Аналитический дискурс в отношении активности Японии и других внерегиональных игроков в Центральной Азии отличается дисбалансом в сторону настоящего времени и несовершенного вида. О странах региона говорят, что они становятся центром противоречий великих держав — и так уже на протяжении последних двух десятилетий. О центральноазиатской дипломатии Токио пишут, что она только включается в соперничество за регион, причем действует не как самостоятельный игрок, а как вассал-эмиссар Вашингтона, «добрый следователь». И так еще с середины 1990-х годов и первых упоминаний в прессе о «новой Большой игре».
Однако Япония вступила на Новый Шелковый путь еще в прошлом веке, а теперь стремится не только угнаться на этом пути за Китаем, но и развить свои более ранние успехи, достигнутые до обострения японо-китайского соперничества. Кроме того, отношения Японии и центральноазиатских стран — это часть динамично развивающейся связки Восточная Азия — Центральная Азия, которую важно учитывать в контексте перспективного сопряжения постсоветских интеграционных проектов и китайской программы «Один пояс, один путь». Особый интерес в этом контексте представляет момент, выбранный японским руководством для активизации отношений с регионом.
Итоги и подоплека
Октябрьский центральноазиатский вояж премьер-министра Синдзо Абэ прошел на фоне новостей об аналогичном турне госсекретаря США Джона Керри и о продлении срока пребывания военных контингентов США и Великобритании в Афганистане. К тому же незадолго до С. Абэ в Центральной Азии побывал Нарендра Моди, премьер-министр Индии, стратегическое партнерство с которой С. Абэ старательно развивал еще с середины нулевых годов.
Вместе с тем до прихода к власти нынешнего премьера японские высокопоставленные лица были нечастыми гостями в регионе. С. Абэ стал и вовсе вторым в истории главой японского правительства, посетившим Центральную Азию. Первопроходцем в 2006 г. оказался Дзюнъитиро Коидзуми, бывший начальник и соратник С. Абэ по партии. Впрочем, С. Абэ побывал во всех пяти центральноазиатских республиках, тогда как Д. Коидзуми — только в Казахстане и Узбекистане.
Однако более важными представляются отличия политэкономического характера. Д. Коидзуми приехал в регион за месяц до своей плановой отставки и амбициозных целей не ставил. Напротив, визит С. Абэ, которого сопровождали представители 50 японских корпораций, проходил на пике его политической карьеры и привел к заключению сырьевых и инфраструктурных контрактов на впечатляющую общую сумму примерно 30 млрд долл. Из них 18 млрд пришлось на Туркменистан и 8,5 млрд — на Узбекистан. Много это или мало? Предложения С. Абэ превышают накопленные за постсоветский период японские вложения в регион и сопоставимы с объемом 40-миллиардного китайского Фонда Шелкового пути — c той лишь поправкой, что Фонд нацелен прежде всего на инфраструктуру. Конкретно под сухопутный сегмент Нового Шелкового пути в нем зарезервировано, по разным оценкам, около 16 млрд долл. Соглашения же, подписанные С. Абэ, предусматривают как инфраструктурное сотрудничество, так и инвестиции в добычу полезных ископаемых. Напомним, что в мае 2015 г. в ответ на китайскую инициативу Азиатского банка инфраструктурных инвестиций С. Абэ пообещал вложить в инфраструктуру по всей Азии 110 млрд долл.
Формально содействие развитию и оказание международной финансовой помощи традиционно относят к «мягкой силе» Японии. Однако в «soft power» есть важный элемент «hardware». Финансирование крупномасштабных инфраструктурных проектов стало традиционным коньком японской дипломатии после войны. Находящийся на слуху китайский grand dessein (великий замысел) «Один пояс, один путь» предполагает улучшение прежде всего проходящих через территорию Евразии торговых коммуникаций, завязанных на Китай. Япония же с 1990-х годов способствовала диверсификации центральноазиатских транспортных коридоров по линии как Восток — Запад, так и Север — Юг. Многомиллиардная помощь выделялась на эти цели на двусторонней основе, а также в рамках программ международных банков (например, Центральноазиатского регионального экономического сотрудничества (ЦАРЭС) Азиатского банка развития). Особое внимание было уделено коммуникациям в Узбекистане — ключевом транзитном узле региона.
Принимая во внимание нынешнюю напряженность в отношениях между Россией и Западом, а также Китаем и Японией, велик соблазн объяснить турне С. Абэ по Шелковому пути блоковой геополитической конъюнктурой и считать его попыткой создания Соединенными Штатами дополнительного противовеса евразийской интеграции руками японцев. Действительно, легко заметить, например, что наибольшие посулы были сделаны С. Абэ столицам, наименее близким к Кремлю, а именно — Ташкенту и Ашхабаду. В Астане японский лидер и вовсе вступил в прямую конкуренцию с Москвой, пообещав построить первую казахстанскую АЭС. Да и география визита С. Абэ ассоциируется с китайским проектом Экономического пояса Шелкового пути, растиражированным СМИ после астанинского выступления Си Цзиньпина в сентябре 2013 г. Однако важно помнить о собственно японских национальных интересах и о том, как их видит сейчас С. Абэ: оживление экономики, известное как «абэномика», и такие ее составляющие, как ресурсная дипломатия и экспорт технологий.
Сырье в обмен на технологии?
О низкой обеспеченности Японии сырьем широко известно, как и о вытекающих из нее императивах внешнеполитической стратегии Токио. К тому же в силу исторических обстоятельств газ и нефть обходятся Японии, как и другим восточноазиатским странам, дороже, чем Западу — феномен, известный как «Asian premium». Как только месторождения Центральной Азии оказались в «открытом доступе» после распада СССР, японские компании сразу же проявили интерес к их разработке, причем поначалу даже в партнерстве с китайцами.
Туркменский газ и его доставка в порты Индийского океана стали объектом внимания со стороны японских компаний еще в середине 1990-х годов, когда они вошли в международный консорциум «CentGas». Президент компании «Unocal», поставленной Ашхабадом во главе консорциума, тогда назвал проект газопровода с Довлетабадского месторождения основой Шелкового пути XXI века. По разным причинам проект «CentGas» не удался, однако с Нового Шелкового пути японская ресурсная дипломатия с тех пор не сворачивала.
В 1997 г. премьер Рютаро Хасимото объявил о японской евразийской дипломатии, которая охватывала и «страны Шелкового пути» — так он обозначил Центральную Азию и Кавказ. На рубеже веков японские компании получили доли в нефтегазовых консорциумах азербайджанских и казахстанских участков Каспия, а также в нефтепроводе Баку — Тбилиси — Джейхан. А проект газопровода Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия (ТАПИ) оказался в начале нулевых годов в ведении Азиатского банка развития (АБР). Тогда директором АБР был японец Тадао Тино, благоволивший к Центральной Азии со времени работы на этом направлении в японском Минфине. Другой токийский «покровитель» региона, нынешний министр финансов Таро Асо был в составе первых делегаций, прокладывавших в 1990-х годах «японскую ветку» Нового Шелкового пути. В первое премьерство С. Абэ (2006–2007 гг.) Т. Асо занимал пост главы МИДа и в одном из своих выступлений поддержал проект газопровода ТАПИ, хотя и без конкретных предложений. Возможно, риторика японского руководства того времени обусловливалась влиянием неблагоприятной конъюнктуры — она звучала на фоне разногласий с Москвой по проекту «Сахалин-2», которые впоследствии были преодолены.
АБР, в котором японцы традиционно имеют значительный административный вес, сопровождал ТАПИ с 2002 г., настаивая при этом на увеличении доли финансирования, самостоятельно привлеченного странами-участницами проекта. В итоге консорциум-«долгострой» возглавила не иностранная компания, а государственный концерн «Туркменгаз». Визит С. Абэ закрепил достигнутую в октябре 2015 г. договоренность о вложениях японских компаний на сумму 10 млрд долл. в гигантское месторождение «Галкыныш» — планируемый источник газа для ТАПИ.
Со времени возвращения к власти в 2012 г. С. Абэ посетил рекордное количество богатых сырьем стран, включая Россию, и сделал ресурсную дипломатию одним из своих приоритетов. Правда, визит в Центральную Азию постоянно откладывался в пользу других дел, хотя немногие интересанты региона, появившиеся за постсоветский период в японском парламенте, настойчиво задавали премьеру вопрос о дате предстоящей поездки. В итоге речь сначала шла об августе 2015 г., а затем поездка была перенесена на октябрь. При этом за почти три года правления С. Абэ Центральную Азию посетило больше высокопоставленных японских чиновников, чем за все предыдущее десятилетие. Однако предполагать некий синхрон поездки С. Абэ с визитом в Центральную Азию госсекретаря США Дж. Керри было бы преждевременно. Кроме того, учитывая склонность японских компаний к консервативной оценке рисков и перестраховке, продемонстрированная С. Абэ поддержка государством своих компаний в регионе может служить важным стимулом для частных инвестиций.
Важность текущего момента для Японии заключается в резко снизившихся за последний год ценах на углеводороды и другие ресурсы. Как показали 1990-е годы (на них пришелся цикл дешевого сырья), такая конъюнктура благоприятствует зависимым от ресурсов странам, делая их поставщиков более сговорчивыми. Верно и обратное: ресурсный бум нулевых годов усилил переговорные позиции сырьевиков до такой степени, что японские власти начали выступать с критикой «ресурсного национализма». С. Абэ, несомненно, стремится не упустить шанс, «подаренный» японцам падением мировых цен на полезные ископаемые, и поэтому активизирует отношения с Центральной Азией и другими экспортерами сырья за счет предложения японских технологий. Помимо создания инфраструктуры вокруг туркменского «Галкыныша», японские корпорации совместно с «Узбекнефтегазом» и узбекским Госкомгео будут проводить геологоразведку перспективных месторождений. И в Туркменистане, и в Узбекистане японцы задействованы также в химической промышленности и в нефтепереработке.
Казахстанско-японское сотрудничество в атомной сфере тоже берет свое начало в 1990-е годы — тогда японские ученые помогали исследованиям, связанным с Семипалатинским полигоном. Национальная атомная компания «Казатомпром» наладила партнерство с японцами в области поставок урана, а в 2007 г. приобрела у японской «Toshiba» десятипроцентную долю в американской компании «Westinghouse».
До аварии на АЭС «Фукусима-1» некоторые японские эксперты (например, Тайсукэ Абиру) писали о возможной оси ядерно-энергетического сотрудничества Токио — Москва — Астана, но авария обнулила эти прогнозы. Тем не менее С. Абэ не отказывается от атомной энергетики. Как показывает участие японских компаний в зарубежных тендерах, даже авария на АЭС не сильно помешала экспорту реакторных технологий. Поэтому, когда казахстанское руководство стало искать партнера для строительства первой в стране атомной станции, японцы не заставили себя долго ждать. Найдет ли Астана, известная приверженностью многовекторной дипломатии, вариант, который устроит и японские компании, и «Росатом», давно имеющий прочные позиции в Казахстане, вопрос открытый. Итоги тендеров на АЭС во вьетнамской провинции Ниньтхуан, где в конкуренцию вступили японцы и россияне, показали возможность компромиссов.
Вместе с тем японские компании трезво оценивают свои перспективы в Центральной Азии и не стремятся занять монопольную позицию, охотно вступая в консорциумы и альянсы с фирмами из других стран. Так, на протяжении нескольких лет представители внешнеторговых кругов Японии говорят о перспективах сотрудничества с южнокорейскими корпорациями, которые ранее традиционно считались конкурентами. Более того, в КНР сотрудничество уже идет полным ходом: например, на полупроводниковое предприятие «Samsung» в городе Сиань, важный узел восточной части как исторического, так и Нового Шелкового пути, 70% оборудования поступает из Японии.
Безопасность
Усиление самостоятельности Японии в области обороны было одним из ключевых приоритетов С. Абэ на протяжении всей его политической карьеры. Запад реагировал на это двояко. С одной стороны, Вашингтон, отвечающий за обеспечение японской безопасности, давно призывал Токио проявить инициативу и не полагаться исключительно на американские гарантии. С другой стороны, любое действие японцев в этой сфере сопровождалось подозрениями (как на Западе, так и в Восточной Азии) и заголовками в прессе в духе «японский милитаризм опять поднимает голову».
Центральная Азия в этом смысле оказалась для Токио удобным партнером. Япония прагматично сотрудничала с центральноазиатскими республиками, где к ней относились весьма положительно. В середине 2000-х годов, при Дз. Коидзуми и С. Абэ, японское руководство начало заявлять о важности «спайки» с Западом в регионе и о мире на базе общих демократических ценностей. Тем самым европейцам и американцам посылался косвенный сигнал о сохраняющейся договороспособности японцев как партнеров по демократическому лагерю. В частности, в 2006 г. Т. Асо, будучи главой МИДа, выдвинул инициативу «Дуга свободы и процветания», включавшую в себя Центральную Азию. Идея была частью так называемой дипломатии ценностей, придерживаясь которой Япония солидаризировалась с ЕС и США в важности укрепления демократии в нестабильных регионах мира. В качестве авторов назывались Сетаро Яти и Нобукацу Канэхара, ставшие впоследствии ключевыми советниками С. Абэ по внешней политике. В ответ на данную инициативу в России и Китае [1] стали звучать обвинения в адрес Токио и Вашингтона в попытках окружения. Впрочем, она не преодолела бумажную стадию, а после смены власти в Японии была предана забвению для сближения с обоими евразийскими соседями. Но осадок остался: последующие действия Японии в регионе Москва и Пекин по инерции увязывали с инициативой Т. Асо.
Примечательно, что дипломатические депеши середины 2000-х годов, опубликованные «WikiLeaks», свидетельствуют о наличии «испорченного телефона» в японо-американских отношениях на центральноазиатском направлении. В этих документах американцы отмечали, что японцы чрезмерно воспринимают геополитику Центральной Азии через призму традиционной «Большой игры», тогда как Белый дом не намерен придавать антироссийскую направленность всей своей политике в регионе. Возможно, японские дипломаты в середине 2000-х годов пытались самостоятельно играть на российско-американских противоречиях в Центральной Азии, говоря о необходимости противовеса растущему влиянию Шанхайской организации сотрудничества, однако США реагировали на это сдержанно. Однозначное мнение по поводу ШОС в Японии не сложилось: умеренные представители экспертного сообщества призывали присоединиться к этой организации в качестве страны-наблюдателя [2], а от консерваторов звучали призывы к «открытому регионализму» в самой Центральной Азии и его противопоставлению «закрытому регионализму» ШОС.
За прошедшее десятилетие многое изменилось. В частности, в свое второе премьерство С. Абэ сменил акценты внешней политики с ценностных на прагматические, в том числе и в Центральной Азии, а также активно пытался улучшить связи с Кремлем. На одной из встреч с В. Путиным премьер предложил Москве содействие Японии в укреплении таджикско-афганской границы. Неизвестно, будет ли дан ход сотрудничеству в этом направлении, но в Душанбе С. Абэ обсуждал этот вопрос с руководством Таджикистана. К 2015 г. произошло расширение ШОС за счет включения в ее состав давних японских партнеров Индии и Пакистана. К открытому регионализму в Центральной Азии С. Абэ не призывал. В то же время эти призывы прозвучали из уст Дж. Керри — в ходе своего турне по региону он призвал местное руководство продолжать максимально диверсифицировать свои контакты с внешним миром, что фактически означало не завязываться только на Россию или Китай.
Примечательно, что Япония оказалась впереди США не только в плане проектов Нового Шелкового пути, но и в разработке механизмов регионального взаимодействия, в частности диалога со всеми пятью странами Центральной Азии. В 2004 г. глава японского МИДа Ерико Кавагути учредила форум «Центральная Азия плюс Япония», который опирается именно на многосторонние, а не на двусторонние связи. К этому формату Госдепартамент США впервые прибегнул во время визита Дж. Керри, включавшего консультации по схеме «С5+1». Еще один момент, в котором самаркандская встреча Дж. Керри со своими визави напомнила японский подход к Центральной Азии, — отсутствие резкой публичной критики ситуации с правами человека и демократией. Возможно, американцы по примеру японцев, китайцев и других игроков сочли, что прагматичный упор на сотрудничество в области экономики и безопасности здесь легче конвертируется в политическое влияние, нежели идеологическая повестка.
Таким образом, если в первое правление С. Абэ Япония частично отклонилась от преимущественно прагматичного курса в Центральной Азии в сторону акцентирования демократических ценностей, то в свой второй срок премьер вернулся к традиционной прагматике ресурсной и инфраструктурной дипломатии без идеологических лозунгов. Такая дипломатия для Японии не является чем-то принципиально новым и не сводится к соперничеству с Китаем или союзу с США. Об этом свидетельствует как история японского присутствия в добывающих отраслях региона с начала 1990-х годов, так и история содействия развитию постсоветской Центральной Азии, во многом схожая с общеазиатской дипломатией финансовой помощи, которой Япония придерживалась в послевоенный период. Визит С. Абэ включил в себя как «демонстрацию флага», так и предложение капитала, обозначив повышение ставок в регионе со стороны Японии, расширяющей географию импорта сырья и экспорта технологий. Хотя активизация очередного конкурента по Центральной Азии может вызвать у Москвы вполне логичные опасения, они, скорее всего, будут смягчены пониманием роли Токио как противовеса растущему влиянию Пекина в регионе.
Правила комментирования
comments powered by Disqus