Далекое прошлое, как показывают многочисленные примеры постсоветских государств, является объектом пристального политического интереса. В результате археологи подобно коллегам-историкам оказываются зажатыми в тисках современности. Более того, если недавнее прошлое предоставляет нам обширное наследие письменных источников, дающих пищу для ожесточенных споров и корректировки исторической перспективы, то интерпретация археологических памятников и артефактов открывает большой простор для политического мифотворчества. «Золотой век» глубокой старины становится тем самым важным элементом политической мобилизации в современных проектах национального строительства на постсоветском пространстве.
Как указывает в своей статье «Президенты и археология, или что ищут политики в древности» российский археолог Виктор Шнирельман, скудость достоверных сведений позволяет политикам создавать привлекательные образы народов-предков, обладавших общими культурными и моральными нормами, лишенных социальных противоречий и неравенства, достигших определенных культурных высот, которыми могут гордиться их современные потомки.
Так первый президент Туркмении Сапармурат Ниязов к «золотому веку» причислял время правления легендарного Огуз-хана, которого он объявил родоначальником туркменской нации. В свете интерпретаций Ниязова туркмены предстали неотъемлемой частью древних цивилизаций от Индии до Средиземноморья, построивших свыше 70 разных государств. В эпическом опусе «Рухнама», который был объявлен «священной книгой народа», Ниязов изобразил туркменов как древний государствообразующий народ и объявил памятники бронзового века Анау и Алтын-депе творениями их предков.
Первый президент Киргизии Аскар Акаев также приписывал киргизам исконную государственность. Согласно его интерпретации, киргизы имели свое государство еще в III в. до н.э. В доказательство этому он ссылался на китайские источники, в которых, якобы, это государство упоминалось. Он также приписывал предкам киргизов руническую письменность.
В конце августа 2003 г. даже прошли торжества по случаю юбилея киргизской государственности, которая, с подачи Акаева, насчитывала 2300 лет. Правда, после смещения Акаева в марте 2005 г. в прессе появились версии, оспаривающие введенное президентом исчисление. Было указано, что упоминание о киргизах в древнекитайских летописях не имело однозначной трактовки, а наиболее надежные упоминания встречаются не ранее VII в н.э.
Как отмечает Виктор Шнирельман, Акаев в отличие от Ниязова или президента Казахстана Нурсултана Назарбаева большее внимание уделял идее государственности, отводя принципу автохтонизма киргизов второстепенное значение. Он признавал, что на территорию Киргизии в разное время проникали различные племена, подтверждая роль миграций в историческом процессе. Отношение же Ниязова и Назарбаева к наследию кочевых предков было менее однозначным.
Они оба пытались отказаться от советского историографического наследия, изображавшего кочевников как разрушителей, и возвеличивали «кочевую цивилизацию». Но в то же время они пытались представить свои народы как оседлое население и тем самым доказать их автохтонность, неразрывную связь с исконной территорией, которая совпадает с территорией их современных государств.
Например, в 1993 г. Ниязов инициировал проведение в Ашхабаде сессии по этногенезу туркменского народа, на которой выразил свое неудовлетворение предками-кочевниками и дал задание туркменским ученым найти оседлых предков. Назарбаев занял менее последовательную позицию. С одной стороны, он всячески подчеркивал высокую культуру кочевников. С другой стороны, вместе с идеей тюркоязычия древних кочевников в «Концепцию становления исторического сознания в Республике Казахстан» было заложено положение, согласно которому казахи являлись автохтонным населением и проживали на территории республики, начиная с бронзового века.
Не отрицая кочевую культуру предков казахов, Назарбаев в то же время настаивал на том, что казахи никогда не смешивались в массовых масштабах с другими этносами. Более того, среди предков казахов он называл также ариев и саков.
Об арийских корнях своего народа с гордостью заявлял и президент Таджикистана Эмомали Рахмонов. В 2000 г. он издал 1-й том своего труда «Таджики в зеркале истории», который назвал «От арийцев до Саманидов». В выступлениях Рахмонов неоднократно подчеркивал преемственность между исламской династией Саманидов и арийским зараостризмом. В этом ему помогал таджикский историк Нумон Негматов, разработавший с 1994 г. «Программу комплексных исследований этногенеза и этнической истории народов Центральной Азии».
К предкам таджиков Негматов относил протоариев и ариев, предавая этим терминам не только лингвистический, но и «расово-антропологический» смысл. В пращуры таджиков были также записаны саки, массагеты, маргианцы и парны — племена, за генетическую связь с которыми борются интеллектуалы и политики государств-соседей.
Преемственность между эпохой Зароастра и Саманидами была найдена таджикскими учеными опять-таки в древнекитайских источниках, в которых, якобы, указывалось существование во II-VII вв. государства Кирпанд, занимавшего территорию от р. Инд до Хорезма. Согласно таджикским ученым, это государство было создано предками таджиков и в нем господствовал арийский язык. И здесь образ славных предков был закреплен в государственных торжествах.
В 1999 г. таджики отпраздновали 1100-летие великого национального государства Саманидов. В честь этого события на высочайшей вершине Памира был установлен бюст Измаила Самани. В 2001 г. было принято решение отпраздновать 2700-летие священной персидской книги «Авесты». А 12 сентября 2012 г. Рахмонов издал указ о праздновании в 2006 г. «Года арийской цивилизации».
Узбекистан в меньшей степени делает ставку на панктюркистское наследие, ограничиваясь апелляцией к наследию Тимуридов. А обретение таджиками своих арийских корней вызвало даже критику среди некоторых известных узбекских археологов, обвинивших своих коллег в европоцентризме. С другой стороны, президент Узбекистана Ислам Каримов неоднократно заявлял в своих выступлениях о том, что основы узбекской государственности были заложены 2700 лет назад.
Апелляция к археологии в политических целях свойственна не только постсоветским государствам Центральной Азии. Так при бывшем президенте Грузии Эдуарде Шеварднадзе после того, как археологи обнаружили в Дманси останки homo erectus, в октябре 2000 г. в Тбилиси была устроена археологическая выставка, призванная продемонстрировать миру «древнейшего европейца». Тем самым подчеркивалась ориентация Грузии на Европу. 30 сентября 2008 г. во время празднования Абхазией Дня независимости в центре Сухума была вывешена огромная карта древнего царства Апсны.
Как видно из вышеприведенных примеров, политические мифологии современных постсоветских государств имеют ряд общих черт. Во-первых, их создатели стремятся показать исконную принадлежность титульных наций к территории титульных государств, зачастую в ущерб своим предкам-кочевникам. Во-вторых, политики стремятся представить свои нации как носителей древней идеи государственности. В-третьих, они стараются найти респектабельных предков, чье прошлое могло бы породнить молодые нации с их потенциальными геополитическими союзниками — будь то Европа или Россия.
Но главная задача такой политической мифологии заключается в изображении непротиворечивого, органичного развития титульной нации как единого этноса от древности и вплоть до наших дней. Этот образ единого во времени и пространстве этноса и ложится в основу риторики проектов национального строительства.
Самое интересное, что данная конструкция репрезентации титульной нации основывается на наследии советской этнологии и археологии, от которого стремятся отмежеваться ученые и интеллектуалы бывших советских республик, с той или иной степенью осознанности обслуживающие эти «новые-старые» мифологии.
Как отмечает российский этнолог Павел Варнавский, особенностью государственного строительства в СССР стало то, что коммунистический режим активно использовал этничность для территориально-административного структурирования страны. Поэтому он прилагал немало усилий и средств для развития советских этнонаций. Французская исследовательница Марлен Ларюэль указывает, что политика центра (за исключением некоторых отступлений в 1930-х гг.) заключалась в «позитивных дискриминациях» национальных меньшинств, за которыми с разной интенсивностью закреплялись национальные идентичности, территории, особые административные и культурные полномочия.
Являясь продуктом политико-бюрократического администрирования, новые титульные этнонации, за которыми закреплялись определенные территории, затем обретали свою историю благодаря стараниям советской этнологии. Советские этнологи подхватили определение нации, данное Сталиным, в котором этнонация привязывалась к той территории, на которой она проживала. Их задачей стало создание нарратива, описывавшего становление той или иной этнонации на приписываемой ей территории.
Свою роль сыграла также и специфика развития советской археологии: начиная с 1920-х гг. советские руководители с большим недоверием относились к исламу. Считалось, что история средневековых исламских государств возбуждала местный национализм и этнический сепаратизм. Поэтому акцент в археологических исследованиях делался на исследованиях «домусульманского» прошлого. А для изучения первобытного прошлого и вовсе не было никаких препятствий.
С распадом СССР, по утверждению этнолога Сергея Абашина, научная лексика советской «теории этноса» не только не утратила актуальность, но и прочно вошла в лексикон политиков бывших имперских окраин, которые с его помощью придавали научную легитимность новым национальным государствам. Таким образом, советское прошлое, официально игнорируемое, никуда не делось, но превратилось в «очки», сквозь которые постсоветские нации продолжают смотреть на свою историю. И оно продолжает оказывать влияние тем сильнее, чем менее оно отрефлексировано.
Автор: Виктор Грессов
Источник: tcenavoprosa.ru
Правила комментирования
comments powered by Disqus