«Для России наиболее предпочтительный вариант сопряжения заключался бы формуле взаимодействия с Китаем, особенно для центрально-азиатских стран по линии ЕАЭС, где приоритет отдавался бы интересам интеграционного объединения, а не двусторонним договоренностям», – анализу проблем сопряжения ЕАЭС и китайской геостратегии в контексте Центральной Азии посвящена статья политолога Наргизы Мураталиевой, специально для CABAR.asia.

Центрально-Азиатского региона (ЦАР) в мировой геополитической архитектуре проявляется, прежде всего, в разработке внешними акторами геостратегий по его трансформации в своих интересах. При этом государства ЦА выступают в качестве объекта проектирования, а также встраиваются во все предлагаемые геостратегии международных акторов в силу, с одной стороны, низкого уровня социально-экономического развития и зависимости от внешних доноров, с другой – отсутствия выверенной внешнеполитической стратегии. В связи с чем вопрос анализа возможностей их сосуществования и воздействия на развитие региона представляется весьма актуальным.

ЕАЭС и внутренние противоречия объединения

Отличительными характеристиками российского проекта Евразийского экономического союза (ЕАЭС), начавшего свое функционирование  с 1 января 2015 г., являются:

• институциональный характер;
• ориентированность на постсоветское пространство;
• нацеленность на реиндустриализацию экономик стран региона через упрощение торгово-экономического взаимодействия.

Важным трендом развития ЕАЭС выступает всё сильнее обозначающиеся противоречия между представлениями  государств-членов относительно краткосрочных и среднесрочных перспектив его развития, в основе которых, в свою очередь, лежат различные подходы к оценке его сущности:

• для стран ЦА – это, прежде всего, механизм упрощения торгово-инвестиционного взаимодействия с Россией;
• для России – это геополитический проект, нацеленный на «привязку» региона через политическую институализацию отношений.

Данное различие в подходах приводит к торпедированию и критике странами-участницами инициатив РФ по созданию валютного союза в рамках ЕАЭС. В свою очередь, отсутствие мотивации к интеграции в соответствии с компромиссным, согласованным вариантом стратегии этого союза обусловливает стремление каждой из стран-участниц удовлетворить свои собственные интересы в ЕАЭС без учета интересов объединения в целом. Отсюда – нацеленность на вовлечение в проекты, предлагаемые другими внешними акторами в регионе, что делает цель реиндустриализации экономик за счет, прежде всего, внутренних ресурсов, труднодостижимой.

Китайская инициатива: динамика во всех направлениях

Китайский проект «Экономического пояса Великого Шелкового Пути», в сравнении с другими, является самым «молодым» и во многих аспектах самым привлекательным для центрально-азиатских республик. Привлекательность данного проекта определяется следующими его характеристиками, которыми, вероятно, он был целенаправленно наделен, исходя из хода реализации проектов-конкурентов:

• во-первых, оформление сети зон свободной торговли в качестве опорных точек транспортно-логистической инфраструктуры, являющейся основой проекта «Экономического пояса Великого Шелкового Пути», которые могут сочетаться с членством того или иного государства в рамках других интеграционных образований;
• во-вторых, предложения перевести торгово-экономическое взаимодействие на юаневую систему расчетов, что в условиях «долларового кризиса» выглядит привлекательным;
• в-третьих, отказ от институциализации выстраиваемых торгово-экономических отношений, не обязывающих придерживаться той или иной внешнеполитической линии;
• в-четвертых, устойчивое реноме КНР в качестве крупного регионального кредитора и инвестора.

Данные характеристики особенно выгодно отличают китайский проект от ЕАЭС, взявшего курс на институциализацию отношений, что сокращает пространство для внешнеполитического маневрирования центрально-азиатских стран.

Здесь же важно отметить, что геополитическая доктрина КНР предполагает не только экономическое влияние Пекина в мире, но и культурное, проявляющееся в:

а) популяризации изучения китайского языка,

б) перенесении т.н. «бамбуковых сетей» семейных и межличностных отношений в сферу бизнеса, что компенсирует нормативно-правовые недочеты и способствует более высокой адаптивности китайских предпринимателей к другим экономическим условиям.

ЕАЭС и Китайский проект: от обособленности к сопряжению

Китай активно приступил к реализации своей геостратегии на всех направлениях: форсирует масштабные проекты по созданию и развитию системы финансовых, торговых и транспортных систем в Азии, активизирует работу в гуманитарной сфере.

Отсюда возникает вопрос каким образом будут сосуществовать/конкурировать/взаимодействовать Экономический пояс Китая и Евразийский проект России?

При этом некоторые китайские эксперты (эксперт ШОС Института международных исследований при МИД КНР Чэнь Юйжун) старательно подчеркивают, что «Экономический пояс не будет противоречить Евразийскому экономическому союзу».

Есть еще один важный момент, который заслуживает внимания. Если ранее в отношения Китая с Россией существовало негласное «разделение труда», где Москве отводилась активная роль смотрителя за региональной безопасностью, а Китаю отдавалась экономическая сфера, то в настоящее время происходит разбалансировка подобных отношений. Китай все активнее занимается вопросами безопасности и начинает инвестировать в военную сферу.

Предложение министра общественной безопасности КНР Го Шэнкуня на заседании глав председателей оборонных ведомств стран-участниц ШОС в Душанбе в апреле 2014 г. создать Центр ШОС по противодействию вызовам и угрозам безопасности, свидетельствуют о том, что китайское руководство меняет свое представление об универсальности экономического инструментария во внешней политике.

По сути КНР опасается, что существующее негласное соглашение о разделе зон влияния в Центральной Азии с Россией, в конечном итоге, на фоне оформления структур Евразийского Союза, может привести к выпадению региона из ее сферы влияния.

При этом сложная международная конъюнктура, характеризующаяся охлаждением взаимоотношений между одними акторами и углублением сотрудничества между другими привела к появлению такого явления как «сопряжение геополитических проектов». В мае 2015 г. на встрече глав Российской Федерации (РФ) и Китайской Народной Республики (КНР) была выдвинута инициатива сопряжения Евразийского экономического союза  (ЕАЭС) и «Экономического пояса Великого шелкового пути».

Важно отметить, что сам термин «сопряжение» может пониматься двусмысленно: как в форме полного слияния проектов, так и обозначения тех зон, где возможно сотрудничество при сохранении их самостоятельности.

В первом случае возникает вопрос о том, кто будет доминировать – какой проект будет поглощен другим, а во втором случае обозначается перспектива долгих переговорных процессов с учетом мнения стран-участниц обоих проектов, что в условиях стремительных геополитических трансформаций в мире делает эти переговоры фактически труднодостижимыми.

Если рассматривать вариант поглощения, то объективные условия развития, а также экспертные оценки сводятся к тому, что перевес будет скорее на стороне китайской инициативы, чем на потенциале ЕАЭС. К примеру, со слов источника в компании «Российские железные дороги», ЭПШП воспринимается как «проект по порабощению Китаем Центральной Азии, а в перспективе – России. Единственное, чего мы (РФ — примеч. автора) добились, подписав это «сопряжение», – отодвинули себя дальше в очереди на поглощение».

В этом аспекте стоит заметить, что цели ЭПШП и ЕАЭС являются взаимоисключающими. Китай стремится создать благоприятные условия для продвижения своих товаров на мировые рынки, основанное на развитии своих западных регионов, прежде всего Синьцзян-Уйгурского автономного округа, что предполагает рассмотрение ЕАЭС в качестве транзитной территории и потенциального рынка сбыта товаров. В свою очередь, это противоречит заявленной цели ЕАЭС по индустриализации экономик стран-участниц, которые должны в последующем встроиться в систему международного разделения труда. Кроме того, во время различного рода экспертных обсуждений в Китае активно муссируется идея создания единой валюты на перспективу в контексте инициативы ЭПШП, роль которой будет выполнять, естественно, юань.

По сути для России наиболее предпочтительный вариант сопряжения заключался бы формуле взаимодействия с Китаем, особенно для центрально-азиатских стран по линии ЕАЭС, где приоритет отдавался бы интересам интеграционного объединения, а не двусторонним договоренностям. Однако, в действительности, эту формулу взаимодействия по линии ЕАЭС пока реализовать представляется очень сложно по нескольким причинам.

Во-первых, в Китае понимают, что в ЕАЭС есть внутренние противоречия, а механизм взаимодействия все еще четко не отлажен, объединение находится на этапе своего институционального становления, а значит четкие правила игры до сих пор не определены.

Во-вторых, конкуренция самих центрально-азиатских стран между собой за китайские инвестиции задает тон для укрепления двусторонних связей, где, в силу объективных причин вес и мощь КНР – на ее стороне. Слабая координация и взаимодействие между странами-членами внутри ЕАЭС только способствуют укреплению двустороннего формата взаимоотношений с Китаем.

Китай уже начал активно сотрудничать в рамках своего проекта со странами ЕАЭС в двустороннем формате. В частности, был подписан ряд соглашений по реализации казахстанской национальной программы «Нурлы жол» совместно с Китаем в рамках ЭПШП. Кроме того, приоритетным направлением КНР является именно ЦА. Об этом свидетельствует созданный Фонд Шелкового пути, нацеленный на финансирование транспортно-логистических проектов именно в этом регионе. Между тем остается открытым вопрос формата сотрудничества с другими членами ЕАЭС –Арменией и Белоруссией.

Если говорить о форме сопряжения в виде сотрудничества между ЕАЭС и ЭПШП, то здесь важно конкретизировать приоритетные сферы взаимодействия. В этом аспекте обнадеживает намерение Евразийской экономической комиссии сформировать перечень приоритетных инфраструктурных проектов сотрудничества с ЭПШП с учетом заинтересованности стран ЕАЭС [8]. На основании отобранных проектов планируется сформировать «дорожную карту» по взаимодействию стран ЕАЭС с КНР. В случае, если удастся разработать этот документ, который будет согласован и будет устраивать всех участников процесса, а также который будет представлять собой не декларацию намерений, а четкий программный документ, то идея сопряжения начнет приобретать реально осязаемые контуры.

Еще один вопрос, который остается за скобками ЕАЭС и ЭПШП – роль и место ШОС в этом сопряжении. С одной стороны, с началом реализации китайской геостратегии, ШОС уже не рассматривается как главный и основной механизм взаимодействия с Россией и странами ЦА. Стоит заметить, что ЭПШП в формате инициативы может быть наиболее гибкой и адаптивной, меняться под реалии современных международных отношений, привносить идеи нового формата и уровня, что может быть весьма эффективным. С другой стороны – институциональная структура и готовый налаженный формат взаимодействия со всеми участниками не дадут ШОС превратиться в ненужную организацию.

Выводы

В настоящее время регион превратился в объект столкновения нескольких «геополитических проектов», предлагаемых ключевыми акторами мировой политики. Подобное положение геополитической неопределенности сложилось вследствие проводимой государствами Центральной Азии «многовекторной» внешней политики с членством в большом количестве международных региональных организаций, некоторые из которых противоречат, а другие дублируют друг друга.

Геополитические проекты, предлагаемые странам ЦАР, отражают, прежде всего, национальные интересы стран-инициаторов. Роль внешних воздействий на процессы в регионе достаточно велика, учитывая, что ведущие игроки сфокусированы на «геополитическом размежевании» региона в соответствии с выработанными геостратегиями. Подобный расклад, отражающий тактическое маневрирование государств ЦА на геополитической арене, без четкого видения собственного места в региональной архитектонике, вряд ли может привести к предсказуемым результатам.

Учитывая двоякую природу самого «сопряжения» трудно не согласиться с мнением директора Института России при Китайской академии современных международных отношений Фэн Юйцзюня о том, что «в современных интеграционных процессах выигрывает тот, кто встроится в них раньше других»[9]. Поэтому, будь то Россия или страны Центральной Азии, стоит понимать, что ЭПШП – это реалии сегодняшнего дня, которые нужно учитывать, а также использовать для реализации собственных целей и задач.

Исходя из вышеперечисленного, представляется, что идея «сопряжения» геополитических проектов России и Китая пока выглядит достаточно неясной и размытой. В этом аспекте можно предположить, что они могут сосуществовать и являться проекцией геополитических интересов стран-инициаторов, но не дополнять друг друга в рамках единой стратегии в силу прагматичности акторов международной арены.

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram