В Москве много маленьких кафе и закусочных, куда москвичи обычно не заходят. Для этих заведений характерны скромные интерьеры, национальная кухня и посетители той же национальной принадлежности. Их владельцы, сотрудники и клиенты — иностранные мигранты. А еще в столице есть медицинские центры, где работают и лечатся мигранты, агентства недвижимости, ориентированные на мигрантов, и так далее. Целый город, существующий параллельно.

Горожане не видят его, но каждый день встречают его жителей. Не исключено, что однажды этот параллельный город превратится во вполне реальный Киргиз-таун или Таджикоград. Почему мигранты создают в Москве параллельную городскую инфраструктуру? Опасна ли социальная изоляция этнических групп? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил директор центра исследований миграции и этничности РАНХиГС Евгений Варшавер.

«Лента.ру»: Почему вы решили заняться изучением мигрантов?

Варшавер: Примерно два года назад в РАНХиГС появился центр изучения миграции и этничности. Это был ответ на те проблемы, которые встают сегодня перед страной и в первую очередь перед Москвой. В каком-то смысле мы сейчас повторяем ошибки европейских стран и США, где интеграция приезжих происходила стихийно.

Чем это закончилось для Европы, мы знаем. Но США — страна, созданная иммигрантами. И неплохо созданная.

Но со своими нюансами. Американская теория сегментной ассимиляции показывает, что у приезжающих есть три возможности. Они могут интегрироваться в мейнстрим, стать городской беднотой или влиться в свое этническое сообщество. Каждая из возможностей имеет свои последствия для принимающего общества.

У нас происходит то же?

В целом да, но опять же со своими нюансами. Когда мы изучали московских киргизов, мы выяснили, что киргизское сообщество в городе существует, но единым и сплоченным его назвать никак нельзя. Даже у тех киргизов, которые, приезжая сюда, начинают общаться со своими соотечественниками, разные круги общения. Либо это те, с кем они познакомились уже здесь. Либо это их односельчане и соседи, которых они знали прежде. Такой вот Киргиз-таун.

Вроде Чайна-тауна?

Да. Но в отличие от американского Чайна-тауна, у него нет территориальной локализации. Впрочем, это не мешает формированию специфического общества. Представьте себе кишлак со всеми его социальными характеристиками, перенесенный в Москву. Социальный контроль, нормы поведения, представления о желательной жизненной траектории. Все это остается неизменным. Поначалу эти люди просто зарабатывали тут деньги и уезжали обратно в родной кишлак поднимать там свой социальный статус. Но по мере роста киргизской инфраструктуры в Москве ситуация менялась.

Что такое киргизская инфраструктура?

В Москве около 80 киргизских клубов-кафе. Есть киргизские клубы единоборств, больницы, билетные кассы, сервисы по поиску жилья, есть московско-киргизский сайт, где выкладывается важная для сообщества информация.

Как возникла эта сеть? Когда?

Миграционный поток из Киргизии начался с севера страны, где исторически было много советской интеллигенции, в том числе и врачей. Очевидно, сработали прежние, еще советские социальные сети. Это потом в Россию двинулись малообразованные мигранты из аграрного юга, и теперь они составляют 70-80 процентов всех работающих в России киргизов. И когда этих мигрантов стало действительно много, выяснилось, что им необходимы врачи, которые говорят на их родном языке, потому что на своем языке обслуживаться удобнее. К киргизским врачам, работающим по разным больницам, выстраивались очереди из соотечественников. И в какой-то момент, не без содействия киргизского посольства, в районе Марьина Роща было арендовано помещение для такой вот частной киргизской клиники.

И как там?

Ну, выглядит она, конечно, так, что среднестатистический москвич туда, наверное, не пойдет. Зато и цены там ниже, чем средние по Москве. Работают там, кстати, не только киргизы, но и другие мигранты из Средней Азии. Да и среди пациентов попадаются также приезжие из Таджикистана и Узбекистана. Причем клиникой дело не ограничилось. Так как помещение большое, излишки площадей они стали сдавать. Там появились агентство недвижимости, билетная касса и кафе.

Кафе, которые держат мигранты, это просто кафе с национальной кухней или закрытые клубы, где чужих не ждут?

Разные встречаются. Есть места шаговой доступности, например кафе на рынках. Там собирается ограниченное и довольно сплоченное сообщество. Там определенный уровень доверия, там можно занять денег. Это сообщество владельцев точек на рынках. Есть сообщества, которые охватывают всю Москву, но кафе, где они собираются всегда расположено где-то на пересечении траекторий. Туда пускают всех, но чужие туда обычно не заходят. Слишком специфичная обстановка и контингент.

Что происходит в таких кафе?

Преимущественно общение, иногда знакомства. На окраине Москвы, например, есть бизнес-парк, где есть кафе, в котором регулярно проводятся киргизские дискотеки. В 22:30 от конечной станции метро отходят маршрутки до этого кафе, а в 4:30 маршрутки идут обратно. Есть, как выяснилось, и другие киргизские организации самого разного профиля, разбросанные по всему городу. В результате у нас и появилась гипотеза, что в Москве складывается такой параллельный город. Мы опросили 350 киргизов по всей Москве, и наша гипотеза подтвердилась.

С такой-то инфраструктурой и интегрироваться не надо…

В том-то и дело. Хотя это не единственная проблема. Пользуясь этой инфраструктурой, киргизы начинают активно общаться с другими киргизами. Их круг общения расширяется, выходя за границы их локального землячества. В него попадают те, кто уже давно здесь живут, кто лучше знает русский язык, активней пользуются городом и в каком-то смысле уже становятся москвичами. Их взгляды и представления неизбежно перенимаются вновь приехавшими, и у них наступает слом модели. Вместо «заработать и уехать» люди начинают искать новые жизненные траектории.

Остаться и закрепиться?

Они теряются. Они уже не знают, что именно им делать. И это действительно проблема. Миграция вообще связана с ценностной дезориентацией. С одной стороны, приезжие теряют прежние ценности, с другой, они не знают, как жить в большом городе. Новые ценности они еще не приняли. Эта группа очень уязвимая и одновременно неудобная. Социального контроля своего сообщества над ними уже нет. Это в кишлаке ему старшие могли палкой по голове настучать. А здесь этой палки нет. Как нет и понимания того, какие культурные и социальные нормы существуют у жителей большого города, да еще и в другой стране.

И много таких?

Примерно 70 процентов опрошенных нами киргизов общаются с другими киргизами. Половина из них замкнуты исключительно на общение с односельчанами. По поводу них беспокоиться не следует. Здесь они живут под контролем своего сообщества и, заработав денег, возвращаются домой. А вторая половина, то есть 35 процентов от общего числа, общаются с теми соотечественниками, с которыми они познакомились здесь. Это и есть проблемная группа. Но одновременно эти люди имеют определенный потенциал, которым наше общество может воспользоваться. Социальную и интеграционную политику следует направить именно на них. Вот почему так важны исследования интеграции. Надо сперва понять, кого именно мы хотим интегрировать. Кто потенциально готов к этой интеграции.

Ну, хорошо. Вот есть киргизы, которые уже оторвались от родимого кишлака, но и здесь им никто не рад кроме соотечественников. Как таких интегрировать?

За время своих исследований мы поняли, что интеграция не висит в воздухе. Она идет там, где люди живут и работают. Там, где происходят взаимодействия с местным населением, в процессе которых осваиваются и язык, и нормы поведения, и ценности. Задача толковой социальной политики способствовать такому взаимодействию на локальном уровне. Чтобы понять, как формируются эти связи между приезжими и местными, мы, как социологи-антропологи, отправились в Капотню.

Антропологическая экспедиция в Капотню — это сильно!

Только так, на месте, можно получить объективные и полные данные. Сняли там комнату, и прошлое лето наша исследовательская группа провела в Капотне.

Почему Капотня?

Это один из наиболее депрессивных районов Москвы. А мы искали именно такой. Аренда жилья здесь одна из самых дешевых, поэтому он привлекателен для мигрантов. К тому же этот район географически обособлен, отделен от других рекой и территорией нефтеперерабатывающего завода.

Что же вы там увидели?

Мы общались с людьми с целью понять, как происходит взаимодействие мигрантов и местных сообществ на локальном уровне. Сейчас, кстати мы проводим аналогичное исследование в Кунцево. Мы пытаемся понять, как встраиваются в районный социум группы населения, отличающиеся по возрасту, по этничности, по наличию детей, по миграционному статусу, по степени занятости. Как общаются между собой представители разных групп. Имеют ли они потенциал к объединению. Мы буквально рисуем на бумаге сеть района, где отмечаем разными символами социальные типы, общественные пространства, какие-то проблемы, объединяющие жителей района и средства коммуникации внутри района, например, районные газеты или доски объявлений. И когда эта схема готова, становится понятно, как функционирует район в качестве социальной системы.

И как он функционирует?

Не оптимально. Но сразу хочу сказать, что это не гетто и не какой-то мигрантский анклав. Там много местных жителей, в том числе тех, что живут в районе достаточно давно. Там нет сегрегации на школьном уровне. Нет отдельных школ для мигрантов и местных, и вообще на этом уровне интеграция происходит достаточно неплохо. Возможно, потому, что дети быстро выучивают язык и постоянно контактируют друг с другом.

А взрослые?

Если говорить о мужчинах-мигрантах, то их потенциал интеграции крайне низкий. Но им мешает не ксенофобия и не языковой барьер. У них нет оснований, на которых они могли бы присоединиться к этой сети. Они много работают, не посещают общественных мест и не подключены к информационной сети, у них в принципе другие темы взаимодействия.

Еще одна плохо интегрированная группа мигрантов — это мамы с детьми. Муж не станет для такой женщины проводником в местное сообщество, потому что работает он вне района, а приезжая домой, ему уже ничего не надо, кроме своей семьи. А эти женщины не имеют необходимых языковых и социальных компетенций, чтобы входить в дворовые сообщества мамаш. Не стоит также забывать о высоком уровне ксенофобии в этих сообществах. Даже конфликты в песочницах они склонны интерпретировать как межэтнические. Якобы мигранты специально подзуживают своих детей, чтобы они русских детей совочками по головам били.

Сами мигранты жалуются на проявления ксенофобии?

Нет. Но не потому, что ее нет или их это не беспокоит. Скорее, потому, что миграция это всегда лишение и все трудности, сопряженные с ней, воспринимаются как данность. Они понимают, что не в силах что-либо изменить. А раз так, то какой смысл об этом раздумывать. Только в депрессию себя вгонять.

Ну, и как можно помочь их интеграции?

А мы провели в Капотне серию кулинарных мастер-классов. Пять местных женщин и пять мигранток в течение четырех встреч вместе учились готовить блюда национальных кухонь. Теория контакта гласит, что контакт уменьшает стереотип. Когда люди контактируют в рамках совместной деятельности (работа, совместный досуг и т.д.), негативные представления друг о друге у них снижаются. И мы действительно заметили, как от встречи к встрече меняется характеристика взаимодействия между такими разными людьми.

А мужчинам что предложить?

Например, футбол. Он очень популярен среди молодых мигрантов, да и москвичи не прочь мяч погонять. Мы скоро в Капотне или Кунцево будем проводить интересный эксперимент. Будем играть в футбол смешанными командами. Есть команды азербайджанские, русские, узбекские, таджикские. Мы устроим жеребьевку игроков и составим команды из представителей разных национальностей. Совместная игра в одной команде — это мощный интегрирующий стимул.

Вы серьезно? Будете по Москве с кулинарными мастер-классами ездить и районные чемпионаты по футболу устраивать?

Можно и так, но я ведь не случайно говорил о социальной политике. Энтузиазм, конечно, приветствуется, но заниматься этим надо системно. Тут надо говорить о таком направлении социальной политики, как организация сообществ. Это то, чего в России сегодня очень не хватает. Во времена СССР у людей было принято дружить на уровне своего района, двора, дома. Районы были таким механизмом интеграции приезжих, которых и тогда тоже было много, вспомните тех же лимитчиков. Но потом этот механизм сломался.

Приезжих стало очень много?

В том числе. Но не только в этом дело. Произошла определенная атомизация общества. Исчез принцип «общественное важнее личного». Изменился образ жизни, включая способы проведения досуга. Изменился ритм жизни, и у людей стало меньше свободного времени, которое они могли бы посвящать общению с соседями. В конце концов, усилилась ротация населения. Люди продают квартиры, покупают, снимают жилье в других районах. Есть у нас в Кунцево пример, когда была пятиэтажка, в которой все дружили, и ее в полном составе переселили в многоэтажный дом. И там весь этот социальный капитал растерялся. Люди раззнакомились, потому что реже стали друг друга видеть. Лифт — жуткая вещь.

Ну и как же при этих условиях перезапустить механизм интеграции?

По-новому надо взглянуть на концепцию районных домов культуры. Сейчас это какие-то непонятные учреждения, предоставляющие населению некие услуги. Прагматика учреждений культуры на локальном уровне, она совершенно не про местные сообщества. Она про мероприятия, кружки, количество пришедших. Про отчетность. Мы же считаем, что дома культуры могут стать центрами внутрирайонной коммуникации. Той площадкой, на которой местное сообщество может прокручиваться и создавать свою локальную среду, свою культуру. Перезапуск района — крайне важная вещь.

Это поможет интеграции мигрантов?

Это невозможно без интеграции мигрантов. Мигрантов в широком смысле. Как иноэтничных, так и своих, приехавших из другого города. Не должно остаться групп, исключенных из жизни районного комьюнити.

Люди снова должны начать общаться. Чтобы внутри района началась какая-то общественная жизнь, надо дать районному сообществу возможность и способ коммуникации. Тогда в нем начнется внутренняя жизнь. Например, нет в шаговой доступности хозяйственного магазина. Если информация нормально циркулирует по этому сообществу, то в нем обязательно найдется человек, который решит сделать на этом деньги. А то ведь до смешного доходит. Спрашиваем, какие есть проблемы в районе? Говорят: «Нет у нас того-то, мы уже не знаем что делать, даже Путину писали». Нормально это? Есть вы, есть ваши соседи. Соберитесь, обсудите проблему, возможно, в процессе этих встреч найдутся и решения, и люди, которые помогут их реализовать.

Вы идеалист.

Вовсе нет. В последнее время в этой области появляется много интересных проектов. Попыткой как-то объединить их будет наш общий проект — школа организаторов сообществ. Она пройдет в конце мая, и там мы будем учить всех желающих техникам интеграции местных сообществ, которые мы сами уже освоили и опробовали, а также учиться и придумывать новые практики и решения вместе с ними. Сперва мы отберем мотивированных людей, порядка 25 человек, и создадим проекты под те районы, которые они представляют. Затем вместе со специалистами по организации сообществ они займутся реализацией этих проектов. Социальные планировщики, архитекторы, эксперты по муниципальному праву, эксперты по локальному бизнесу будут знакомиться с людьми, беседовать с ними и понимать, что есть в районе, чего нет и что работает не оптимально. Проведут анализ существующих проблем, будь то интеграция мигрантов или отсутствие коммуникаций в сообществе. А после займутся их решением.

Не боитесь поколебать вертикаль власти, приучая местные сообщества решать свои проблемы без оглядки на нее?

Да, это перчатка в лицо Ивану Грозному, который приучил россиян уповать на государя по любому поводу. Но, думаю, это всем нам пойдет на пользу. Чрезмерная централизация вредна. Не работает фонарь во дворе — пишем Путину. Это надо менять.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram