До начала 1990-х годов картина мусульманской жизни московского общества была единообразной: абсолютное большинство мусульман столицы составляли татары. Московские мечети были построены на деньги татарских благотворителей. Ко всему, что было связано с исламом в Москве, добавляли определение «татарский». В народе так и закрепилось – татарская мечеть, татарское кладбище. Стихийно начавшиеся после развала СССР миграционные процессы существенно трансформировали эту ситуацию. В первую очередь, изменился этнический состав прихожан мечетей. Сегодня татары составляют порядка 10% практикующих мусульман города, остальную часть – выходцы из Центральной Азии и с Северного Кавказа. Эксперты характеризуют отношения между ними внутри религиозного поля как весьма непростые – иногда осторожные, а подчас напряженные.
Проблемы взаимодействия так называемых старых и новых мусульман в российском социуме впервые стали темой отдельного исследования, проведенного Институтом истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан в 2014 году в рамках проекта «Татары в регионах Российской Федерации: религиозное возрождение и проблемы идентичности. Этносоциологическое исследование современной ситуации». Исследование включало в себя глубинные интервью с имамами, прихожанами мечетей и общественными активистами в Москве и Подмосковье. Полученные экспертами результаты отражают противоречивые настроения и знаковые тенденции в исламском мире российской столицы, связанные с массовой трудовой миграцией как из стран ближнего зарубежья, так и из южных мусульманских регионов России. Об этих тенденциях, особенностях взаимоотношений старых и новых мусульман и вытекающих из них болевых моментах рассказали в интервью «Фергане» авторы исследования – преподаватель исторического факультета МГУ Дмитрий Опарин и историк Марат Сафаров.
- Большинство прихожан московских мечетей сегодня составляют трудовые мигранты. Вы их называете новыми мусульманами. Такое деление – на новых и старых – связано с определенными противоречиями в их взаимоотношениях?
Д.Опарин: Прежде всего, отмечу, что новые и старые – это исключительно временные категории, ни в коем случае не качественные и не оценочные. Да, под новым мусульманами подразумеваются выходцы из Центральной Азии и Кавказа, прибывшие в столицу в результате трудовой миграции. Они сегодня составляют около 90% прихожан мечетей. Отношения между ними и коренными москвичами-татарами неоднозначные, сложные, динамичные. Они не сводятся только к раздражению или неприятию, но и эти чувства присутствуют. Нужно отметить, что власть и наднациональное принимающее общество воспринимает татар как коренных москвичей. Здесь присутствует дискриминационный подход – когда татары в мусульманском пространстве выделяются и властью, и обществом как свои. Один из имамов московской мечети сказал мне: да, мы представители ислама в Москве, потому что чиновникам легче общаться с нами, чем с другими этническими группами. Хотя эти группы куда более многочисленны, чем татары. Поэтому власть в мечетях они сохранили – везде имам-хатибами (имам-хатиб возглавляет совместную молитву и проводит пятничную проповедь - ред.) являются татары.
- Коренные жители – хозяева, мигранты – гости, чаще нежелательные или незваные, – распространенный дискурс в риторике чиновников и СМИ…
Д.Опарин: Татары иногда называют мигрантов пренебрежительно «каралар», что означает «черный». Несмотря на то, что они знают, что «все мусульмане – братья», что их объединяет одна религия, раздражение присутствует. С чем оно связано? Представьте: человек, который регулярно ходил в мечеть, ему здесь было комфортно – он мог спокойно сесть в первый ряд, всегда найти себе удобное место, сейчас такой возможности не имеет. То есть раздражение связано с проблемой перенаселенности мечетей. Татары ассоциируют себя с коренным русифицированным большинством, урбанизированными городскими людьми. Они чувствуют не ксенофобскую неприязнь, а некие бытовые неудобства. В интервью часто звучало, что хотелось бы, чтобы мечеть стала снова татарской.
Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа: «Почему мигранты раздражают? Потому что их много, потому что они не всегда, может быть, уважительно относятся к культуре местных народов: они ее не знают, либо не хотят знать. Даже от татарина слышал: мол, вот, на работу спешил, а тут они на пятничную молитву собрались, мешали проехать…» (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)
М.Сафаров: Татары до последнего времени составляли основу мусульманской жизни общества. Представители других наций, исповедующих ислам и проживавших или приезжавших в Москву, растворялись в этой среде. Но сегодня той картины, которую мы видим на старых фотографиях, где пространство вокруг Московской соборной мечети в Выползовом переулке заполнено рядами молящихся татар, уже нет. На их местах стоят мигранты. Действительно, раздражение связано, в основном, из-за потери татарами комфортного молитвенного пространства. Но ксенофобского деления по этническому признаку нет. То есть в этом не узбеки виноваты или чеченцы, а виновато мигрантское сообщество в целом. Межэтнических конфликтов или враждебной многоголосицы внутри мусульманской уммы Москвы, к счастью, пока мы не видим. И с мигрантской стороны каких-то ксенофобских проявлений по отношению к татарам мы не наблюдаем. Эта напряженная обстановка, которая сложилась, пока не усугубляется.
- Но все же есть недовольство, есть напряженность. И это не может оставаться незамеченным…
М.Сафаров: Да, напряженность сохраняется как из-за бытовых моментов, так из-за ментальных. Если будет элементарно больше пространства для молитвы, то уже напряженность снизится. Даже временный молитвенный зал, который сейчас действует, - шире, чем Соборная мечеть, и уже нет давки. Ментальный же аспект часто преувеличивают обе стороны.
Д.Опарин: Такой пример. В исторической мечети на Большой Татарской улице по средам и воскресеньям проводится Зикр (многократное произнесение вслух имени Аллаха – ред). В нем, в основном, участвуют чеченцы, ингуши и таджики, а также русские неофиты (новообращенные в религию – ред.). И прихожане, как и администрация мечети, которую составляют татары, выражают определенное недовольство по поводу Зикра как чего-то чуждого, привнесенного, громкого, от которого, как они говорили, мечеть сотрясается. Татары говорят: да, мигранты религиозны, но не более верующие, чем мы. И эта, по их мнению, «декоративная» религиозность воспринимается многими татарами с раздражением либо с сомнением.
Прихожанин мечети на Поклонной горе, Москва, 19 лет: «Они [«новые прихожане»] более механически следуют всем предписаниям, не задумываясь об их смысле. Только потому, что так надо. Бороды отращивают, брюки заворачивают, потому что якобы нельзя молиться, когда брюки ниже щиколотки… Бывают и конфликты, к сожалению. Средняя Азия в этом не участвует. Чаще всего Северный Кавказ. Подходит один к другому и делает непринципиальное замечание, которое вызвано не верой, а призмой радикальности. Другой начинает огрызаться: «Ты кто такой, чтобы мне говорить это?» Когда молишься, бывает, что рубашка вылезла. И ко мне подходят и в агрессивной форме отчитывают меня. Если вылезла рубашка, ты должен переделать намаз. Можно сделать замечание, но оно должно быть добрым и с позиции благого намерения». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)
М.Сафаров: Еще одна болезненная тема для татар – изменение языка проповеди. Татарский язык в мечетях был доминирующий. А сегодня большую часть прихожан татары уже не составляют, и каноническая часть проповеди читается на арабском, немного на татарском и основная часть – на русском языке. Теоретически с мусульманами из Средней Азии татары должны более хорошо интегрироваться, хотя бы потому, что есть феномен присутствия татарской цивилизации в Узбекистане, в других странах Центральной Азии, и татарские общины там прекрасно себя чувствовали. Тюркоязычное родство, ханафитское родство. Но на практике этого не происходит. Во многом из-за того, что татары в Москве себя осознают, как урбанизированное большинство. И все их поведенческие модели почти такие же, как у русского населения. И мигрантов они воспринимают в соотношении «свой – чужой». Поэтому говорить об интеграции и взаимопонимании не приходится. Интересный момент: если у татар Москвы утрачена историческая память о Средней Азии, то в Средней Азии память о татарских просветителях, о джадидах сохранилась. И в личных беседах с выходцами из Центральной Азии всегда чувствуется тепло и интерес к татарской нации, потому что все помнят великих деятелей культуры и искусства из числа этнических татар, которые посвятили свою жизнь, например, узбекской культуре. Все помнят, например, известную узбекскую актрису, татарку Зайнаб Садриеву, которая всю свою жизнь играла в театре имени Хамзы и для которой узбекский язык был родным. Таких примеров много. И для многих выходцев из Узбекистана татарское кажется теплым и родным.
Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа: «Раньше, когда возрождение начиналось, и пришедшие в мечеть – это на 95% татары, смысла читать на русском не было. Потом постепенно процент татар уменьшался, и появилась необходимость читать на двух языках. Сейчас, когда татары растворились в других национальностях, необходимость произносить проповедь на татарском отпала. Меня как татарина, может быть, это и не устраивает. Хочется, чтобы пусть даже небольшое количество татар, пришедших в мечеть, слушали проповедь на татарском». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)
- Наверняка в практике духовных лиц, кроме языка проповеди, произошли еще какие-то изменения в связи с увеличением числа прихожан-мигрантов?
М.Сафаров: Вообще татары по-другому воспринимают ислам и свои религиозные практики. Имам воспринимается ими как официальная фигура на минбаре (кафедра или трибуна в соборной мечети, откуда имам читает пятничную проповедь - ред.), к которому приходят, в основном, только по праздникам или чтобы прочитать молитву за упокой. В Центральной Азии авторитет имама гораздо выше. Для мигрантов имам – это близкий человек, к которому можно прийти по любому поводу. И татарские имамы это понимают, потому что, когда они выходят на минбар, они видят лица новых мусульман. И это их прихожане, с которыми они должны работать. Религиозные деятели вынуждены адаптироваться к новым условиям, иначе они потеряют контроль над своими общинами. Особенно в Подмосковье, где меньшие сообщества, теснее личностные отношения между имамом и прихожанами. Там священнослужители выполняют функции, привычные для мусульман Центральной Азии. Там имам действительно – советник, наставник.
Имам, Балашиха, 34 года: «Со всеми вопросами приходят - и никах прочитать, и имянаречение сделать, и похоронить. Часто приходят женщины - жалуются на своих мужей. В основном узбеки, таджики… Татары, в основном, просят почитать за упокой души их покойных родственников. У татар имам не обладает таким авторитетом, как у узбеков, таджиков, которые приходят к имаму по любому вопросу. Узбеки, таджики и дагестанцы приходят в мечеть, если у них семейная проблема, и просят, чтобы я эту проблему разрешил. Религия играет в их жизни бОльшую роль. Они недавно оторвались от традиционного религиозного общества. Татары, живущие в Москве, более урбанизированы, менее традиционны». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)
Д.Опарин: В каждом городе Подмосковья есть молитвенный дом. Это неофициальные заведения, где имамами являются сами мигранты. Для большинства мигрантов мечеть является социальным институтом, куда можно обратиться по любым вопросам: от аренды квартиры до советов по оказанию медицинской помощи.
- А если рассматривать обратный процесс: как влияет религиозная среда в России на новых мусульман, какие-то трансформации в их поведении происходят?
М.Сафаров: Конечно. В Москве нет той халяльной инфраструктуры, которая существует в странах Центральной Азии, где вся пища, которую человек употребляет, каноническая (халяль - дозволенное и одобренное шариатом (сводом исламских правил), в том числе продукты и способ их приготовления, - ред.). В Москве, конечно, у трудового мигранта возникает вопрос: каким образом соблюдать халяль? Трудовые мигранты, безусловно, стоят перед вопросом совершения пятикратного намаза, и для многих из них возврат к намазу даже в условиях Москвы есть некая манифестация религиозности: хотя Узбекистан илиТаджикистан – государства светские, соблюдать религиозную практику там проще, чем здесь. И многие мигранты говорят: «я здесь намаз не соблюдаю, но когда я приеду в Самарканд, я буду опять читать намаз».
- Сегодня часто в СМИ пишут о том, что мигранты из Азии «исламизируют» российское общество, импортируют в Россию радикальные религиозные взгляды. Согласны ли Вы с таким утверждением, были ли высказаны какие-то опасения по этому поводу со стороны представителей официального духовенства и других опрошенных?
М.Сафаров: Хотя мы и не занимались специально вопросом распространения радикальных взглядов среди мигрантов, можно заметить, что особой социально активной религиозности среди мигрантов не наблюдается. Скорее, они пытаются воспроизводить модель религиозного образа жизни, принятого на родине. Но не всегда это им удается – мегаполис многое корректирует. Взять хотя бы те же высказывания мигрантов из Узбекистана о том, что здесь они могут не соблюдать намаз, а дома обязаны.
Д.Опарин: Сейчас в Москве ислам ассоциируется с мигрантами. Раньше такого не было. В предыдущие годы у властей города были планы по строительству других мечетей. Но ничего подобного так и не произошло и, похоже, не ожидается.
- Очевидно, что результаты вашего исследования наталкивают на определенные выводы. Какие рекомендации Вы можете дать для оптимизации взаимоотношений в мусульманской общине российской столицы, да и страны в целом?
М.Сафаров: Наш проект является сугубо научным и не ставит перед собой каких-то прикладных целей, но делает акцент на предположении, что ученые, политики, религиозные деятели, общественность сделают для себя из таких научных проектов какие-то выводы. Безусловно, один из выводов напрашивается сам: работой с мигрантами религиозным деятелям нужно заниматься концептуально, а не ситуативно, как это сейчас происходит. То есть миграционная политика в этой сфере должна быть не декларативной или сиюминутной, а последовательной. Религиозные организации могли бы стать хорошим помощником государству в решении вопросов адаптации и интеграции трудовых мигрантов. В среднесрочной перспективе мы от мигрантской темы никуда не уйдем. Экономические проблемы в целом не повлияют на поток мигрантов – может, будет небольшой спад, но потом опять начнется подъем. Все мы – и московские мусульмане, и вообще общество – будем вынуждены жить с мигрантами. Мечеть глубже других общественных институтов погружена в эту тему, и любой имам, который ежедневно общается с узбеками и киргизами в течение многих лет, – лучший эксперт, чем любой другой. Он знает положение дел изнутри. И хорошо было бы, если бы он не делил прихожан на «своих-чужих», а считал, что это наш брат, который оказался в трудной жизненной ситуации не по своему желанию, и его нужно адаптировать именно в социокультурном плане. Московские официальные религиозные структуры являются отчасти и политическими институтами, но при существующих у них ресурсах никакой конкретной политики в этом направлении не проводится. Хотя, если взять Москву, то имамы и сам муфтий шейх Равиль Гайнутдин часто выступают от имени мигрантов, защищают их интересы, когда возникают какие-то бытовые конфликты, антимигрантские настроения. То есть мусульманская община понимает свою ответственность за тех новых мусульман, которые к ней пришли и вошли в молитвенное пространство. Мечеть для мигранта часто играет роль последней инстанции, где он может найти помощь по любым жизненным вопросам, так как зачастую защитить его интересы больше некому, потому что госорганы, диппредставительства не всегда активны в этом вопросе.
Справка «Ферганы»: В Москве действуют четыре мечети: Московская Соборная мечеть в Выползовом переулке, Историческая мечеть на Большой Татарской улице, Мемориальная мечеть на Поклонной горе, мечеть «Ярдям» в районе Отрадное. По данным переписи 2010 года, в столице РФ проживает 360 тыс. мусульман, из них около 150 тыс. составляют татары.
Правила комментирования
comments powered by Disqus