Реакция казахстанской власти на тревожные события лета 2016 года - теракты сначала в Актобе, а затем в Алматы – не заставила себя долго ждать. В начале парламентского сезона в Мажилис поступил пакет законопроектов антитеррористической направленности. Затем в ходе формирования нового правительства было создано Министерство по делам религий и гражданского общества. 

О том, удастся ли с помощью законодательных новшеств и нового уполномоченного органа по вопросам религии решить проблемы религиозной сферы, корреспондент  побеседовала с известным казахстанским религиоведом, профессором кафедры религиоведения ЕНУ им. Л. Гумилева, директором Института геополитических исследований Асылбеком Избаировым.

- Асылбек Каримович, на первый взгляд, ничего революционно нового в законопроектах, внесенных в Мажилис, нет. Да, владельцев объектов, уязвимых в террористическом плане, обяжут устанавливать камеры видеонаблюдения. Будет создана единая база данных IMEI-кодов ввозимых в Казахстан мобильных телефонов. Да, ужесточится ответственность за проживание без регистрации, но кардинальных мер – наподобие запрета салафизма, ношения хиджабов и никабов или норм, сопоставимых с «пакетом Яровой» в России, в указанных законопроектах нет. С чем вы это связываете?

- Действительно, весь пакет законопроектов, поступивших в парламент РК, направлен прежде всего на то, чтобы предоставить специальным органам, которые непосредственно занимаются вопросами противодействия экстремизму и терроризму, необходимые полномочия.

Позитивная роль этих законопроектов заключается в том, что их нормы сосредоточены конкретно на предмете – борьбе с экстремизмом и терроризмом.

А что касается запретительных мер в отношение, скажем, салафизма, то этот вопрос все еще остается открытым. В этом вопросе есть как сторонники, так и противники. Очевидно, что госорганы должны взвесить все «за» и «против» при принятии подобных решений.

Тут, наверное, сперва нужно разобраться в термине «салафизм» и кто такой салафит? По сути этот термин восходит к понятию «путь праведных предков», к которому относятся три поколения мусульман, живших в эпоху расцвета ислама – сподвижников пророка Мухаммеда и последующих двух поколений.

Крайне сложно определить критерии, по которым мусульманина можно отнести к салафитам. Следует ли причислять к ним тех, кто верит в то, что Аллах находится на небе, а не повсюду?

Но разве мы не нарушим при этом рамки Конституции, в которой провозглашена свобода совести и вероисповедания? Как человек верит – это его личное дело, главное, что он является законопослушным гражданином.

Казахстан – это не теократическое государство, в котором законодательно могут устанавливаться религиозные доктрины. Как можно регулировать и облекать в нормотворческие рамки такие крайне сложные и тонкие вопросы?

Наконец, запрет салафизма может быть воспринят радикалами как гонение на мусульман и запрет ислама в целом. Это может послужить поводом для террористических организаций, чтобы активизировать атаки на территории Казахстана.

Стоит также обратить внимание на публикации в СМИ некоторых государств, что Казахстан якобы «не справляется» с террористической угрозой и нуждается в помощи. Стоит ли играть с огнем?

У нас уже есть запрет на такфиризм – и как на идеологию, и как на деятельность (такфиризм - радикальная исламистская идеология, основой которой является обвинение в неверии – прим. ред.), а это как раз-таки является сутью, основой экстремизма и терроризма. Поэтому принятие других запретительных норм лично мне видится неэффективным.

Но самый главный вопрос: насколько целесообразным является такое радикальное политическое решение накануне транзитного периода? Ведь это само по себе серьезный риск. В то время как целый ряд авторитетных специалистов предлагают альтернативные пути решения той же проблемы.

- Как вы расцениваете создание Министерства по делам религий и гражданского общества? У нас уже было Агентство по делам религий, которое было сформировано в июне 2011 года, на волне обострения ситуации в религиозной сфере, и просуществовало чуть больше двух лет. Зачем возвращаться к пройденному этапу и придавать уполномоченному органу в вопросах религии теперь уже статус министерства?

- Действительно, Агентство по делам религий было создано в сложный для Казахстана в религиозном отношении период. Перед ведомством стояли вполне конкретные задачи – принятие закона «О религиозной деятельности и религиозных объединениях» и перерегистрация религиозных объединений, и оно с ними успешно справилось. Ему также удалось наладить взаимодействие между госорганами и религиозными объединениями. Но на этом предмет его деятельности был исчерпан.

Агентство начало вторгаться в сферу, которая не относилась непосредственно к его компетенции – например, противодействие экстремизму и терроризму. А это все-таки является прерогативой Комитета национальной безопасности (КНБ) и отчасти Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК). Это и повлекло за собой некоторые просчеты в работе Агентства. И его понижение в статусе до уровня комитета, по моему мнению, было вполне логичным шагом.

На мой взгляд, прежние ошибки были учтены при создании нового министерства. Во-первых, значительно расширено поле деятельности нового ведомства за счет передачи ему полномочий в сфере гражданского общества и молодежной политики. Во-вторых, наконец, пришло осознание того, что противоречия в религиозной сфере можно решить только при содействии гражданского общества и в неразрывной связи с молодежной проблематикой.

- Как вы оцениваете эффективность нынешнего этапа борьбы с экстремизмом и терроризм в Казахстане?

- Мне хотелось бы подчеркнуть, что когда мы говорим об экстремизме и терроризме, мы в первую очередь имеем дело с идеологическим противостоянием.

Долгое время мы пытались составить портрет казахстанского радикала, исходя из его социальных характеристик, приписывая ему принадлежность к малоимущим слоям населения, маргинальность, низкий уровень образования.

Отчасти это верно, поскольку подавляющее большинство осужденных по этим статьям – бывшие безработные. Но при этом среди экстремистов немало достаточно успешных в социальном плане и образованных людей.

Таким образом, лично я пришел к выводу, что главной причиной вовлечения людей в нетрадиционные религиозные течения является идеология. А против идеологии можно бороться только с помощью идеологии.

Я уверен, что усилия государства должны быть направлены на усиление основ традиционного для Казахстана ислама – ханафитского мазхаба.

Его потенциал для профилактики терроризма, на мой взгляд, так и не использован в полной мере. Мы совершили немало ошибок, когда в сфере профилактики экстремизма и терроризма уходили в обсуждение абстрактных вопросов, касающихся чисто богословских понятий, которые, по сути, не решают острых проблем. Например, дискутировали о вопросах представления о Боге: есть ли у Аллаха рука, восседает ли Он на троне, где Он находится – на небе или повсюду и т.д. Этим мы, напротив, только усугубляли проблему экстремизма и терроризма.

Как верить в Бога, каким его представлять – это, согласно нашей Конституции, личное дело каждого гражданина. Тогда как следовало бы сделать акцент на привитие законопослушности, уважения национальных традиций и истории, отход от радикальных идей. Именно в этом кроется ключ к эффективному противодействию экстремизму и терроризму.

И, как показывает практика, это более эффективная тактика в отношение, скажем, тех же салафитов. В то время как споры по поводу вероубеждений только ожесточают людей.

Кроме того, мне хотелось бы отметить успехи работы реабилитационных центров, действующих в исправительной системе. Как отмечают Генпрокуратура и МВД, больше половины из тех, кто был осужден по статье экстремизм и терроризм, – таковых сегодня в Казахстане насчитывается около 800 – удалось переубедить и вернуть в лоно традиционного ислама. Этот позитивный опыт должен быть использован сегодня повсеместно.

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram