Мигрантов стало меньше, но они чаще работают легально и реже жалуются на неприязнь местных жителей. Однако это еще не значит, что отношения российских граждан с мигрантами стали лучше: возможно, эти отношения просто перестают существовать — каждый живет в своей вселенной.
Закон и порядок
Хотите, чтобы люди соблюдали законы,— сделайте так, чтобы их просто было соблюдать. Жителям РФ, правда, этот принцип может показаться атрибутом какого-то фантастического мира — того, где обитают маленькие принцы, или того, где боги запрещают верующим есть брокколи,— но, судя по данным обследований мигрантов, принцип этот иногда реализуется даже в российской практике.
Социологический опрос мигрантов из стран СНГ и Грузии, проведенный в феврале-марте 2017 года Центром этнополитических и региональных исследований для НИУ ВШЭ (выборка 8,7 тыс. человек, включая как временных трудовых мигрантов, так и иностранцев с разрешением на временное проживание или видом на жительство), показал, что
более 70% работающих в РФ мигрантов делают это на законных основаниях.
Напрямую сравнивать эти данные с данными предыдущего обследования, проводившегося в 2011 году, не рекомендуется — заместитель директора Института демографии ВШЭ Михаил Денисенко отмечает, что в этих двух обследованиях формулировки вопросов о легальности отличались и это могло повлиять на результат. Но разница все-таки существенная: раньше о своей легальности заявляли около 60% респондентов. И, кроме того, позитивный тренд подтверждается официальными данными.
«На 1 июня 2017 года на руках у трудовых мигрантов находилось 1,7 млн действительных разрешительных документов для работы (разрешений на работу или патентов), еще почти 1 млн имели право работать без таких документов (граждане стран ЕАЭС)», таким образом, возможность работать легально имели 64% мигрантов, въехавших в РФ с этой целью, указывали в совместной статье сотрудники Института демографии ВШЭ Никита Мкртчян и Юлия Флоринская (см. «Мониторинг экономической ситуации в России» №12, 2017 год, ИЭП имени Гайдара, РАНХиГС, ВАВТ). Тогда как шесть лет назад, по словам Денисенко, ФМС оценивала долю легальной занятости примерно вполовину. И даже год назад ситуация была чуть хуже — на 3 п. п.
«В целом стремление трудовых мигрантов легализоваться на рынке труда России в 2017 году проявилось отчетливо,— полагают Мкртчян и Флоринская.— По-видимому, мигранты понемногу адаптируются и к новым миграционным правилам, введенным в 2015 году (в частности, речь идет о замене разрешений на работу патентами для мигрантов из безвизовых стран), и к новой экономической реальности. Чего нельзя сказать о российских работодателях, которые, напротив, не торопятся оформлять мигрантов: число присланных ими уведомлений о заключении договоров с иностранными работниками снизилось по сравнению с аналогичным периодом прошлого года».
Но чаще всего игнорируют закон совершенно обычные граждане РФ: обследование показало, что наибольшая доля нелегальной занятости наблюдается среди трудовых мигрантов, работающих в домашних хозяйствах: 50% — это существенно больше, чем в торговле или строительстве (примерно по 30%).
Трудовые доходы
Наличие легального статуса в принципе связано с более высокими доходами, но, как отмечает Михаил Денисенко, «разница между заработками легальных и нелегальных мигрантов в целом оказалась небольшой». Имеющиеся различия связаны, по его мнению, «главным образом со сферами деятельности, в которых заняты мигранты, и сроками, в течение которых они осуществляют эту деятельность». На основании данных можно предположить, например, что «украинцы с этой точки зрения, вероятно, находятся в более выгодном положении, чем азербайджанцы, которые приезжают на короткие сроки и многие из которых заняты преимущественно в сфере торговли, вероятно на предприятиях своих земляков. Предприниматель не видит большой разницы при найме украинцев с разными миграционными статусами (законных и незаконных)».
Никуда не делась и привычка предпринимателей к сверхэксплуатации иностранных работников. Отношение их средней зарплаты к средней зарплате граждан России с 2011 года, правда, выросло довольно заметно — с 72,8% до 84% (в 2011 году мигранты получали в среднем 17,7 тыс. руб., россияне — 24,3 тыс., в 2017-м — 30,1 тыс. и 35,8 тыс. руб. соответственно),— но нагрузка осталась несоизмеримо выше. По данным опросов,
средняя продолжительность рабочей недели у иностранных работников составляет сейчас 59 часов (в 2011 году — 59,6) против 39,6 у граждан России (в 2011-м — 39,9).
Нанимателями иностранцев чаще всего являются малые и средние предприятия (в 2017 году 40,3% респондентов были заняты на предприятиях с численностью работников до 10 человек, еще 35,7% — на предприятиях с количеством занятых от 10 до 49). Работа, которую мигрантам доверяют, остается неквалифицированной, вне зависимости от их реальных навыков: 60% указывают, что у себя на родине работали по более высокой квалификации, и почти две трети всех мигрантов работают здесь неквалифицированными рабочими или в торговле.
Экономический кризис последних лет на отраслевом распределении сказался не очень заметно. Доля занятых в оптовой и розничной торговле, ремонте автотранспорта и бытовых изделий — главной сфере деятельности мигрантов символически сократилась (с 35% в выборке 2011 года до 33,6% в 2017-м), в коммунальных, социальных и персональных услугах — еще более символически выросла (с 13,1% в 2011-м до 13,9% в 2017-м).
Существенными можно, пожалуй, назвать изменения только в двух секторах. В строительстве, которое в целом чувствует себя неважно (падение доли с 23,1% в 2011-м до 16,4% в 2017-м). И в секторе домашних хозяйств, который по привлечению мигрантов (рост с 4,4% в 2011-м до 8% в 2017 году) вдруг обогнал гостиницы и рестораны (рост с 6,2% до 7,1%), а также транспорт и связь (падение с 8,4% до 7%). Последний факт, впрочем, вряд ли связан с каким-то особенным процветанием домашних хозяйств — скорее можно предположить, что среди мигрантов стало несколько больше женщин и больше людей старшего возраста (в том числе старше 50 лет), которые могут искать места нянечек, сиделок и т. п. А для нанимателя в таких случаях обычно рекомендации (да еще, возможно, «славянская внешность») важнее гражданства.
Точный ответ об изменении демографических характеристик трудовой миграции по данным обследований не дашь, но Денисенко допускает, что «сдвиг в пользу старших возрастов, вероятно, произошел в действительности: этому способствовали сокращение спроса на труд мигрантов и большой приток мигрантов разных возрастов, в том числе старших, с Украины». Кроме того, по его словам, «данные обследования, как и другие источники информации, показывают устойчивый рост доли женщин среди трудовых мигрантов. Меняется половая структура потока в первую очередь из Центральной Азии, а также из Закавказья (из других стран СНГ половая структура потоков была сбалансированной)».
Иногда они возвращаются
Эти перемены могут оказаться временными. Мкртчян и Флоринская отмечают уменьшение роли Украины в миграции в Россию. Выходцы из Украины по-прежнему составляют заметную часть «иностранного контингента» в РФ, однако
в последние два года их численность, резко выросшая после начала военного конфликта, постепенно снижается (на 2 июня 2014 года — 1,6 млн человек, на 1 июня 2015-го — 2,6 млн, на 1 июня 2017-го — 2,2 млн).
«Часть получает российское гражданство, часть возвращается домой или переориентируется на другие направления трудовой миграции».
Также меньше по сравнению с 2016 годом стало иностранцев из Молдавии (430 тыс. против 497 тыс.), Белоруссии (676 тыс. против 711 тыс.), Казахстана (552 тыс. против 555 тыс.) и Армении (507 тыс. против 508 тыс.). И в то же время данные МВД демонстрируют «более ранний и статистически выраженный, по сравнению с предыдущими годами», сезонный рост числа иностранцев в России, обеспеченный главным образом трудовой миграцией: к началу лета в стране находилось 4,2 млн мигрантов, указавших при въезде цель «работа по найму», «что на 300 тыс. больше, чем годом ранее (3,9 млн на 1 июня 2016 года)». И это, предполагают демографы, может говорить «о сохранении, даже, возможно, частичном восстановлении привлекательности России как принимающей мигрантов страны».
По крайней мере, как страны, принимающей выходцев из стран Средней Азии и Азербайджана,— хотя объемы миграции из большинства этих стран пока не достигли уровня 2014 года. Исключение — Киргизия: количество ее граждан, находящихся в РФ, выросло с 545 тыс. до 622 тыс.
Доля выходцев из стран Средней Азии среди мигрантов, скорее всего, и дальше будет расти. «Миграция рассматривается как некая альтернатива, которая может смягчить проблему сильного сокращения в России численности населения в рабочих возрастах. Но миграционные потоки сами ослабли и могут ослабнуть в будущем, а если не ослабнут — их структура изменится,— рассуждает Денисенко.— Потоки с Украины, из Белоруссии, если в этих странах не будет никаких войн и кризисов, уменьшатся, потому что
Похожая ситуация на Кавказе. Остается Центральная Азия. Центральноазиатская миграция уже сейчас является преобладающей, но в будущем ее доля, возможно, увеличится еще сильнее».
Однако есть проблема: в Центральной Азии плохо знают русский язык, что сводит практически к нулю шансы мигрантов на интеграцию в российское общество, даже если у них возникнет такое желание. К тому же сопоставление данных обследований за 2011 и 2017 годы заставляет предположить, что такое желание вряд ли возникнет: использование русского языка на работе и в кругу друзей снизилось практически во всех группах мигрантов, кроме разве что выходцев из Казахстана и Украины.
В наименьшей степени используют русский мигранты из Таджикистана и Узбекистана: даже на работе он является основным лишь для 53% из них.
Параллельные вселенные
Снижение роли русского языка отчасти объясняется структурными изменениями в миграции из стран Средней Азии, говорит директор Центра миграционных исследований Дмитрий Полетаев: «В последние 10–15 лет городская миграция сменяется на сельскую, где в принципе население менее образованное и хуже знает какой-то язык, кроме родного. Пройдет время, картинка будет еще ярче, если мы не будем ничего предпринимать — у нас же нет специальных программ по обучению русскому языку, продвижению русского языка. Русский язык уходит из республик».
Но снижение роли русского языка, продолжает Полетаев,— это «лакмусовая бумажка» других происходящих процессов — формирования «параллельных сообществ». «Это двусторонний процесс. С одной стороны, наше общество мигрантов не очень принимает, и мы возводим стену, потому что они какие-то “не такие”. С другой стороны, диаспора, которая готова их опекать, их консервирует, не дает им больше взаимодействовать с населением: надо квартиру снять — через своих, работу найти — через своих.
Мы спрашивали мигрантов, кто им помогает, к кому они обращаются, если есть необходимость в срочной помощи,— и видим, что это “замыкание на своих” не исчезает. Они образуют в обществе параллельный мир»,— говорит Полетаев, предполагая,
что дело может дойти до формирования целых кварталов, которые будут жить по своим законам, и до новой волны ксенофобии.
«Миграция приносит и позитивные вещи, и негативные. Но у нас нет интеграционных программ, которые сглаживали бы острые негативные моменты. Дети мигрантов ходят с российскими детьми в одну школу,— приводит пример эксперт.— Они худо знают русский язык — значит, учителя должны больше с ними заниматься. У них свои традиционные установки — значит, им нужно объяснять, что у нас и мальчики, и девочки — все равны. И учителя должны получать надбавку за дополнительную работу с этими детьми. Вот это интеграционная программа. Я московское правительство часто хвалю за миграционный центр в Сахарово, но когда я им говорю: как же насчет интеграционных программ? — мне отвечают: москвичи нас не поймут, если мы будем это делать. А по-моему, москвичи не поймут, если этого не делать».
Исследования ВШЭ, впрочем, свидетельствуют, что мигранты стали существенно реже сталкиваться с негативным к себе отношением. Больше половины из них (54% в 2017 году, 53,4% в 2011-м) уверены, что «местные жители никогда не будут считать приезжих своими», однако мигранты стали чаще характеризовать отношения с местными как «хорошие» (81,8% в 2017 году против 72,1% в 2001-м) и существенно реже жаловаться на неприязненное отношение при трудоустройстве (8,9% против 23,5%) или в повседневном общении (5,9% против 15,3%).
С другой стороны, по замечанию Михаила Денисенко, «хотя мигранты говорят, что отношения с местным населением хорошие», возможно, это просто отсутствие отношений плохих: «В обществе формируется прослойка, которая живет своей жизнью, на нашу непохожей. И некоторым представителям этой прослойки сложно войти в нашу жизнь по объективным причинам: это отсутствие знания языка и представления о незнакомой им культуре. И, возможно, действует такой принцип: есть мигранты, есть немигранты, они толерантны друг к другу, но по возможности стараются не общаться. Вероятно, у нас такая модель сложится. Не самая правильная модель».
Эта прослойка, однако, обещает быть довольно подвижной: среди выходцев из Средней Азии остаться в России навсегда мечтает меньшинство. И, как говорит Денисенко, даже среди респондентов, желающих стать гражданами РФ (примерно треть выборки в целом), больше 20% хотели бы жить с этим гражданством не в России, а у себя на родине. Просто «российская пенсия, пособие по рождению ребенка, материнский капитал — все эти бонусы, которые нам кажутся несущественными или небольшими, существенны для бывших республик СССР».
Правила комментирования
comments powered by Disqus