Волонтёр Корпуса мира Джадсон Мур пережил удаление аппендицита в бишкекском госпитале. В своём блоге он подробно описал всё пережитое, а редакция Kloop.kg перевела его рассказ на русский.

Оригинал истории Мура можно прочитать в его блоге. Редакция Kloop.kg приводит его рассказ с некоторыми сокращениями. Перевод Бектура Искендера.

День 1

Сегодня я проснулся примерно в 5 часов утра со слабой болью в животе. Я не думал особо о ней, но в 7 утра боль стала более тревожной. Я связался с врачом Корпуса мира, который сказал, что немедленно приедет.

Как и многие люди, я люблю горячий душ. Пока доктор добирался до меня, я стоял в душе, но к тому времени, когда он — через 20 минут — доехал до меня, я уже еле мог стоять на ногах.

Доктор быстро проверил меня и решил отвезти в медпункт офиса Корпуса мира для дополнительной проверки. Мы используем шкалу для боли от 0 до 10. С момента приезда в офис прошло не так много времени, а моя боль переместилась с уровня 3 к твёрдой шестёрке. Мы немедленно выехали в ближайший диагностический центр. По дороге в клинику боль стала ещё резче, колеблясь между 6 и 9. (Я никогда не даю ничему максимальную оценку, но эта боль могла получить «десятку», особенно на ухабистых дорогах).

В диагностическом центре меня проверили дважды: мне сделали что-то вроде электронного сканирования — но не магнитный резонанс и не аксиальную томографию — и электрокардиограмму.

Получив результаты, мы с доктором поехали в Национальный хирургический центр, где команда хирургов уже ждала нас. Наш доктор работал в этой больнице несколько лет и хорошо знал всех хирургов и администраторов.

Хирурги быстро провели меня в смотровую комнату и начали щупать мой живот. Повернули меня на одну сторону, на другую. Продолжили щупать. «Больно?» «ДА!»

Диагноз был поставлен: аппендицит. Классический аппендицит, абсолютно как в учебниках. Было рекомендовано немедленно провести аппендэктомию.

Как волонтёр Корпуса мира я имею доступ к одной из самых лучших систем здравоохранения в мире, уступающей только той, что обслуживает президента США или конгрессмена. Медицинская команда Корпуса мира, их процедуры, ресурсы и глобальная сеть, с помощью которой мне могут моментально доставить любой препарат — всё это достойно наивысшей оценки. Если волонтёр, работающий в Кыргызстане, нуждается в лечении, которое невозможно осуществить на месте (или которое недоступно в том качестве, которое соответствует строгим стандартам Корпуса мира), то волонтёра отправляют на лечение в Таиланд. Это священный грааль всех волонтёров. Все мы втайне надеемся, что однажды мы заболеем достаточно сильно, чтобы получить путешествие в Таиланд, но недостаточно сильно, чтобы нас сняли с работы.

К сожалению, аппендикс, находящийся на грани разрыва, не будет ждать полёта в Таиланд, поэтому штаб-квартира решила, что операцию мне будут делать на месте. Облом.

ВАЖНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ: В описании того, что было в последующие дни, вы можете увидеть немало критики. Так оно и есть, мне было что критиковать. Я описал нехватку оборудования и недостаточную заботу обо мне, как пациенте, но я не хочу, чтобы это создало ложное впечатление, будто я считаю кыргызских врачей некомпетентными. Наоборот, своим рассказом я надеюсь показать, что навыки у врачей как раз довольно высокие, учитывая их доступ к ресурсам. Проблема в нехватке именно ресурсов и оборудования. Но проблема точно не в навыках той команды хирургов, которая работала со мной.

Комната, используемая для подготовки к операции, напоминала заброшенную кладовку вахтёра.

Полки были заставлены вёдрами с чистящими химикатами, на них также хранились невероятно проржавевшие бритвы, которыми врачи хотели побрить мой живот. Ужас.

Увидев бритвы, врач Корпуса мира поехал покупать мне новые, а также крем для бритья. Это очередной пример того, как и почему медицинская служба Корпуса мира так важна — он знал, что найдёт инструменты более высокого качества и поехал за ними. Но оставаться одному в этой кладовке вахтёра было суровым испытанием, и я сидел в ожидании того, что же будет со мной дальше…

Меня провели в операционную, но нашему врачу не разрешили войти туда. В операционной хирурги начали задавать мне все эти очень важные вопросы, вроде того, испытываю ли я аллергию к каким-то лекарствам, какой у меня рост и вес (а я даже не знаю их в метрической системе!) и так далее. Я так полагаю, им очень нужно было знать всё это, но я не мог дать ответов.

С этого начался мой ужасающий опыт одиночества в этой больнице. И вот я собираюсь пройти через одно из самых страшных событий моей жизни, и я абсолютно один, рассчитываю на свои знания иностранного языка, сижу в комнате, которую режиссёры западных ужастиков с удовольствием используют для съёмок кульминационного момента.

Мне кажется, в комнате ничего не поменялось с советских времён. Даже в большом, поворачивающемся светильнике над операционным столом 4 лампы из 12 не горели, а остальные 8 не особо-то и ослепляли. Но это последнее, что я видел, а потом я проснулся, задыхаясь от пластиковой трубки в горле.

День 1, часть 2

Я начал выходить из наркоза с двумя очень неприятными ощущениями: 1) мои руки пристегнуты; 2) в моём горле интубационная трубка.

Конечно, я не был против трубки, это часть процесса. Но это было сюрпризом. Никто не предупредил меня, чего мне стоит ожидать после операции, это было новым опытом. Частично из-за шока, я сжал зубы, а затем отпустил трубку, которая состоит из двух частей — одна идёт глубоко внутрь тебя, другая просто вставлена между зубов.

Когда я расслабил челюсть, короткая трубка провалилась вглубь моего горла и приземлилась на моих гландах. Это чуть не свело меня с ума от страха, мне показалось, что я задыхаюсь, хотя я думаю, что другая трубка как раз этому препятствовала. Но было очень-очень некомфортно, и я подумал, что, наверное, пытка утоплением вызывает такие же ощущения.

Медсестры довольно быстро заметили, что я прихожу в сознание и подошли ко мне, но… не для того, чтобы помочь мне. Мои руки всё ещё были привязаны, и я не мог подать никакого сигнала. Я старался использовать руки хоть как-то, чтобы сообщить о своей боли и о том, что мне трудно дышать, но медсестры лишь затянули ремни на руках ещё туже. Моя левая рука даже затекла — настолько туго её пристегнули.

В течение последующих 2-5 минут они вытаскивали трубку, а затем развязывали мне руки, и, конечно, этот промежуток времени показался мне вечностью. Но когда я снова мог дышать сам, оказалось, что жалоб никаких у меня нет — болеутоляющие препараты всё ещё действовали.

Через некоторое время приехал врач из Корпуса мира. Он проверил, отзываюсь ли я, и сообщил мне хорошую новость — операция прошла успешно. Он сказал, что я нахожусь в отделении интенсивной терапии и проведу там ночь. Ему не разрешили оставаться со мной, и он спросил, нужно ли мне что-нибудь. Мне нужен был только мой телефон, и ещё мне хотелось узнать, который час.

Было 8 часов 30 минут вечера.

Все мои личные вещи он забрал в офис Корпуса мира, и я не мог их получить, потому что было поздно. Мне обещали привезти их утром. Это был ещё один облом — я не мог связаться с друзьями, семьёй. Я не мог отправить сохраненное в черновиках письмо человеку, встреча с которым уже должна была идти — ожидая подобное развитие событий, я приготовил с утра черновик письма, в котором объяснял, почему я не приду на встречу, но без телефона я не мог его отправить.

Я ненавижу людей, которые пропускают встречи без предупреждения, и теперь я был одним из них.

Я знаю, что это не самая серьёзная причина для стресса, учитывая обстоятельства, но я думал только об этом, пока лежал, обессиленный, в отделении, не имея возможности поговорить как с человеком возле меня, так и с человеком на другом конце Земли. Все это было большим стрессом.

Конечно, люди простили меня за то, что я не пришёл на встречу, просто было бы лучше, если бы врачи дали мне перед операцией более правдоподобный прогноз о том, что я буду в отключке 8 часов, вместо «нескольких», как они сказали.

У меня нет снимков отделения интенсивной терапии, но это была довольно большая комната с шестью кроватями и рабочим столом для медсестер. Оформление и состояние было таким же, как во всех больницах, так что, думаю, не надо много воображения, чтобы это представить.

Самая лучшая история из этого отделения — это когда я попросил контейнер для малой нужды. Они мне дали его, но после получаса попыток, помочиться мне так и не удалось. Тогда медсестра забрала его у меня и отдала — этот же контейнер! — парню на соседней кровати. Сразу после того, как он побывал между моих ног. Не самая лучшая практика с точки зрения гигиены.

Сон был самым лучшим способом отвлечься от боли, которая начинала подступать, но медсёстры обладали искусным талантом шуметь. Всю ночь я слышал смех, звон разбивающегося стекла, шум от падения чего-то на пол, рингтоны с песнями Бейонсе и звуки сигналов из открытого над моей кроватью окна.

День 2

Когда, наконец, я уснул, мой покой был внезапно нарушен двумя медсестрами, которые стали щупать мои швы. Я не особо чувствовал это, обезболивающие всё ещё действовали, но их прикосновений было достаточно, чтобы разбудить меня. Затем они пододвинули к моей кровати каталку и сказали, чтобы я переместился на неё, ухватившись за кольца. Боже, это было очень больно.

Приютившись, наконец, в каталке, у меня не осталось иного выбора, кроме как смотреть на проезжающие перед глазами лампы на потолке — или патроны под них, потому что во многих случаях лампочек не было. После нескольких поворотов и езде по не очень длинным коридорам, мы, наконец, заехали в палату. Мою палату. Мой «люкс».

 

Комната была окрашена в светло-зеленые тона. Стены блестели. Полы были белыми. На одной стороне — окна, на другой — дверь. Ванная и раковина. Напротив кровати — два маленьких столика и стул для гостя. Кровать была удобной, но покрывало, которое мне дали, было тяжелым, а мой живот не был готов к тому, чтобы на него оказывалась такая нагрузка.

Не было телевизора. Не было радиоприёмника. Не было интернета. Не было телефона. И не было кнопки для вызова медсестры. Когда они закрыли дверь, я остался в изоляции и, на самом деле, был счастлив наконец-то отдохнуть в тишине…

…пока…

…я не проснулся. Показалось, что настало время для второй попытки сходить в туалет. Но я не мог сам выбраться из кровати. У меня до сих пор не было телефона. Не было кнопки вызова медсестры. Поэтому я начал импровизировать, приложив все усилия и начав стучать кулаком по бетонной стене и хлопать в ладоши. До сих пор я не мог говорить. Каждое движение приносило боль, но ничто не приносило столько мучений, как попытки начать говорить; давление диафрагмы на место, где меня прооперировали, было слишком велико, чтобы терпеть.

Это продолжалось добрых полчаса, пока возле моей палаты не прошла родственница другого пациента, которая услышала меня. Она открыла дверь, я попросил её позвать медсестру, последняя моментально появилась. Я сказал, что мне нужно, и это, наконец, свершилось.

Команда хирургов забрала у меня после операции больничный балахон, а другой одежды у меня не было. Все кричали на меня за то, что я лежал голым в своей палате, и спрашивали, почему я не ношу свою одежду и где она вообще. Единственный ответ, какой у меня был: «Не знаю!»

Меня посетил врач Корпуса мира, но он оставил мои личные вещи в офисе, а пришёл ко мне сразу из дома, поэтому не принёс ни телефона, ни одежды. В следующий раз он мог зайти только вечером. Это означало ещё 8 часов ожидания звонка моим друзьями и семье, чтобы сказать им, что у меня всё в порядке.

Оставшаяся часть дня прошла в осмотрах врачами и хлопании ладошами для вызова персонала. Мой голос стал постепенно возвращаться, и я мог начать звать врачей криком. Это приносило адскую боль, но давало необходимые результаты быстрее, чем хлопки. Каждый раз медсестры сопровождали меня до туалета, куда я шёл в чём мать родила. Они были смущены больше, чем я. Я привык не стесняться представителей медицины. Но всё же мне хотелось заполучить хоть какую-то одежду.

После обеда я был изумлен визитом моей девушки Назии. Не слышав обо мне 24 часа, она так распереживалась, что пришла в госпиталь сама. Разбираясь несколько часов с администрацией, медперсоналом и охраной, она наконец нашла меня.

Не было проблемой то, что ко мне был такой ограниченный доступ. Проблемой было то, что никто в госпитале не знал, кто я и нахожусь ли я вообще у них. В итоге она начала просто заглядывать в каждую палату, пока не нашла меня. У неё ушло на это три часа!

Вскоре после этого пришёл врач Корпуса мира, который принёс мои личные вещи. Я тут же включил телефон и позвонил родителям. Они работают в сфере здравоохранения, поэтому никогда не переживали по поводу таких вещей, как удаление аппендицита, которое уже давно относится к простым операциям. Но, тем не менее, это была операция, и они волновались, что в течение 30 часов никто с ними не связался. Я постарался приободрить их и сказал, что всё прошло идеально.

Я хочу сказать — да, этот опыт был не самым комфортным, но, в конце концов, это была операция. Но время проведенное в полном одиночестве, без телефона, без переводчика — это по-настоящему страшный опыт. Не иметь сил позаботиться о себе и не иметь полной уверенности в понимании того, что мне говорят — это ужасно. Если есть на что жаловаться, то именно на это — на то, что я был оставлен один в этих условиях, без возможности вызова помощи, без возможности связаться с моей семьей и рассказать, как у меня идут дела.

Врач Корпуса мира принес немного еды: воду в бутылке, йогурт, крекеры и сок. Не очень много, но в тот момент этого было достаточно. Я не ел ничего более двух суток.

Попытки отдохнуть продолжались. Где-то в 19:30 в комнату зашла женщина, которая начала мыть полы. Это было не очень круто. Но после того, как она ушла, единственный раз меня побеспокоила только медсестра, которая уколола меня чем-то в задницу, чтобы я быстрее уснул. И это подействовало.

День 3 и после

Остальные мои дни в больнице были примерно похожими. Каждый день я мог больше двигаться и чувствовал меньше боли, чем в предыдущий. Расписание в этом месте протекало примерно в таком ключе:

06:00 – Пробуждение

07:15 – Утренняя порция антибиотиков

07:45 – Утренняя уборка комнаты

08:00 – Приходят хирурги (и щупают меня)

08:30 – Завтрак

10:00 – Перевязка

13:00 – Обед

14:00 − 16:00 – Никаких посетителей. Все двери закрыты

18:00 – Ужин

19:30 – Вечерняя уборка комнаты

20:00 – Вечерний приём антибиотиков

21:00 – Укол в задницу для сна

22:00 – Сон

На третий день я ничего вне расписания не делал. Я просто лежал в кровати и читал новости и слушал музыку на «Айфоне».

День 4

Меня позвали и сказали, чтобы я шёл за медсестрой. Я мог еле держать голову прямо, когда шёл, куда уж там догонять медсестру. И она привела к самому худшему месту: к лестнице!

 

«Хорошо, это уже четвёртый день. Я смогу сделать это!» И, конечно, я сделал это. Шатаясь, я всё же спустился и чувствовал себя не так плохо. Боль была минимальна. Медсестра повела меня к большой группе людей в очереди, ожидавших у двери с надписью «УЗИ».

Она постояла со мной несколько минут, а потом резко сорвалась куда-то. Сказала ждать её и обещала вернуться через 10 минут. Я стоял и стоял, боль становилась всё сильнее и сильнее. Это было уже слишком и после более часа ожидания, не было никаких признаков возвращения медсестры, а также никаких признаков движения в очереди — и я сдался и вернулся в свою палату.

Я рухнул на кровать, но тут же меня снова вызвали к врачу. «Здорово, снова придётся спускаться туда», — подумал я, но ошибся. Мне всего лишь надо было пройти в смотровую комнату напротив. Меня уложили на стол и появились острые и блестящие инструменты. Я сказал им: «Вы знаете, что я так и не сделал УЗИ, да?» Они сказали: «Не сделал? Ну ничего, мы и без этого справимся».

Я до сих пор не знаю, что они со мной делали, но мне точно не понравилось, что меня либо пытались отправить на ненужное УЗИ, либо нетерпеливым врачам было всё равно, какой информацией обо мне они обладают.

Я вернулся в комнату и, набравшись храбрости, снова опробовал лестницу — у меня закончились единицы на телефоне, а я услышал, что на первом этаже стоит терминал. Это оказалось правдой. А ещё там был кафетерий, где я наконец-то поел «настоящей еды». Это была самса с курицей и оромо — типичное кыргызское блюдо, единственное, что было доступно в кафетерии за исключением поджаренного хлеба.

День 5

Назия принесла мне из дома книги, лэптоп и внешний жёсткий диск с коллекцией фильмов.

В этот же день Корпус мира заказал обед в мою палату. Это был первый вкусный обед со дня операции. Директор Корпуса мира Сит Фири тоже навестил меня. За три года его работы в Кыргызстане я всего лишь второй волонтёр, которого оперируют здесь.

День 6

Корпус мира снова принёс мне еду. Снова типичная кыргызская еда, но из лучшего ресторана в стране. Я немного устал от однообразия пищи, хотя она была прекрасна, как и коллектив Корпуса мира.

Оставшаяся часть дня прошла в прогулках по коридорам больницы. Я фотографировал всё, что мне казалось интересным. Те из вас на западе, кто жалуется на цены в сфере здравоохранения — вот что случается, когда денег, инвестиций и регулирования нет.

День 7

Наконец-то я выписываюсь! Не могу передать, как я счастлив. Врач Корпуса мира пришёл вместе с водителем. Он попросил водителя помочь перенести мои вещи в машину, а сам пошёл здороваться с персоналом — он работал здесь пять лет. Я полностью поддерживаю политику поддержания связей — в конце концов, ВИП-сервис госпиталя, я уверен, получился благодаря личным связям нашего врача.

Но ждать его в машине было очень тяжело из-за возникших болей. Стоять было больно, сидеть в машине тоже было больно. Выходить и заходить в машину было самым худшим испытанием. Мы ждали нашего врача больше получаса, может быть почти час.

Меня отвезли домой. Там не было еды, я был один, поэтому я решил, что лучше всего будет заказать пиццу.

Я никогда не заказываю пиццу. За два года жизни в Кыргызстане это был, может быть, третий раз, когда я это делал. И после недели испытаний, это было прекрасным вознаграждением. Я съел её всю, пока практически не впал в кому от переедания. Это был самый лучший способ отметить моё возвращение домой после недели приключений.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram