики, в том числе и за границу. Только с начала 1930 г. до середины 1931 г. с территории Казахстана откоче­вало 281 230 крестьянских хозяйств, значительная часть – на терри­торию Китая, Ирана и Афганистана. Всего за пределы республики в годы голода откочевало 1130 тыс. чел., из них 676 тыс. безвозвратно и 454 тыс. впоследствии вернулось в Казахстан. Силами регулярных войск иорганов ОГПУ против мятежного населения проводились жестокие карательные акции. За участие в крупных восстаниях и волнениях в 1929-1931 гг. только органами ОГПУ осуждено 5551 человек, из которых 883 расстреляно.

Волюнтаристские силовые акции, разрушавшие системы обеспе­чения этносов Казахстана, обернулись беспрецедентной демографичес­кой катастрофой, последствия которой проецируются в современность. Вопрос о численности жертв трагедии остается пока еще открытым.Существенную коррекцию, по-видимому, дадут вводимые в научный оборот материалы из архивохранилищ ЦУНХУ, КГБ и МВД, цент­ральных партийных органов, из дел с литерой «С» (секретно), храня­щихся в фондах республиканского и областных архивов. Кардинально новые моменты вносят опубликованные материалы Всесоюзной пере­писи населения 1937 г., известной как «репрессированная перепись».

Предварительный анализ, проведенный историками и демографа­ми, показывает, что казахский этнос подвергся жесточайшему геноци­ду и понес тяжелейшие потери. От голода и связанных с ним эпиде­мий, а также постоянно высокого уровня естественной смертности на­род потерял 2 млн 200 тыс. человек, т.е. около 49 % всего своего состава.

Материалы переписи 1937 г. фиксируют снижение численности и других этносов Казахстана. Об этом дает представление следующая таблица.

Украинцы – уменьшение состава на 100 тыс человек (11%)
Русские – уменьшение на 85 тысяч человек (6%)
Узбеки – уменьшение на 20 тыс человек (8%)
Уйгуры – уменьшение на 10 тыс человек (13%)
Татары – на 9 тысяч человек (10%)
Немцы – уменьшение на 6 тыс человек (11%)
Мордва – уменьшение на 4 тыс чел (12%)
Белорусы – уменьшение на 3 тыс чел (10%)
Киргизы – уменьшение на 3 тыс чел (25%)
Дунгане – уменьшение на 1 тыс чел (10%)
Другие национальности – уменьшение на 9 тыс чел (10%)

Казахстанская трагедия по существу подтвердила демагогическую сущность объявленного государством права народов на политическое самоопределение. Со временем, укрепив свои позиции, сталинский режим перешел в наступление против сил оппозиции в Казахстане: во-первых, против беспартийной интеллигенции и, во-вторых, против партийных и государственных деятелей, отстаивавших национальный и государственный суверенитет казахского народа уже в рамках советской системы. Одновременно был взят курс на вытеснение из сферы общественно-политической деятельности наиболее радикально настро­енных в вопросах национально-государственного строительства работников, и наоборот, приобщение к верхнему эшелону власти лиц, гото­вых служить в соответствии с установками центра или, по крайней мере, ведущих себя лояльно. Это был совершенно новый этап в поли­тической жизни народа. Теперь право «общенациональных интересов» присваивалось номенклатурной бюрократией, для которой превшие установок центра ничего не могло быть.

В свою очередь, не случайным является и совпадение курса на ликвидацию оппозиции с назначением Ф.И. Голощекина первым ру­ководителем республики. Личные качества Голощекина соответство­вали всем требованиям формирующегося тоталитарного государства — идти к цели «не щадя сил, не останавливаясь перед жертвами» (И. Сталин). А цель — создание всесильного аппарата государственной власти, способного немедленно и безоговорочно проводить желание центра в Казахстане.

Сосредоточение реальной власти в руках центральных орга­нов, незрелость консолидирующих факторов внутри нации и на этом фоне межгрупповая борьба в среде руководящих работников позволяли Голощекину за короткий срок осуществить перегруппировки сил в свою пользу и укрепить режим личной власти.Наиболее ти­пичным проявлением этой политики являлось решение 3-го плену­ма Казкрайкома ВКП(б) 1926 года, где он добился осуждения партийным активом республики так называемой «межгрупповой», «нацио­нал-уклонистской деятельности» лидеров оппозиции — С.Садвакасова, С.Ходжанова и Ж.Мунбаева.

С приходом Голощекина к руководству в Казахстане завершается и процесс сосредоточения реальной власти в руках партийных органов во главе с Казкрайкомом и постепенное ослабление роли Советов. Выступавшие против выхолащивания роли Советов зам.Председателя СНК РСФСР Т.Рыскулов, Председатель Совнаркома республики Н.Нурмаков, И.Мустамбаев и другие были обвинены в противопоставлении Советов партии, в отрыве от партийного руководства.

Одно из главных заблуждений ЦК партии как органа, вырабатывавшего стратегию в национальной политике, Голощекина как его представителя в Казахстане заключалось в том, что они не сумели (или не хотели) правильно понять природу национализма в Казахстане, однозначно определив его как явление реакционное, отрицательное, грубо противопоставляя его классовым интересам. Анализируя национализм с великодержавной, имперской позиции, они недооценивали экономические, социальные, психологические и другие глубинные его проявления в этот исторический период.

Руководствуясь сталинским тезисом о том, что в коммунистических организациях на окраинах «национализм играет» ту же роль, какую меньшевизм играл в прошлом для партии большевиков, государство объявило настоящую войну против казахской национальной интеллигенции, широко и последовательно проводя репрессивные меры по отношению к ней. В результате в 1928-1932 гг. около 90 человек были привлечены к уголовной ответственности. Несмотря на отсутствие каких-либо неопровержимых доказательств, подтверждающих причастность их к контрреволюционной деятельности, многие из них были осуждены на длительные сроки тюремного заключения, а часть расстреляна. Сегодня мы со всей уверенностью можем утверждать, что это была настоящая политическая расправа с лидерами оппозиции.

В борьбе с оппозицией система использовала всю мощь карательных институтов государственной власти. С утверждением административно-командной системы наблюдается сращивание партийных и карательных органов, в том числе и в Казахстане, по всему спектру политической жизни, особенно в «укрощении» национальной интеллигенции. Характер и содержание деятельности ПП ОГПУ, его структура, состав руководящих работников позволяли этой организации играть основную роль в необъявленной войне против своего народа.

Изучив документальные материалы, свидетельства очевидцев, материалы судебных и внесудебных органов, статистические источники, комиссия Верховного Совета пришла к следующим выводам:

І. Комиссия считает незаконными, противоречащими правам человека волюнтаристские акции по конфискации имущества у зажиточного крестьянства, его массовому выселению, силовые компании по коллективизации и оседанию кочевых и полукочевых хозяйств, изъятию сельхозпродукции у населения и квалифицирует их как преступление государства против собственного народа.
Антинародной политикой руководства Казкрайкома, КазЦИК, СНК, ПП ОГПУ СССР по Казахстану, а также командованием САВО и частей других военных округов фактически были спровоцированы за 1929-1932 гг. массовые (372) антиправительственные выступления, и народу Казахстана навязана гражданская война, сопровождавшаяся карательными акциями и многочисленными репрессиями, изгнаниями населения с родных мест.

ІІ. Политическая и юридическая ответственность за казахстанскую трагедию в первую очередь ложится на руководство ВКП (б) и Казкрайкома как организаторов и проводников всех антигуманных кампаний от начала до конца. Краевая партийная организация практически заранее ставила цели и задачи, вырабатывала пути и механизмы реализации намеченных центром политических акций, жёстко контролировала ход и результаты исполнения, КазЦИК и СНК республики отстранялись от принятия решений, им отводилась второстепенная исполнительская роль.

ІІІ. Учитывая, что законодательные акты о конфискации байских хозяйств, о проведении коллективизации сельского хозяйства, об оседании кочевого и полукочевого казахского населения и другие акты как республиканских, так и местных органов исполнительной власти, связанные с реализацией указанных акций:
- насильственно прервали ход естественно исторического развития социально-экономических отношений в (казахском) обществе;
- привели к искусственному созданию антагонизма между различными социальными слоями, поэтому носили антинародный характер;
- способствовали насильственному обобществлению орудий и средств производства крестьян и созданию неэффективной системы сельского хозяйства, чуждой крестьянству;
- стали правовой основой массовых репрессий в отношении безвинного, мирного населения, осуществленных к тому же незаконными внесудебными органами – тройками, пятерками, особыми совещаниями, путём произвольного применения существовавших репрессивных правовых норм, противоречат общечеловеческим нормам морали и общепризнанным нормам международного права, в целях восстановления исторической справедливости просить Верховный Совет Республики Казахстан:

1. Отменить и осудить как неправовые, антинародные постановления и акты, принятые в 1928-1932 гг. по вопросам конфискации, коллективизации, оседанию и др.

2. Исходя из международных норм права необходимо лиц, подвергнутых конфискации имущества и выселению, различным государственно организованным изъятиям сельхозпродукции в ходе заготовительных кампаний, насильственной коллективизации, а также лиц, незаконно понесших наказание в виде расстрела, лишения свободы или высылки за активное сопротивление проводимой антинародной политике, признать жертвами политических репрессий.

3. В целях источникового обеспечения разворачивающихся исследований предложить Главному архивному управлению при Кабинете Министров Республики Казахстан, архивным подразделениям соответствующих ведомств и учреждений создать условия для широкого допуска исследователей к документальной базе, находящейся в ведомственных архивах КГБ, МВД и их структур.

Рекомендовать научным учреждениям и вузам Республики Казахстан расширить исследовательскую проблематику с включением в нее анализа сложных событий 20 – 30-х годов.

Институту истории и этнологии имени Ч.Ч.Валиханова Национальной академии наук Республики Казахстан подготовить публикации по данной проблеме, осуществить издание документальных сборников о казахстанской трагедии. Поручить Министерству науки и новых технологи

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram