ОСЕВШИЕ НА КРЫШЕ МИРА
Киргизские кочевники Афганистана стараются выжить в одном из самых отдаленных, высокогорных мест на планете, окруженные очаровательными пейзажами. Эта жизнь — рай… и ад на Земле.
Хан мечтает об автомобиле. Неважно, что тут нет дорог. Его отец, предыдущий хан, потратил свою жизнь на то, чтобы власти построили хотя бы какую-нибудь дорогу. Новый хан делает то же самое. Он считает, что дорога, разрешила бы проблему доставки лекарств, доктора могли бы легко добраться до этих мест. Тогда, возможно, уровень смертности понизился бы. Учителя также могли приехать сюда, как и торговцы. Появились бы овощи. А его народ — киргизы-кочевники отдаленного района Афганистана — стал бы процветать. Дорога — работа хана. Автомобиль — его мечта.
“Какой именно автомобиль? — спрашиваю я.
“Любой, какой вы захотите подарить мне,” — говорит он. Кончики его усов скрывают улыбку.
Но пока нет автомобилей и дорог, реальность – это як. Хан удерживает одно животное за веревку, которая завязана на кольце, продетом через ноздри яка. Другие яки стоят в стороне. Предстоит дневной переход, и все, что нужно хану, приторочено на спине животного: дюжина чайников, чугунная печь, автомобильная батарея, две солнечные батареи, юрта и 43 одеяла. Его младший брат и несколько других человек помогают ему. Яки сопротивляются, бьют копытами, фыркают. Погрузка вьюков на их спины больше напоминает спортивную борьбу, а не упаковку груза.
Движение – жизнь кочевников. Киргизы Афганистана переселяются с места на место два-четыре раза в год, в зависимости от погоды и наличия травы для животных. Они называют свою родину Бам-и-Дуньо, что означает “крыша мира ”. Звучит поэтично и, бесспорно, красиво, но это только кажется. Ведь эта окружающая среда – предел способности человека к выживанию. Их земля состоит из двух длинных, разрезанных ледниками, долин, спрятавшихся среди высоких гор Центральной Азии, которые и называются Памиром. Высота большинства вершин более 14 тысяч футов (4,3 тысячи метров). Здесь всегда дует резкий ветер, злаки здесь невозможно вырастить. Температура может держаться ниже нуля 340 дней в году. Многие киргизы никогда не видели деревьев.
Долины, где живут киргизы, на карте выглядят странно, они похожи на пинцет, выступающей из северо-восточного угла Афганистана. Эта полоса, часто именуемая Ваханским коридором, результат, так называемой, Большой Игры 19-ого столетия, когда британская и российская империи боролись за влияние в Центральной Азии. Две державы создали этот коридор, заключив между собой ряд соглашений в период между 1873 и 1895 годам, в качестве буферной зоны, своего рода географического амортизатора, препятствующей тому, чтобы царская Россия не имела общей границы с Британской Индии. В предыдущие столетия область была частью Великого шелкового пути, соединявшего Китай и Запад, служившего маршрутом для армий, исследователей и миссионеров. По этому маршруту Марко Поло прошел в конце 1200-ых.
Но коммунистические революции — в России в 1917 году и в Китае в 1949-ом — в конечном счете, перекрыли границы и закрыли их на замок. То есть, однажды сквозной двор стал тупиком. Теперь, в постколониальный период, коридор граничит с Таджикистаном на севере, Пакистаном на юге и Китаем на востоке. Так сказать, «материковый» Афганистан на западе кажется далекой землей (хотя протяженность Ваханского коридора всего приблизительно 200 миль, то есть 320 километров), что некоторые киргизы считают его зарубежной страной. Они чувствуют себя запертыми на отдаленной заставе, посаженными в клетку, загон, окруженный острым частоколом снежных пиков, затерянными в водовороте истории, политики и конфликтов.
Чтобы добраться до ближайшей дороги, которую хан хочет дотянуть до киргизской территории, нужно три дня ехать через горы верхом по смертельно опасным тропам. Еще день понадобится, чтобы добраться до ближайшего городка. Там есть лавки и больница только с самым необходимым для оказания медицинской помощи. Такая жесткая изоляция – причина катастрофического уровня смертности киргизов. Нет ни одного доктора, ни больницы, никаких лекарств. В таком жестком климате даже легкая болезнь — насморк, головная боль — может стать летальной. Уровень смертности среди детей афганских киргизов, наверное, самый высокий в мире. Меньше половины детей доживают до пятилетнего возраста. Для родителей весьма обычно потерять пятерых детей. Шесть или семь. Женщины часто умирают при родах.
Я встретил одну пару, Халчахан и Абдул Металиба, у которых было 11 детей. “Каждый год один из них умирал”, — сказал Абдул. Они уходили из жизни совсем маленькими, как дети постарше, так и грудные младенцы. Многие, вероятно, умерли от легко излечимых болезней. Каждый был обернут в белый саван и похоронен в неглубокой могиле. “Это разрывало меня на куски”, — сказал Абдул. Чтобы притупить боль, Халча и Абдул стали курить опиум. Его доступность привела к эпидемии наркомании среди киргизов. Только один из их детей – мальчик — выжил. Когда ему было пять лет,
Хан знает многое о внешнем мире. Он дважды путешествовал за пределы Вахана. И он обменивается новостями с торговцами, которые с риском добираются до киргизских земель, чтобы обменять на скот свои товары: ткани, украшения, опиум, солнцезащитные очки, седла, ковры, а в последнее время, сотовые телефоны — не для связи, так как нет никакого приема, а для того, чтобы слушать музыку и снимать фото.
Хан понимает, что остальная часть планеты с каждым днем все больше забывает о его народе. Киргизские кочевники, численность которых примерно 1100 человек, только что получили возможность получить начальное образование. Сам хан никогда не учился письму и чтению. Он знает, что почти у всех других народов есть доступ к медицинской помощи, что мир связан автомобилями и компьютерами. Он знает, что, наверное, в том мире дети не умирают как дети его народа.
Это слишком большая ноша для молодого лидера. Хану всего 32 года, его взгляд и даже длинные кончики усов ниже губ не могут замаскировать его юношескую внешность. Вдобавок, он небольшого роста, не более пяти-семи футов, двигается немного нервно, напоминает эдакого энергичного зайца. У него светло- карие глаза, румяная, но растрескавшаяся от ветра кожа, и он любит носить шапку с меховой оторочкой и с ушами, завязанными на макушке. Хан одевается, как и большинство киргизских мужчин, во все черное: жакет и штаны, заправленные в сапоги. Иногда он отпускает грязные шутки, но от этого не становится выше.
Его зовут Хаджи Рушан Хан. У него и его жены Тойлук четыре дочери. Часть его имени — «Хаджи» — означает, что он побывал в Мекке. Киргизы являются мусульманами-суннитами. В 2008 году его отец Абдул Рашид Хан взял его — одного из 14 детей — в Саудовскую Аравию. Тогда он впервые покинул Вахан. Во второй раз это было прошлой весной, когда он поехал в Кабул, чтобы встретиться с министрами в афганском правительстве и президентом Хамидом Карзаем, Хан просил его профинансировать строительство медицинской клиники, нескольких школ и, конечно, дороги.
Хотя его отец был ханом, пост племенного вождя не является наследственным. Все должно быть согласовано со старейшинами. Когда Абдул Рашид Хан умер в 2009 году, было ясно, кого он хотел оставить после себя лидером. Тем летом Эр Али Бай, один из наиболее уважаемых киргизов, пригласил к себе, на свою стоянку, наиболее авторитетных старейшин. Стоянка – главная часть жизни киргизов, это от трех до десять семей, которые мигрируют вместе, вместе пасут яков, овец с толстыми хвостами и длинношерстных коз.
Киргизы не бедны. Хотя бумажных денег у них почти нет. Стада, бродящие вокруг множества поселений, состоят из сотен ценных животных, включая лошадей и ослов, используемых для транспортировки. Основная единица киргизской валюты — овца. Сотовый телефон стоит одну овцу. Як стоит приблизительно 10 овец, хороший конь 50. Обычная ставка для невесты сотня. Самые богатые семьи владеют исключительным для киргизов символом положения в обществе — верблюдом, двугорбым бактрианом, от которого постоянно исходит неприятный запах.
У Эр Али Бая есть шесть верблюдов. Ему 57 лет, и он хромает при ходьбе, передвигается, опираясь на металлическую трость, подаренную кем-то из гостей. Когда у него хорошее настроение, он может, шутя, но все же больно, ударить этой тростью кого-нибудь. Он любит болтать по своей портативной рации. Эти двухсторонние радио, недавно завезенные странствующими торговцами, позволяют передавать новости от стоянки доя стоянки, хотя в итоге полученная информация искажается как при игре в глухой телефон. Эр Али Бай — владелец единственного цыпленка в стране киргизов. У цыпленка, курицы, одна нога. Другой он лишился в результате обморожения.
Приблизительно сорок человек прибыли на стоянку Эра Али Бая, чтобы помазать нового хана. Они сидели большим кругом снаружи на одеялах. Были заколоты овцы и козы — традиционный киргизский способ начать любое больше дело. Сало с хвоста овец, сваренного до студенистого состояния и бледно-желтого цвета, является большим деликатесом. Они беседовали больше восьми часов. В конце концов, все же согласились, что Хаджи Рушан Хан будет новым лидером.
Они согласились, но это не означает, что хану это по душе. На самом деле, многие относятся к нему настороженно. Это не удивительно. Киргизы, общеизвестно, недоверчивы и склонны к независимости, они не часто сплачиваются вокруг лидера, говорит социолог Тед Каллахан, который прожил с киргизами больше года. Киргизская шутка гласит, что, если вы привели в юрту трех человек, то вернувшись через час, вы найдете пять ханов.
Некоторые говорят, что новый хан слишком молод. Или слишком неопытен. Они говорят, что он — курильщик опиума. Он настаивает, что бросил. Они говорят, что он не sangeen, что означает “как скала”, то есть, у него нет силы и твердости характера, а это киргизы ценят в лидере. Часть старейшин утверждает, что ханом должен стать претендент, который живет на другом конце долины. Другие настаивают, что хан уже больше не нужен, так как время ханов кончилось.
Тем не менее, ярым сторонником нового хана является Эр Али Бай. Некоторые критики из числа старейшин говорят, что нужно выбрать ханом аксакала, что значит “белая борода”. «Да, — отвечает Эр Али Бай. — Есть люди с длинными бородами. У козлов тоже длинные бороды. Мы должны были выбрать козла? ”. И добавляет, что нет повода для беспокойства. “Он станет великим ханом”.
Однако, молодой хан озабочен. Он стремится убедить своих людей, что он будет на своем месте. И он работает, чтобы решить огромные проблемы киргизского народа, который борется за выживание в одном из самых суровых мест на земле.
… В течение дневного перехода хан должен следить за нагруженными яками, чтобы без проблем добраться до летней стоянки. Хотя и конец июня, но идет снег. Низко повисли облака, похожие на творог. Но хан не может ждать. Траве вокруг его зимней стоянки лагере в течение недолгих теплых дней нужно снова подрасти.
Хан и его семья зимой живут в мрачной землянке с толстыми стенами, в остальное время в юрте. Каждая киргизская стоянка организуется согласно относительно простому принципу: зимой люди живут на южной, более теплой, стороне долины, а летом перемещаются на другую сторону на расстояние пяти миль (8 км). Мне повезло застать этот событие и на одном из ручных яков хана и присоединиться к процессии.
Горизонт, куда бы вы ни смотрели, огорожен высокими и острыми вершинами. Здесь, на крыше мира, встречаются одни из самых высоких в Азии горных массивов — Гиндукуш, Каракорум, Куньлунь. Здесь так переплетены горные хребты, что это место известно как Памирский Узел. Ваханский Коридор — также является местом рождения рек, текущих на восток и запад, включая Амударью. “Мать-река” — один из главных водных путей Центральной Азии.
Мы достигаем берегов реки Аксу. В это время года из-за быстро тающих снегов она глубока и стремительна. Нагруженные яки хана входят в воду. Двое из них теряют опору и начинают дрейфовать вниз по течению. Ноздри подняты над водой, дикие глаза, тюки с грузом на их промокших спинах.
Шурин хана Дарья Бай направляет своего коня в воду. Держась одной рукой за уздечку, склонившись к седлу, он захватывает шею яка и пытается буксировать его через реку. На мгновенье кажется, что река может унести вниз по течению яков, груз и шурина. Но их несет в старое русло, где скорость потока ниже, и яки, ведомые Дарья Баем, вскоре выбираются на противоположный берег. С них течет вода, они дрожат.
Затем хан пересекает реку на коне вместе с пятилетней дочерью Рабией. Ее руки обвиты вокруг пояса отца, ноги приподняты, чтобы не промочить их. Его двухлетний сын Аризо, едет с матерью, также сидя у нее за спиной, в то время как его другие дети, шестилетний Кумуш Ай (Серебряная Луна) и трехлетний Жолшек (Jolshek), едут на коне со своим дядей.
Они добираются до места, где есть трава, у входа в узкий каньон, со склонов которого сползают ледники. Козы настороженно смотрят по сторонам, взобравшись на большой остроконечный валун. Поднимается ветер — резкий и неумолимый, который называется бад-и-вахан. Снежинки летят почти горизонтально, жаля лицо. Груз снят с яков и свален в кучу.
Жена и дети хана стоят, прижавшись друг к другу, в то время как мужчины начинают собирать юрту, слушая киргизскую музыку по сотовому телефону — напевную мелодию, исполняемую на трехструнной лютне под названием «комуз». Строительство юрты – это собирание головоломки, пазла, которое требует нескольких часов. Когда все закончено, жилище снаружи не впечатляет, это своего рода сваренная картошка с грубой кожурой. Юрта покрыта грязным белым войлоком, который киргизы делают сами.
Они не очень общительные люди. Киргизы редко смеются. У них нет никаких книг, они не играют в карты, настольные игры. У них всего один танец, который немного похож на легкое помахивание носовым платком. За исключением одного маленького мальчика, альбом которого весь заполнен изумительными портретами, выполненными карандашом, я не встретил никого, кто проявлял бы интерес к изобразительному искусству или рисованию. Свадьба, которую я посетил, была потрясающе тосклива, если не считать игры бузкаши (buzkashi). Это верховой вид для быстрых и сильных людей, где играют безголовой тушей козла в качестве мяча.
Киргизские манеры можно было считать грубыми. Приемлемо уйти в середине беседы. Не раз без объяснений какой-нибудь человек засовывал руку в мой карман, чтобы посмотреть, что у меня там. Или снимал очки с моего носа, чтобы осмотреть их. Киргизы едят мясо, отрезая куски и пряча остатки в кармане. Тут нечего добавить.
Наверное, их можно понять. Это место, как говорит хан, где “вы быстро становитесь старым ”. Возможно, когда вам всегда холодно, когда вы видите, как умирают шестеро ваших детей, некоторые чувства притупляются. Возможно, эта земля слишком обдуваема ветрами, слишком далека, слишком тяжела для жизни. Если она не убивает вас, то наносит вам вред , она заставляет забыть вас, что такое радость.
Чтобы попасть в киргизскую юрту вам нужно отвернуть в сторону тяжелую войлочную дверь. И внезапно все изменяется. Внешний мир исчезает, и вы входите в киргизскую страну чудес. Одеяла и ковры на земляном полу, настенные ковры и покрытия потолка украшены орнаментами вроде пейсли — цветы и блестки, психоделика и калейдоскоп. Это то место, где семья ест и спит, где укрывается от холода в этом вызывающем восторг эпицентре взрыва цвета.
В центре юрты — очаг или железная печь. В стране киргизов нет никаких лесов. Вместо дров они жгут экскременты яка, которые испускают сладковатый запах. Всегда кипит чайник. Обычно их несколько. Чай — главный продукт киргизов. Они пьют его с молоком яка и солью. Они постоянно пьют его. “Я пью 120 чашек в день”, — сказал мне Эр Али Бай. Он, наверное, не сильно преувеличил.
Киргизы также едят йогурт из молока яка, шипучий и густой, и твердый сыр, называемый «курут», который вам нужно размягчать во рту в течение нескольких минут, прежде чем начать его жевать. Еще они едят пресный хлеб размером с пиццу. Мясо только по особым случаям. Из овощей лишь крошечный дикий лук, не больше, чем горошина.
Есть кое-что более выразительное, чем киргизская юрта. И это — киргизская женщина. Мужчины одеваются так, как будто собираются на похороны. Женщины — киргизские произведения искусства. На их головах высокие, цилиндрические головные уборы, драпированные гигантской шалью — белого цвета у замужних и красного у незамужних — напоминают развевающиеся плащи супергероев.
Они носят длинные, ярко-красные платья , а поверх — красные жилеты. К этим жилетам прикреплена удивительная мозаика из всевозможных вещиц. Ворот рубашки обшит десятками пластмассовых пуговиц. Медные брошки цвета загоревшей кожи и кожаные мешочки, где хранятся, написанные на клочке бумаги, стихи из Корана. Я заметил монеты, ключи, морские ракушки, бутылочки духов и орлиные когти. У одной женщины было семь маникюрных ножниц, прикрепленных к одежде на груди. Каждое движение киргизской женщиной сопровождается бренчанием .
Их волосы заплетены в две и более косичек, к которым прикреплены серебряные украшения. Они носят по несколько нитей бус и, по крайней мере, одно кольцо на каждом пальце кроме среднего , носят даже на больших пальцах. Изобилие браслетов. Большие серьги. Реже носят часы, но если носят, то по двое штук сразу, а лучше три. Как-то я насчитал сразу шесть.
Женщины выполняют бесконечную работу по дому: доят яков два раза в день, шьют, готовят пищу, убирают, нянчат детей. Они редко говорят, когда рядом мужчины. Я пытался, максимально вежливо, в течение получаса разговорить одну из них и спросить, почему трое часов. Наконец, она ответила она: “Это красиво”. Я ни разу не обмолвился словом с женой хана, хотя я жил в их лагере в течение недели.
Большинство женщин, которых я встретил, никогда в своей жизни не уезжали от своего дома, где они родились, дальше, чем на несколько миль . Их самая дальняя поездка — в становище мужа после свадьбы. “Мы не такие глупые люди, чтобы позволять женщинам ходить где им вздумается”, — объяснил хан. Все киргизские браки обычно устраиваются, когда женщина находится еще в подростковом возрасте. Хану и его жене было по 15 лет когда они поженились.
Одна из женщин, с которыми удалось поболтать, была вдова с открытой душой по имени Бас Биби. Она предполагала, что ей 70 лет. У нее было пять сыновей и две дочери. Они все умерли. “Мужчины никогда не покармливают детенышей животных молоком, — сказала она. – Не стирают одежду, Не готовят еду. Если бы здесь не было женщин, то никто бы из них не прожил бы и дня!”.
Всю свою историю киргизы всегда отвергали идею подчинения какому-либо правительству или служения в качестве вассалов какому-нибудь монарху. “Мы – несгибаемые люди”, — сказал мне гордо один из киргизов. Их происхождение покрыто мраком. Киргизы сначала упоминаются в китайских источниках, начиная со второго века нашей эры, и, как считается, прибыли через Алтайские горы из Сибири и Монголии. Название «кыргыз», согласно антропологу Назифу Шахрани, является, возможно, составным словом от «кырк», то есть «сорок», и «кыз» — «девушка». Этой версии придерживаются и киргизы, чтобы представить себя “потомками сорока дев”.
Будучи немногочисленным племенем, афганские киргизы веками скитались по Центральной Азии, но они не опускались до того, чтобы совершать набега на караваны на Великом Шелковом пути. И к началу 18 века они начали использовать долины, где они теперь живут, как летние пастбища. Они могли бы перебираться в более теплые края с наступлением зимы, спасаясь от долгих и жестоких холодов, которые они теперь вынуждены терпеть. Но пришли империи, а вместе с ними и Большая Игра, за которой пришел распространявшийся по миру коммунизм. К 1950 году все границы были закрыты и, как говорит Тед Каллахан, киргизы “по умолчанию стали афганскими гражданами”, попавшими в круглогодичную ловушку Ваханского коридора. В 1978 году военный переворот поставил все с ног на голову в Кабуле, появилась угроза советского вторжения. Киргизы боялись, что Афганистан также станет коммунистическим. Почти все киргизы, приблизительно 1300 человек, последовали вслед за тогдашним ханом Рахманкулом и бежали через Гиндукуш в Пакистан.
Болезнь унесла жизни ста человек в течение их первого лета после того, как они стали беженцами. Хотя Рахманкул убедил своих людей остаться в Пакистане, предупреждая, что советские солдаты в Афганистане запретят их религию и лишат свободы, многие из киргизов были разочарованы в своем лидере. Они провели всю свою жизнь на крыше мира.
Вскоре произошел раскол. Абдул Рашид Хан, отец нынешнего хана, привел приблизительно 300 киргизов назад в Афганистан, включая Эра Али Бая. Тогда он и был выбран ханом. Когда появились советские военные, то они отнеслись к киргизам хорошо, и за прошедшие три десятилетия население выросло до нынешнего уровня, то есть больше тысячи человек, даже несмотря на высокий уровень смертности.
Те, кто остался в Пакистане с Рахманмкулом, в итоге переселились в восточную Турцию. Теперь они теперь живут в деревне , в домах, выстроившихся в ровные линии и похожих на формочки для бисквитов или печенья, в домах, где есть электричество и кабельное телевидение, в деревне, где есть мощеная дорога и автомобили. Им дали турецкие фамилии. Им нравятся видеоигры, туалеты со смывом. Они к этому быстро привыкли.
… Во время недавней поездки в Кабул у хана начался аппендицит. Он отправился в больницу и там ему сделали операцию. Не такое уж и важное событие. Но он очень сильно испугался. “Если бы это произошло здесь, я бы умер. Много людей умирает от таких болезней”, — сказал хан.
Иногда киргизы Афганистана, по вечерам, потягивая чай в теплой юрте, задаются вопросом: могли бы они жить лучше где-нибудь в другом месте? Хотя киргизских долин не затронула война, которая сокрушает остальную часть Афганистана, жизнь здесь можно сравнить с удачей в вечной игре в кости. Идея переселиться снова, на сей раз более удачно, всегда вертится в их головах. Некоторое говорят о переезде в бывшую советскую республику Кыргызстан, с которой их роднит общий язык, есть этнические связи. Но неясно, является ли эта идея действительно хорошей.
Даже молодой хан приходит к таким мыслям. Он признается в моменты искренности, что думал о том, чтобы обосноваться со своей семьей в каком-нибудь городе «материкового» Афганистана и жить нормальной жизнью. Возможно, хан думает, что когда-нибудь настанет время, когда он разочаруется в своих родных местах.
На второй день пребывания на летней стоянке хана приходят важные новости. Двое нанятых правительством инженеров прибыли из Кабула в деревню, где кончается дорога, чтобы изучить маршруты для прокладки трассы через горы на киргизскую территорию. Хан должен поприветствовать их. Эта поездка займет три дня верховой езды от рассвета до заката.
Из металлического сундука, стоящего в юрте, жена хана вытаскивает его самую лучшую одежду — шерстяной костюм в тонкую полоску, высокие кожаные сапоги для верховой езды, черно-белый шарф. Чувствуется его волнение. Возможно, жизнь его народа вскоре изменится. “Все будут счастливы”, — говорит он. Его жена дает ему темно-синюю бутылку одеколона и маленький медный контейнер с насваем , крепким афганским жевательным табаком. Он садится на коня. Есть стопроцентный шанс, говорит он, что дорога будет построена. Он привязывает дорожный мешок к седлу.
Я смотрю, что он скачет вниз по долине. Его уверенность, кажется, противоречит действительности. Не так уж много смысла в бедствующей стране, где царствует беспорядком, строить дорогу стоимостью, возможно, в сотни миллионов долларов, чтобы помочь приблизительно тысяче человек. “Никто не станет строить дорогу”, — соглашается Эр Али Бай. Во времена отца хана, вспоминает Эр Али Бай, инженеры также приезжали, также говорили, что изучают возможность строительства дороги. Ничего так и не изменилось.
Дорога, как считает Эр Али Бай, принесет свои проблемы. Да, сюда смогут приехать врачи и учителя. Но также туристы. И военные. Внешний мир стремительно ворвется, считает Эр Али Бай, что может заставить молодое поколение возжелать жизни, в которой надо прилагать меньше усилий для выживания. Захотят уехать и другие. “Есть люди, которые думают, что езда в автомобилях сделает их счастливыми”, — говорит Эр Али Бай. — Но это место очень красиво. Мы живем с любовью и семьей. Это — самое мирное место в мире”.
Отсюда далеко видно, я долго смотрю, как хан скачет на своем коне, который поднимает красновато-коричневую пыль. Сегодня прекрасный день, теплый и почти безветренный для этих мест. Я представляю хана за рулем автомобиля. Стекла опущены, волосы развеваются, он едет мимо горных вершин, покрытых белым снегом и отражающих солнечный свет. Но я также понимаю что, если хан сможет добиться строительства дороги, то его труд будет вознагражден, его мечта осуществится, но времена киргизских кочевников — племени выносливых и гордых людей, которые выживали в течение почти двух тысяч лет — закончатся.
Автор: Майкл Финкель
Перевод: Мэтью Пали
Фото: Мэтью Пали
Источник:http://mk-geo.kloop.kg
Правила комментирования
comments powered by Disqus