Великий шелковый путь — наверное, самый узнаваемый «бренд» Центральной Азии в мире. Исторически именно этот торговый маршрут, соединивший Китай с Европой, принес региону богатство, привел к расцвету культуры и искусства. Неудивительно, что после столетий упадка Шелкового пути современные государства — будь то Узбекистан, Азербайджан, Китай и даже США — стремятся «воскресить» его или хотя бы усилить свои торговые и геополитические перспективы с помощью этого бренда. Однако многочисленные многомиллиардные проекты «Нового шелкового пути» с опорой на нефть, газ, скоростные магистрали и железные дороги отличаются пренебрежением к реально существующим торговым путям, объединяющим, как и сотни лет назад, самые далекие точки Евразии — Пекин и Санкт-Петербург, Карачи и Урумчи, Краснодар и Герат. В глобальных проектах и политических документах эти низовые сети коммерческих контактов обычно описываются лишь в черном свете — как инструменты торговли наркотиками и людьми.
Увидеть и описать эти сети более объективно, оценить их принципы работы попытался антрополог Магнус Марсден (Magnus Marsden, Университет Сассекса, Великобритания), много лет изучавший трансрегиональные контакты афганских торговцев по всей Евразии. Как ученый он поставил своей задачей именно запечатлеть разнообразие экономических ниш, опыта, историй, навыков своих информантов, работающих во всех странах «Нового шелкового пути» — хотя, по словам Марсдена, правильнее будет называть его уже нейлоновым. Свои находки ученый изложил на страницах журнала Journal of Eurasian Studies.
Отправной точкой для исследований антрополога стал китайский город Иу (провинция Чжэцзян), где с 1982 года работает так называемый Международный торговый город. В нем располагается один из крупнейших мелкооптовых рынков в мире — Футянь (70 000 лавок, около 1,7 тыс. типов товаров). В 2011 году в Иу открылся специализированный рынок одежды Хуанюань — 5700 магазинов, продающих джинсы, спортивные костюмы и другую одежду. Эти товары привозятся в город с фабрик, расположенных по всему Китаю, и хранятся они на огромных складах. Неудивительно, что Иу стал крупнейшим центром глобализации «снизу». Даже в 2010-е годы торговля в Иу еще не подчинилась современным практикам дистанционных закупок, онлайн-сервисов и денежных переводов. Как и в средние века, торговцам со всего мира (Африка, Латинская Америка, Евразия) необходимо лично прибыть в город и проверить, чтобы им не всучили испорченный товар, а их покупки быстро и беспрепятственно преодолели транспортные и таможенные барьеры. Таким образом, Иу остается ключевым местом личных встреч для коммерсантов.
Афганское горе возрождает древний путь
В Иу Марсден исследовал большое сообщество афганцев, ведущих международную торговлю. Что можно сказать об этой группе в целом? С одной стороны, они идеально годятся на эту роль, потому что, по их словам, Афганистан всегда выступал посредником между югом и севером, востоком и западом Евразии. С другой стороны, собеседники Марсдена признают, что пошли в торговлю не по своей воле, а из-за несчастий своей страны, когда холодная война превратилась в горячую (джанг-и сард гарм шуд). Афганские негоцианты не представляют собой замкнутую и однородную группу, они очень сильно отличаются по богатству и статусу, а также по этническому происхождению (туркмены, таджики, узбеки и пуштуны). Впрочем, национальность почти никогда не становится помехой бизнесу. Равно как и политическое прошлое — часть торговцев состояла в просоветской Народно-демократической партии Афганистана и даже закончила партийные школы, часть сражалась в рядах моджахедов. Более того, в 1990-2000-е годы бывшие политические противники часто организовывали совместные предприятия.
Сеть №1 — советский след
Ученый выявил и описал три главные торговые сети афганцев. Наиболее солидная из них соединяет Иу с рынками стран бывшего СССР. Фундамент этой сети был заложен еще в годы советской интервенции, когда тысячи афганцев отправились получать образование в университетах и политехнических институтах среднеазиатских республик, РСФСР и Украины. Многие вернулись в Афганистан и сделали карьеру, но с началом гражданской войны были вынуждены бежать и искать другие возможности для заработка. И тут им «помогли» не только распад СССР и последовавшая за этим экономическая либерализация с открытием границ, но и долгая гражданская война в соседнем Таджикистане. Именно там афганские торговцы заняли освободившиеся ниши и сколотили первые капиталы, позволившие им затем расширить свой бизнес на Москву, Киев, Одессу и Минск — торговать в северных республиках афганцам казалось безопаснее, чем на родине. Там же и пригодились старые связи с бывшими партийными и комсомольскими работниками, установленные еще в годы учебы.
Фактически афганские торговцы открыли Таджикистан глобальным рынкам и долгое время спасали его от голода: из Ирана они возили макароны, консервы и сладости, из Пакистана — зерно, сахар, мандарины, из Европы — самые разные товары, в том числе подержанные машины. Затем наступило время китайской продукции: в середине девяностых афганцы закупались в основном в Харбине, а оттуда развозили товары по железной дороге из Сибири в Центральную Россию. Другой вариант — закупаться в Урумчи и сбывать товар на рынках в Алма-Ате. Сейчас главным центром закупок стал Иу (только одежду и кожу больше покупают в Гуанчжоу), и торговцы средней руки бывают там по три раза в год.
Эти бизнес-процессы опираются на разветвленную торговую диаспору, представители которой (от нескольких десятков до нескольких десятков тысяч человек) присутствуют во всех значимых городах СНГ. И эта диаспора, по мнению Марсдена, состоит из очень мотивированных людей. Как заметил его информант из Одессы (двадцать с небольшим лет, говорит на дари, родился в Кундузе) в разговоре с их общим другом Аманом (пуштун, около пятидесяти лет, из Джалалабада, бывший полицейский и член фракции «Хальк» НДПА), «уехав из Афганистана, мы потеряли шанс получить образование, но сюда мы прибыли не сидеть в изоляторе и ждать, пока нам вернут паспорт, а зарабатывать деньги».
Сделав состояние в 1990-е годы, некоторые афганцы вернулись на родину после свержения режима талибов в 2001 году — и сделали успешную бизнес-карьеру при новых властях, войдя в руководство банков и авиакомпаний. Они благоразумно стараются не класть все яйца в одну корзину: например, кто-то остается в России, одного брата посылает в Афганистан работать на правительство или в НПО или возглавлять местное отделение фирмы, а другого посылает в Китай, скажем, руководить транспортным предприятием, обслуживающим семейный бизнес в СНГ и Афганистане.
Страны бывшего СССР настолько сильно привлекают афганцев своей деловой атмосферой, что многие оставляют семьи в Америке и Западной Европе и едут в СНГ — из Роттердама в Одессу, из Торонто в Душанбе, из Осло в Ростов-на-Дону. По их словам, бывший СССР (шурави-е сабик) дает человеку больше возможностей для свободного труда (кар-и азад), чем жестко регулируемые рынки Западной Европы и США. Например, хазареец Али (уроженец провинции Парван) работал таксистом в Гринвиче пять лет, получил британское гражданство, после чего уехал в Одессу и открыл фирму по продаже сумок и чемоданов, которые его родственник привозит из Китая. Короче говоря, торговцы из этой сети сознательно стремятся выстроить мосты между Афганистаном, бывшим СССР и Китаем и считают себя «евразийскими» бизнесменами.
Сеть №2 — драгоценные камни
Торговцы драгоценными и полудрагоценными камнями менее заметны в Иу, чем представители первой сети. В основном это уроженцы севера Афганистана, продающие камни, добываемые в этом регионе (рубины, турмалины, изумруды и лазурит) на рынках Китая и других государств. Однако те же бизнесмены закупают товар на глобальном рынке минералов, периодически посещая Бангкок, Гонконг и Джайпур. Иу дает им возможность открыть офисы по низкой цене, в отличие от более важных для их бизнеса городов южного Китая.
Ключевую роль во второй сети играют уроженцы Панджшерского ущелья, особенно деревень Дашт-е Реват и Сафид Шир. Они торгуют лазуритом как минимум 50 лет. В 1970-е годы камни вывозили контрабандой на дне грузовиков с древесиной в Пешавар, в 1980-90-е — на мулах и ослах по горным тропам в округ Читрал (северный Пакистан). Только в последние двадцать лет лазурит начали экспортировать цивилизованным образом — в грузовых контейнерах и непосредственно в Китай из Кабула. Торговцы очень внимательно следят за колебаниями цен на мировом рынке, понимая, что, например, появление популярного китайского певца на сцене в ожерелье из лазурита повысит стоимость камня.
Вообще, из-за усиленной добычи лазурита в 2000-е годы цены на него сильно упали, и афганским торговцам приходится искать новые рынки сбыта. В отличие от представителей «советской» сети, они равнодушны к своей исторической родине и даже не видят особой ценности в поддерживании контактов с афганской диаспорой. Они думают главным образом о новых источниках драгоценных камней и новых рынках. И действуют отдельно друг от друга — кто-то покупает турмалин в Перу и Мексике, а кто-то ищет выходы на рынок золота и алмазов в Замбии.
Сеть №3 — тюрки-мигранты
Третья мощная сеть афганских торговцев работает с Саудовской Аравией, экспортируя туда одежду и ковры из Китая. И это не просто экспорт — поставки приурочены к ежегодному хаджу, и китайские изделия покупают многочисленные паломники, прибывающие на Аравийский полуостров со всего мусульманского мира. Афганцы из Иу в один голос заявляют, что самые богатые люди в их среде — те, кто работает в Джидде.
Этнически большинство торговцев «арабской» сети — узбеки и туркмены из северных провинций Афганистана. Марсден выяснил, что их предки приехали в страну в 1920-1930-е годы, спасаясь от советской власти. Позже они разбогатели, сначала на торговле каракулем, а затем и другими товарами (коврами, шкурами, мясом). В середине двадцатого века именно они основали крупные транспортные компании, связав города северного Афганистана с Пакистаном, Ираном, Турцией и даже Гамбургом. Однако в годы афганской войны они снова были вынуждены бежать: просоветское правительство назвало их реакционными феодалами и угрожало конфискацией имущества, а моджахеды требовали отдавать сыновей в партизанские отряды. Часть семей обосновалась в Пешаваре и Лахоре, открыв там мастерские по производству ковров, а остальные разными хитрыми путями «зацепились» в Саудовской Аравии — например, прибывая с пакистанским паспортом по визе паломника и оставаясь в стране в надежде на визовую амнистию.
В Афганистан они не ездят и особо теплых чувств к своей родине не испытывают, а общаются больше всего с соплеменниками, точнее с теми, кого объединяет с ними общая история. По законам Саудовской Аравии иностранец не может вести бизнес в стране без местного партнера или нанимателя («кафила»), и торговцы третьей сети выбирают себе в кафила потомков эмигрантов из Бухарского эмирата, осевших на Аравийском полуострове еще в 1920-е годы. Отчасти малой родиной для торговцев стал район Зейтинбурну в Стамбуле, куда они переезжают летом, спасаясь от невыносимой жары аравийских пустынь. Кроме того, турецкий паспорт выше котируется в Саудовской Аравии, чем пакистанский. В результате своих странствий эта диаспоральная группа научилась «сплетать» сложнейшие торговые сети: кто-то везет в Джидду арабскую национальную одежду, сшитую в Иу портными-мусульманами, заключенными в китайских тюрьмах, кто-то приобретал ковры сначала в Пешаваре, потом в Алеппо, потом, с началом сирийской войны, на своих фабриках на юго-востоке Турции. Основой их бизнеса и вообще всего жизненного уклада выступают не связи, накопленные в советское время, как у первой сети, и не личный опыт успешного ведения дел на глобальном рынке, как у торговцев драгоценными камнями, а классический диаспоральный ресурс — отношения с семьями, близкими этнически и пережившими сходный опыт миграции (из Средней Азии в Афганистан, Турцию, Саудовскую Аравию).
В финале своей статьи ученый предупреждает: пафосные государственные проекты «Нового шелкового пути» при всем их размахе — объеме капиталовложений, строительстве портов, мостов и дорог — предполагают слишком простые и контролируемые схемы движения людей и товаров. Они в лучшем случае игнорируют, в худшем — уничтожают сложные формы гибкости, дипломатии, торгового мастерства, сложившиеся за последнюю сотню лет. «Реально существующие шелковые пути не следует воспринимать как неформальные, даже нелегальные и, следовательно, создающие угрозы для безопасности. Лучше увидеть в них памятники творческой деятельности людей, для которых и национальное государство, и международная система стали мачехами… Без навыков гибкости и адаптивности, которые показывают афганские торговцы, Евразия станет гораздо более унылым и безрадостным местом», — уверен Марсден.
Правила комментирования
comments powered by Disqus