Талгат Султаналиев вырос в селе Гульча Ошской области Киргизии. После девятого класса уехал в Бишкек, окончил художественное училище, затем – Национальную академию художеств и аспирантуру при академии. В поисках новых впечатлений он отправился в Москву, где продолжал работать и выставляться в столичных галереях. Но, увидев сложности, с которыми встречаются его соотечественники, Талгат стал волонтером-правозащитником и взялся защищать права мигрантов. «Фергана» записала его историю.
* * *
Я родился в 1979 году. Отец был милиционером, мама работала в банке. Папа очень любил маму и, чтобы не расставаться с ней даже на короткий срок, устроился охранником в ее банк. Так они вместе и проработали несколько десятков лет.
Кисть вместо комуза
Я в семье старший ребенок, у меня есть еще сестренка и младший брат. Все вместе мы учились в одной средней школе. А за этой обычной школой располагалась музыкальная. Там преподавали игру на комузе, который очень любили родители. В конце концов, они отдали в эту музыкальную школу и меня, и сестренку. Я там проучился «на отлично» целый год. Правда, меня все время тянуло к рисованию, которым я увлекался с детства. Так что в свободное время я бегал смотреть, как проходят уроки художественного класса, который был при школе. Мне очень нравились рисунки ребят, которые там учились, и я все думал, как бы попасть к ним. Упрашивал маму, чтобы она меня туда отдала, но она боялась, что у меня не хватит времени одновременно учиться в школе, играть на комузе, заниматься каратэ, да еще и рисовать.
В конце концов, в пятом классе я все-таки пошел и сам записался на рисование. Музыку я забросил, но комуз регулярно носил с собой – чтобы родители ни о чем не догадывались. Спустя примерно полгода мама встретила моего преподавателя по комузу и поинтересовалась, как мои успехи. Учитель ответил маме, что не видел ее сына уже полгода, потому что его переманили в художественный класс. Мама, конечно, такого не ожидала: оказалось, что моя любовь к рисованию сильнее родительской воли. Я объяснил родителям, что не хотел их огорчать, поэтому об уходе из музыкальной школы решил не говорить, а комуз носил с собой только для вида. Единственное, что сказал мне тогда отец: «Главное, чтоб ты потом не пожалел, что забросил музыку». С того дня я с чистой совестью ходил в класс рисования уже без комуза.
Окончив девятый класс средней школы и пятый – художественной, я летом как-то встретил учителя рисования Суеркул-агая.
«Талгат,– сказал учитель, – а ты не хочешь попробовать поступить в художественное училище в Бишкеке? Я там тоже учился в свое время. Тебе даже в Бишкек ехать не придется, приемная комиссия сама приедет в Ош и там же будет принимать вступительные экзамены. Поступишь или нет, неизвестно, но в любом случае, не придется тратить деньги на дорогу».
Мои родители очень уважали учителя, и я попросил его самого с ними поговорить на эту тему. Родители не стали мне отказывать, решили: пусть съездит парень в Ош, покатается, посмотрит, что да как. Отец собрался, взял с собой в качестве подарка кумыс, и мы с ним поехали в Ош. Вместе с нами поехал мой друг Алтынбек с матерью. Три дня мы с Алтынбеком сдавали экзамены по рисунку, живописи, композиции, на четвертый день – по русскому или киргизскому языкам (в зависимости от того, в какой школе учились). Все экзамены я сдал на «отлично», и меня зачислили. Алтынбек тоже хорошо рисовал, но он не поступил, вместо него взяли какую-то девочку. Правда, маме Алтынбека предлагали заплатить за место 3000 сомов, но это оказалось для них очень дорого: тогда на эти деньги можно было купить корову.
Домой я вернулся совершенно счастливый. И тут вдруг родители поняли, что я от них уезжаю. Мама, конечно, стала уговаривать меня остаться. «Ты будешь голодать, сынок, – говорила она. – Вещи придется стирать самому. Тебя старшие мальчики бить будут». «Ничего страшного, мама, – отвечал я. – Я еще не голодал ни разу, посмотрим, как это бывает. Стирать тоже научусь. А бить меня старшие ребята могут и в нашей школе, так что какая разница, где именно это произойдет».
И в сентябре я уехал в Бишкек.
Аспирантура вместо армии
На первом курсе жить в общежитии родители мне не разрешили: все-таки боялись, что там меня будут бить. Поэтому я жил вместе с тетей и ее мужем. И только став постарше, переехал в общежитие. Сначала я жил на родительские деньги. Однако с третьего курса, когда стали покупать мои картины, я сделался полностью самостоятельным.
Отучившись четыре года в училище, я поступил в Национальную академию художеств. Через пять лет, окончив академию, поступил еще на три года в аспирантуру. Всего, таким образом, я учился 12 лет. Но преподавать начал раньше.
Это случилось вот как. Летом 2003 года я защитил диплом в академии, и мы с друзьями сидели в мастерской. В этот момент заходит наш преподаватель Суйутбек-агай и говорит: «Талгат, с сентября будешь преподавать!» Я удивился, начал отказываться. Но Суйутбек-агай ничего не хотел слушать. Так что в сентябре я уже вышел на преподавательскую работу.
Надо сказать, что перед этим мы еще закончили наши дипломные картины. Сначала они демонстрировались на выставке, посвященной первой библиотеке первого президента Аскара Акаева, а потом были проданы по $1200 за штуку.
Правда, я мог и не попасть в аспирантуру. После окончания академии мне пришла повестка в армию. Я прошел медкомиссию и уже готовился к службе. Как-то в разговоре обмолвился об этом своему педагогу. Он повел меня к президенту академии, сказал, что у нас не хватает преподавателей, поэтому меня не надо отдавать в армию. Но президент ответил: «Пусть идет послужит – это хорошо». Тогда мой педагог заметил, что у меня скоро вступительные экзамены в аспирантуру. Президент на это ответил, что если я их сдам, то в армию не пойду, а останусь учиться. Так оно и произошло. А пока я учился в аспирантуре, мне исполнилось 27 лет, и в армию идти не пришлось – мне согласно закону выдали военный билет.
Надо сказать, что еще до аспирантуры я участвовал в международных выставках в Казахстане, а, уже поступив в аспирантуру, преподавал студентам. Так что как профессионал я был востребован.
Однако летом 2007 года ко мне в мастерскую зашел мой одногруппник Байзак. Он уже четыре года работал в Москве и меня звал туда постоянно, говорил, что там нужны художники. И в этот раз он тоже завел разговор о Москве: не хотел бы я писать картины в московской мастерской, чтобы они потом выставлялись в столичных галереях? Оказывается, в то время в Москве ценилась киргизская художественная школа. Я ответил, что все равно собирался на несколько лет поменять страну, съездить пожить в Казахстан или Европу, посмотреть, какие новые тенденции появились в изобразительном искусстве. А тут Москва подворачивается. И я подумал, почему бы не съездить на год и не расширить горизонты?
В общем, приехал на год, а задержался на десять...
Художник с разрешением на работу
На вокзале в Москве нас с Байзаком встретила его супруга и повезла к ним домой, где я и жил. Работал я в той самой мастерской, про которую говорил мой друг. В основном, заказывали у нас русские пейзажи, которые я до этого видел только на картинках. С картинок же я их и срисовывал.
Когда в галереях, где выставлялись наши работы, появились постоянные клиенты, нам предложили самим выбирать темы. Конечно, я стал работать с киргизскими мотивами.
В то время картины продавали от 4000 рублей и выше. Самая дорогая моя картина была продана за 125 тысяч. Кажется, что много, но художники от этой суммы получали всего 20%. Остальные деньги уходили на оплату аренды художественных мастерских, галерей, зарплату сотрудникам, материалы для картин и так далее. Но мне сначала казалось, что в месяц все равно выходила неплохая сумма: от 800 до 1200 долларов. И это при том, что моя бишкекская зарплата составляла тогда 9 тысяч сомов (около $300). Однако буквально через месяц стало ясно, что этих денег по московским меркам недостаточно. То есть их хватает на оплату жилья и еду, но не больше.
Понятно, что через год такая ремесленная работа мне приелась. Даже в студенческие годы мы были свободными художниками, а тут надо было постоянно что-то рисовать, только для того чтобы оплатить квартиру и питание.
У меня началась депрессия, хотелось чего-то нового. Я обошел несколько галерей и понял, что с ними можно договориться лично и сдавать туда картины без посредников. Это давало неплохой заработок, но он, к сожалению, был нестабильный. Оказалось, что труд живописца – тоже сезонная работа, потому что летом заказов не было совсем. Пришлось искать параллельную работу в других сферах. И тут я столкнулся с тем, с чем сталкиваются почти все мигранты: сменил с десяток работ и лишился пары зарплат. Я узнал на себе горькую истину – хотя бы один раз мигранта обязательно «кинут» с деньгами.
Обычное вымогательство
Надо сказать, что десять лет назад к мигрантам относились хуже, чем сейчас. Приезжих было намного меньше, мы бросались в глаза, и нас постоянно останавливала полиция.
При этом у меня имелись все документы: регистрация, разрешение на работу художником – все, что требуется. И работал я всегда легально, поэтому взятки полиции никогда не давал. Но однажды меня обманули, и я единственный раз дал полицейскому 100 рублей. Тогда милиционер остановил меня прямо в метро, а я еще толком не знал своих прав. Он отвел на досмотр в кабинку, намекал на взятку, но я держался. Тогда он осмотрел мою регистрацию и сказал, что там не хватает одной печати. Ее ставили, когда регистрация шла на фирму, а моя была на квартиру, так что печать не была нужна. Но я-то этого не знал, и, чтобы быстрее прекратить неприятную беседу и не опоздать на работу, все-таки отдал ему 100 рублей.
Даже националист опешил
В 2010 году через нашу диаспору я попал на конференцию по проблемам мигрантов. Эту конференцию проводила в Мосгордуме ЛДПР (Либерально-демократическая партия России, ее лидер с момента основания - В.Жириновский. - Прим. «Ферганы»). На мероприятии начался скандал: какой-то националист очень плохо отзывался о мигрантах. Рядом с ним сидела женщина-славянка, которая после его выступления встала и с такой храбростью стала защищать мигрантов, что он опешил. Опешил он от двух вещей: во-первых, что нас кто-то вообще защищает, во-вторых, что делает это русская женщина.
Я стал внимательно слушать эту женщину и увидел, она действительно искренне защищает приезжих.
После мероприятия я подошел к ней и попросил визитную карточку. «Да какие у меня визитки – я бесплатный юрист для мигрантов!» – ответила она и протянула мне листок бумаги, на котором были напечатаны ее данные.
Поразившей меня женщиной оказалась Валентина Валентиновна Чупик. Она спросила, кто я и откуда. Узнав, что из Кыргызстана и что тоже сталкиваюсь с дискриминацией, пригласила меня на тренинги в свой правозащитный центр. Так я прошел ее тренинги, потом семинары Московской Хельсинской группы – и стал правозащитником-волонтером. Сейчас я помогаю мигрантам, если их незаконно задерживают в метро или на улице, пишу заявления на нарушения полицией прав мигрантов, «выбиваю» зарплату и так далее.
Правда, и живопись я не бросил: в 2012 году провел первую персональную выставку, а в 2016-м стал членом Творческого союза художников России и членом Международной федерации художников. Так правозащитная деятельность вполне органично совместилась у меня с искусством.
Методы простые, но действенные
Конечно, сначала я ходил на тренинги, чтобы научиться защищать себя. Меня так часто останавливала полиция, что мне это надоело хуже горькой редьки.
Знание своих прав и умение их отстоять необходимо в России любому человеку. Это придает уверенности в любых обстоятельствах. И тут есть некоторые простые, но действенные методы. Например, иду я по метро, вижу, что полиция остановила мигранта, подхожу ближе и начинаю просто наблюдать за происходящим. Когда третий человек наблюдает за сотрудниками полиции - одно это их настораживает, и они отпускают человека, чтобы не рисковать лишний раз. Если спросят, что мне надо, я отвечаю, что «просто наблюдаю и имею на это право». Если они не прекращают противоправную деятельность, я могу добавить что-нибудь вроде: «Вижу, что вы сейчас остановили человека безосновательно, нарушили его права». Если и этого не хватает, начинаю звонить на «горячие линии» и сообщать о нарушении. Думаю, такая тактика не одного мигранта спасла от привода в участок, а, может быть, и от необоснованной депортации.
Вообще, я считаю, что у россиян и мигрантов нет ненависти друг к другу, есть лишь некоторое взаимное непонимание. Приехавшему человеку нужно время, чтобы изучить местную культуру, правила жизни и быт. При этом, конечно, важно сохранять свою идентичность. Мне в этом смысле повезло. Я живу здесь, но считаю себя гражданином Кыргызстана. И поэтому рано или поздно я обязательно вернусь на родину писать родные горы.
Правила комментирования
comments powered by Disqus