Пришло время переосмыслить место Средней Азии в мировой политике.
Появление в середине мая 2016 года на сайте ИА REGNUM статьи Марата Шибутова и Юрия Солозобова «Конфликты и риски в Средней Азии: новый взгляд» подтолкнуло к продолжению дискуссии о возможных сценариях развития Средней Азии еще одного автора. Своим мнением с ИА REGNUM поделился кандидат исторических наук, доцент Томского государственного университета Артем Данков.
Главное, с чем стоит согласиться, — это тезис авторов статьи о том, что концепция новой «Большой игры», сформулированная после распада Советского Союза, уже не отражает изменившуюся ситуацию в Средней Азии. Данная концепция была основана на трех тезисах.
Первый тезис состоит в том, что пять постсоветских республик представляют собой единый регион с общими проблемами: политическая нестабильность, деиндустриализация, межэтнические конфликты и низкий уровень жизни.
Второй тезис говорит об уникальном географическом положении региона, которое играет особую роль с геополитической и геоэкономической точек зрения.
Третий тезис делает акцент на повышенном внимании, которое региону уделяют ведущие мировые державы, соперничающие за влияние и природные ресурсы, в первую очередь, запасы нефти и газа. Если в 1990-е и 2000-е годы эти тезисы в определенной степени отражали ситуацию в Средней Азии, то сейчас они явно потеряли свою актуальность.
Тезис о единстве Средней Азии разрушается под воздействием объективных и субъективных факторов.
Природно-климатические условия региона очень разнообразны — ландшафты меняются от степей до высокогорья, а обширные засушливые области соседствуют с плодородными речными долинами.
Этническое моногобразие, разные модели воспроизводства населения и неустойчивая урбанизация приводят к неравномерным демографическим процессам — в одних регионах продолжается бурный рост населения, в других оно существенно сокращается.
Экономические модели государств Средней Азии сильно различаются как на уровене стран (от относительно благополучных петростейт (Казахстан) до «экономик денежного перевода» (Таджикистан)), так и на уровне регионов, где развивающиеся центры нефтяной и газовой промышленности промышленности (Атырауская и Мангистауская области Казахстана, Балканский и Марыйский велаяты Туркмении), а также относительно благополучные регионы, специализирующиеся на черной и цветной металлургии (Карагандинская и Восточно-Казахстанская области Казахстана, Навоийская и Ташкентская области Узбекистана), соседствуют с целинными сельскохозяйственными районами Северного Казахстана, история освоения которых тесно связана с колонистами из Восточной Европы, и аграрными районами в междуречье Амударьи и Сырдарьи, давно страдающими от перенаселения. Особую нишу занимают крупные города и их пригородные зоны, которые превратились в мощные центры сервисной экономики. В политике в Средней Азии государства, балансирующие на грани превращения в failed states (Таджикистан и Киргизия), соседствуют с достаточно устойчивыми политическими режимами, которые даже пытаются осуществить модернизационные проекты (Казахстан и Узбекистан).
Тезис об особом географическом положении наталкивается на инфраструктурные проблемы и сложности согласования транзита между странами региона. Расположение в центре Евразии на максимальном удалении от основных центров современной экономики и потребления делает регион непривлекательным для инвесторов.
Тезис об уникальном ресурсном потенциале Средней Азии слабеет перед изменениями мировой конъюнктуры цен на сырье, технологической революцией в области добычи (сланцевая нефть и газ) и транспортировки (терминалы по производству сжиженного газа) углеводородов, а также сложностями реализации крупных проектов в регионе. Основные проекты в области экспорта углеводородного сырья из Средней Азии либо уже практически завершены (например, газопровод Туркмения — Китай), либо нереализуемы по причине серьезных рисков в области политики и безопасности.
Уже сейчас мы видим все признаки того, что ведущие мировые игроки буду снижать свое внимание к Средней Азии. По мере завершения миссии в Афганистане США и страны Европы все больше переориентируются на свои внутренние проблемы и урегулирование ситуации на Ближнем Востоке. Экономические трудности в России серьезно сокращают её возможности для осуществления активной политики в регионе. Даже Китай, который за последние 10 лет заметно нарастил свое присутствие, рассматривает Среднюю Азию как важный, но далеко не приоритетный вектор внешней политики. При активном расширении экономического сотрудничества со странами региона прямые китайские инвестиции за последние 10 лет составили лишь 3% от общего объёма вложений зарубеж. «Проект века» — газопровод Туркмения — Китай — будет достроен в ближайшее время и к 2020 г. обеспечит до 20% потребления газа в Китае. На фоне замедления экономического роста Китая и общей стратегии диверсификации источников поставок сырья в будущем не стоит ожидать новых столь же масштабных инвестиций в регион.
Несмотря на всё более очевидную несостоятельность концепта новой «Большой игры», политологи, журналисты и политики продолжают транслировать её основные постулаты. Любое событие трактуется как проявление соперничества, а в локальных кризисах принято видеть «руку» Москвы, Пекина или Вашингтона.
В чем же причины такой живучести мифа о новой «Большой игре»?
Во-первых, в мировых державах достаточно влиятельных политических и лоббистских групп, которые до сих пор мыслят в рамках этой парадигмы и которым новая «Большая игра» приносит дивиденды в виде дополнительных финансов, медийного и политического влияния. В этом нет ничего нового, в XIX веке десятки политиков и публицистов на берегах Невы и Темзы сделали себе имя и карьеру, эксплуатируя мифы и страхи вокруг классической «Большой игры», сотни русских и британских офицеров и разведчиков получили награды, продвижение по службе и оставили свое имя в истории только благодаря тому, что шпионили друг за другом в безводных пустынях, плодородных оазисах и горных ущельях на пространстве от Тегерана до Улан-Батора.
Во-вторых, в поддержании мифа о новой «Большой игре» заинтересованы современные элиты Средней Азии, так как это позволяет в рамках «многовекторной» внешней политики играть на противоречиях внешних игроков, выторговывая финансовую и военную помощь, инвестиции и политическую поддержку.
Совершенно очевидно, что кризис парадигмы новой «Большой игры» порождает потребность в переосмыслении места Средней Азии в мировой политике, Для описания новых трендов требуются новые методологические подходы и модели. В этих условиях главное — не стать заложниками излишнего оптимизма и новых мифов. Да, новая «Большая игра» уходит в прошлое. К счастью, можно с уверенностью говорить, что на самом деле её в регионе не было. Тем более, что события в Ираке и Сирии показывают, что такое реальная «Большая игра» с большими ставками, широким кругом игроков и сложными хитросплетениями союзов и коалиций, схожими с интригами в известной саге «Игра престолов». Для народов Ближнего Востока это стало настоящей катастрофой.
Не думаю, что даже для самых ярых апологетов «Большой игры» реализация «сирийского сценария» в Средней Азии является желаемым вариантом развития событий. Однако оптимизм, связанный с отказом от «Большой игры» и ослаблением внимания к региону со стороны великих держав, является преждевременным, потому что это грозит обернуться реализацией другого негативного сценария — забвения и окончательной периферизации Средней Азии. Ключевой проблемой для неё является то, что, с одной стороны, внешняя среда порождает крайне опасные для региона вызовы, а с другой — устойчивое развитие Средней Азии зависит от внешних факторов как в области политики и безопасности, так и в области экономики и инфраструктуры. Причин этой зависимости несколько. Во-первых, страны региона не способны в случае возникновения угроз безопасности самостоятельно им противостоять. Эта проблема касается всех стран региона, как Таджикистана и Киргизии, для которых Россия — основной гарант стабильности и безопасности, так и Казахстана и Узбекистана, которые способны бороться с отдельными проявлениями угроз, но с точки зрения обеспечения вооружением и военной техникой, а также подготовки военных специалистов зависят от ведущих мировых держав.
В-третьих, с экономической точки зрения Средняя Азия обладает маленьким внутренним рынком. При совокупном населении региона в почти 70 млн человек доля людей с высокими и средними доходами крайне мала и продолжает уменьшаться под воздействием девальвации, несколько волн которой прокатились по региону в 2014—2015 годах. При этом разрыв в доходах между выходцами из различных регионов и социальных групп остается стабильно высоким. В этих условиях экономики стран региона ориентированы на экспорт. Одни государства экспортируют сырье (Казахстан, Узбекистан и Туркмения), другие — рабочую силу (Киргизия и Таджикистан). Это создает серьезные диспропорции и снижает общий экономический потенциал. Даже в тех странах, где в последние годы были запущены программы реиндустриализации, поиск выхода на рынки за пределами Средней Азии остается главной проблемой. Так, Казахстан рассматривает ЕАЭС во многом через призму получения доступа на российский рынок для своего несырьевого экспорта. Ещё одной проблемой остаются слабые экономические связи стран региона друг с другом.
В-четвертых, существует проблема инвестиций. Экономики стран региона страдают от острой нехватки капитала, вызванной сокращением притока валюты из-за изменения мировой рыночной конъюнктуры и низкой инвестиционной привлекательностью. При этом реализация важнейших региональных инфраструктурных и производственных проектов критически зависит от внешнего финансирования. Единственным крупным инвестором в регион в последние годы является Китай, чем во многом и объясняется его растущее влияние.
Пятой проблемой является зависимостьот иностранных технологий и кадров. Добыча нефти на шельфе, разработка новых газовых месторождений, проектирование и строительство железных и автомобильных дорог, газопроводов и нефтепроводов — все это осуществляется в основном иностранными компаниями и специалистами. Качество человеческого капитала, уровень образования и профессиональной подготовки в государствах Средней Азии остается низким, и эта проблема пока далека от разрешения. Государственные программы подготовки кадров решают её лишь частично. Особо остро ощущается нехватка специалистов среднего звена, инженерных кадров и квалифицированных рабочих.
В этих условиях будущее Средней Азии будет зависеть от способности местных элит найти тонкую грань между ещё одной «Большой игрой» и прозябанием на задворках мировой политики. Для этого нужно постоянно доказывать важность региона, сохраняя интерес внешних игроков к его ресурсам и периодически поднимая вопрос о проблемах безопасности, а иногда и демонстрировать, что они реально существуют.
Пока Средняя Азия стремительно фрагментируется под воздействием экономических, политических, социальных и демографических факторов. Причем, фрагментация происходит не только по странам, но и по отдельным регионам, что создает вызов территориальной целостности, особенно в условиях низкой эффективности управления.
Неспособность справиться с новыми региональными вызовами: политической и экономической фрагментацией, «ложной урбанизацией», формированием новых идентичностей и т.д., — приведёт либо к активному вмешательству внешних игроков и разворачиванию полноценной геополитической игры с хорошо известными последствиями, либо, наоборот, будет способствовать тому, что внешние акторы будут стремиться отгородиться от Средней Азии, изолировав её и оставив государства региона один на один со своими проблемами.
Артем Данков — кандидат исторических наук, доцент Томского государственного университета
Правила комментирования
comments powered by Disqus