За последние пятнадцать лет этнический состав прихожан московских мечетей серьезно изменился, а мусульманское пространство Москвы стало еще более разнообразным. Эти изменения связаны как с внутренней миграцией из северокавказских республик, так и с внешней – из стран Центральной Азии. Об особенностях жизни мусульманской Москвы в интервью «Фергане» рассказал кандидат исторических наук, старший преподаватель исторического факультета МГУ, научный сотрудник Центра качественных исследований Института социальной политики НИУ ВШЭ Дмитрий Опарин.
– Насколько сильно, на ваш взгляд, изменилось мусульманское население Москвы?
– Мусульманская история Москвы началась не одно столетие назад. Говоря о дореволюционной исламской Москве или даже советской исламской Москве, мы обычно подразумеваем Москву татарскую. До революции в городе были открыты две мечети: на Большой Татарской улице и в Выползовом переулке. Кроме того, в те времена в Москве, в Малом Татарском переулке, работала также мусульманская школа. И хотя школа эта была построена на деньги азербайджанского нефтепромышленника Шамси Асадуллаева, большую часть учителей и учеников там составляли татары. После революции татарская школа превратилась в Татарский Дом просвещения. Там действовали разного рода кружки, типография, театр.
В 30-е годы мечеть на Большой Татарской была закрыта, а ее имам – расстрелян. В городе осталась одна Соборная мечеть, московские татары называли ее «Татарским домом». Она расположена недалеко от станции метро «Проспект Мира». Это было не только религиозное учреждение, но и важная культурная институция со сложившимися традициями. Особенным авторитетом здесь пользовались представители старых московских татарских семей. Любопытно, что население татарской Москвы пополнялось не за счет Казани, а за счет мигрантов из Горьковской и Рязанской областей. Тех, кто хочет узнать об истории татарской Москвы больше, я отсылаю к весьма интересным исследованиям Марата Сафарова, Ислама Зарипова, Фарида Асадуллина и Дамира Хайретдинова.
В послевоенное время в Москву двинулись выходцы из мусульманских регионов – Центральной Азии и Азербайджана. Это были студенты и интеллектуальная элита в целом. Надо заметить, что Москва всегда привлекала к себе региональную интеллигенцию, в том числе с Северного Кавказа, Татарстана и Средней Азии.
Первые волны миграции в постсоветскую Москву пришлись на первую половину 90-х годов, когда начались конфликты на Северном Кавказе, и в центральную Россию хлынул поток беженцев. Многие из них приехали в начале девяностых, их дети уже родились в Москве и, вероятно, считают себя москвичами. Впрочем, говорить так обо всех едва ли можно: идентичность в наше время – вещь сложноопределимая.
После реконструкции, проведенной на деньги Саудовской Аравии, в 1993 году открылась мечеть на Большой Татарской улице. Она сразу же получила репутацию «кавказской мечети», хотя сейчас во всех молельных домах и мечетях Москвы и Подмосковья большую часть прихожан составляют все-таки выходцы из Центральной Азии.
Следующий этап изменений мусульманской Москвы – среднеазиатская экономическая миграция 2000-х. Мусульманскую элиту России традиционно составляют татары, поэтому имамы и муфтии у нас, за исключением Северного Кавказа и Башкортостана, также, в основном, татары. Однако большая часть прихожан сегодня – это, конечно, выходцы из Центральной Азии. В связи с этим меняется язык хутбы (часть пятничного богослужения – прим. «Ферганы»), он перестает быть полностью татарским. Татарское тут остается, в первую очередь, как дань историческому наследию татароязычного пространства Москвы. В жизни мусульман начинает главенствовать русский язык как универсальный язык постсоветского пространства. О русском языке российского ислама стоит почитать Альфрида Бустанова (Европейский университет) и Михаэля Кемпера (Университет Амстердама).
– Как меняется религиозность людей, ставших мигрантами? Я замечала, что одни перестают ходить на пятничный намаз и не соблюдают халяль: в Москве общественное мнение не так строго, а большинство недорогих мясных изделий содержит свинину. Другие, столкнувшись с трудностями, наоборот, практикуют ислам в более строгих формах, вероятно, ища утешения и защиты у Всевышнего.
– Тут важно помнить, что мечеть – это не только религиозное учреждение, это и важная социальная институция. В мечети происходит некая адаптация мигранта, здесь складывается определенный круг общения. Да, многие мигранты на чужбине становятся более религиозными и открывают для себя новые грани ислама. Они родились в исламском обществе, но бэкграунд у этого общества сложный. Вероятно, их бабушки и дедушки были довольно религиозными, а родители, скорее всего, восприняли советское атеистическое воспитание. Здесь, в Москве, мигранты встречаются с другим исламом, иными его практиками и иным отношением к религиозности. Тем не менее, обобщать тут не стоит. Безусловно, опыт у всех разный, места исхода тоже разные, и даже мусульманские пространства Москвы могут отличаться друг от друга.
Как уже говорилось, ислам – это не только Коран и сунна. Ислам – это еще и круг общения, и новые форматы взаимопомощи, что очень важно в мегаполисе. Я лично знаю нескольких мужчин-киргизов, ставших очень религиозными уже в России. Так случилось, что половина их класса приехала в Москву, где они продолжали тесно общаться. Один из этих одноклассников принял веру уже здесь. Он оказался лидером группы людей, объединенных не только общим прошлым, но и общим социальным положением здесь, в Москве. Они стали вместе ходить в мечеть, нашли вкус в религии, и это сделалось их повседневной практикой.
Некоторые полагают, что это эскапизм, бегство от тяжелой реальности. Я так не думаю. Мусульманское пространство Москвы не такое уж радушное. Это не телефон доверия, это продукт российской социальной среды. Да, в мечети всегда рады каждому, и ты всегда можешь поговорить с имамом, но все-таки это не то же самое, что в Центральной Азии. Для большей части московских прихожан имам – это человек, который проводит обряды. Для жителей Азии имам является учителем и наставником, психологом, человеком, который помогает и не требует ничего взамен.
Надо помнить, что многие московские имамы – хорошо образованные татары. Они представители так называемого интеллектуального ислама, они москвичи, и они русскоязычные. У них нет таких проблем, как у мигрантов. Кроме того, они не всегда принимают среднеазиатскую исламскую традицию – именно поэтому верующие мигранты ищут среднеазиатских мулл.
Одновременно с этим некоторые мигранты, наоборот, отходят от религии, поскольку на чужбине получают свободу от махалли, родителей и того, что иногда зовут предрассудками. Они не читают намаз, не держат уразу и становятся более светскими.
На первом этапе мечеть для многих мигрантов становится местом социализации: здесь ты можешь найти земляков, обсудить все, что связано с документами, узнать, как лучше переводить деньги и где покупать правильную еду. Мечеть – это место не только религиозного и культурного, но и социального, и финансового взаимодействия. Особенно это видно в молельных домах Москвы и Подмосковья, где все знают, что этот прихожанин, например, хороший врач, а этот – хороший механик. Здесь между людьми устанавливаются горизонтальные связи. Установив эти связи, человек получает возможность лучше жить и эффективнее работать в новом и малопонятном московском мире.
Конечно, мигрант мигранту рознь, и социализация у них тоже разная. Киргизы, например, открывают в Москве и детские сады, и бойцовские клубы. Иными словами, у них есть альтернативные светские институции, где можно найти земляков и попросить помощи. А вот таджики и узбеки социализированы в этом смысле гораздо меньше. С другой стороны, в Узбекистане и Таджикистане их религиозность может быть нежелательной и вызывать вопросы со стороны власти. Поэтому им мусульманами в Москве быть легче, чем на родине.
– Что представляют собой молельные дома в Москве?
– Начнем с того, что с каждым годом их становится все больше. Как правило, это несколько квартир на первых этажах жилых домов. К молельным домам местные жители относятся по-разному. Обычно это зависит от имама, прихожан и от того, как они взаимодействуют с местным населением. Так, например, в районе Бутово молельный зал на первом этаже жилого дома существует с 2008 года. Однако там никогда не было проблем с местными, хотя люди иногда молятся на улице, потому что не помещаются. Имам выстроил с местным населением правильные отношения, поэтому там нет конфликтов.
Молельные комнаты есть и в офисных зданиях, и в промышленных зонах. Там обычно вообще нет проблем, потому что это официальные молельные дома, которые относятся к духовному управлению мусульман Москвы. Однако есть и неофициальные молельные дома, которые находятся в квартирах и кафе.
Я иногда хожу в одно таджикское кафе на Рязанском проспекте. По назначению это светское место, но там решаются и религиозные вопросы. Здесь не совершают намаз, но здесь есть определенные правила, связанные с религией, – например, не подают алкоголь. Здесь ты можешь познакомиться с братьями, которые помогут тебе, с муллой, который проведет необходимый обряд в машине или поедет к тебе домой. Надо помнить, что мусульманское пространство Москвы (как и любого другого города) не ограничивается мечетью или молельным домом, оно намного шире.
– Сегодня Соборная мечеть, которую на мусульманские праздники заполняют верующие, вызывает у многих москвичей негативную реакцию. Некоторые говорят, что такого никогда не было. Однако на фото 1958 года, которое вы предоставили «Фергане», видно, что во время Ураза-Байрама в те времена мечеть была тоже переполнена. Что это значит? Москва забыла о своем недавнем прошлом?
– Город поменялся, и он теперь не такой, как раньше. Татары – меньшинство русскоязычное и практически невидимое. Многие татары выглядят как русские, ведут себя как русские, часто их сложно вычленить из толпы. Мы живем вместе с татарами столетиями, они для русских «свой другой». Мигрант – тоже другой, но этот другой – чужой. Так что это, скорее, психологическая проблема, чем реальная. Да, могут быть некоторые неудобства, но они сильно преувеличены. Скажите, сколько людей реально страдают от того, что на Уразу-байрам и Курбан-байрам перекрывают дороги?
Вообще, по отношению к мигрантам мы не так уж нетерпимы, как принято думать. Кавказ, который может быть российским или даже христианским, иной раз вызывает гораздо больше возмущения, чем мусульманская Центральная Азия. В сферу моих исследований не входит национализм, межрелигиозная или межкультурная конфронтация, однако мне не кажется, что в Москве так уж актуализирована исламофобия. Хотя, конечно, нетолерантности хватает с обеих стороны – и со стороны местных, и со стороны мигрантов.
Надо не забывать, что российская среда нетерпима в целом. Проблема в том, что у нас потерян навык коммуникации с чужими. Неважно, что это за чужой: чужой ли он, потому что ты его не знаешь, или он чужой, потому что он выглядит не так, как ты. Неприятие чужого – главный корень нетерпимости России. С другой стороны, нетерпимость у нас не слишком устойчивая: она то вспыхивает, то исчезает; когда появляется новый объект, нетерпимость переносится на него, а про старый объект забывают.
Следует понимать одну важную вещь: нельзя воспитать этническую толерантность, можно воспитать только толерантность в целом. Если выбирать одну грань толерантности – это грозит крахом. Ты должен быть толерантен к инвалидам, другим национальностям, людям другой сексуальной ориентации и, самое главное, просто к другим людям, которые живут вокруг.
– Как вы полагаете, возможна ли так называемая «исламизация» России? Существует мнение, что если раньше выходцев из Средней Азии и население, и чиновники рассматривали как узбеков, киргизов и таджиков, то сейчас на них смотрят исключительно как на мусульман.
– Никакой исламизации России не происходит. Не хочется повторять прописные истины о том, что мусульманские народы являются коренным населением нашей страны. Думаю, имеет место, скорее, некая религиозная интенсификация в целом. Растет популярность харизматических течений протестантизма, в публичном пространстве усиливается присутствие православия – ну, и ислам тоже не отстает. Тут стоит говорить не об исламизации, а о некотором общем усилении религиозности среди россиян. Другое дело, что усиление это – по большей части обрядовое или даже и вовсе формальное. Ну, скажите, среди тех людей, которые на Крещение прыгают в прорубь, многие ли читали Библию или хотя бы знают, кто такой Иоанн Предтеча?
То же и с исламом. Разве все мигранты – практикующие мусульмане? Очевидно, что нет. Так можем ли мы говорить, что к нам едут именно мусульмане? «Мусульманин» – это в первую очередь самосознание. Сюда едут как люди с разными «мусульманскими самосознаниями», так и люди с отсутствующим мусульманским самосознанием. Самосознание это может появиться и актуализироваться здесь, а может и не появиться. Поэтому хочу повторить еще раз: исламизации России не происходит. Национальные кафе и магазины халяльной еды – это все не исламизация. У людей существуют повседневные практики и просто бытовые привычки. Если они покупают еду в халяльных магазинах или справляют день рождения в узбекском кафе – это не означает, что они мусульмане или становятся ими. Появление национальных кафе и магазинов я бы не сравнивал с появлением молельных залов. Я бы скорее поставил их в один ряд с появлением магазинов органической еды. Это просто диверсификация повседневных практик, в данном случае – кулинарных.
– Как вам кажется, среднеазиатские муллы приехали сюда вслед за мигрантами? Это связано с тем, что на них появился спрос?
– Как правило, они приезжали сюда не затем, чтобы быть именно муллами. Все они мигранты, работают в службах такси, на стройках, где-то еще. Кто-то приехал с семьей, кто-то уже получил гражданство. Недавно я познакомился с муллой, который «в миру» работает программистом. Даже вероисповедный бэкграунд у этих людей разный: у кого-то, например, были религиозные предки, а кто-то специально учился в Египте или Марокко. Все они обычно старше 35 лет, знают арабский язык и умеют читать Коран. Они увидели, что на исповедание веры существует спрос, они поняли, что надо помогать людям. При этом, конечно, все они практикующие мусульмане и имеют репутацию в мечетях.
Да, религиозная помощь мулл – это и способ заработка тоже. Но в этом нет ничего особенно меркантильного: люди обладают знаниями и навыками и помогают другим. У них ведь нет прейскуранта – они берут, сколько им дадут. Муллы совершают определенные обряды, такие, например, как никох, изгнание джиннов, читают поминальные молитвы. Наконец, они просто дают советы, и если вы им не заплатите, ничего страшного не случится, это дело вашей совести. При этом они, как правило, еще и работают на какой-нибудь светской работе.
Правила комментирования
comments powered by Disqus