Сегодня «Саясат» обратился к языку госаппарата, к политическому лексикону, который «льется» с официальных площадок и государственных СМИ. Оставшийся в наследство от советской номенклатуры трибунный стиль с его приторно медовым вкусом уже стал неотъемлемой характеристикой общественно-политической жизни и политической культуры. Об отличительных чертах и особенностях этого стиля, его истоках и востребованности у аудитории, мы поговорили с Жанар Тулиндиновой, заместителем директора Центра «Евразийский мониторинг».
- Есть ли какие-то отличительные черты казахстанского политического лексикона, используемого властью, и публичного общественно-политического дискурса? Нуждаются ли они, по вашему мнению, в перезагрузке и обновлении?
- Хотелось бы уточнить, что диалог власти с обществом на самом деле полифоничен и имеет несколько уровней и подуровней. По сути, это целый комплекс текстов разного жанра и назначения, с разной целевой аудиторией и разными стилевыми характеристиками. Если хотите, то даже надписи на баннерах, прикрывающих строительные заборы в столице, - это часть официальной риторики.
На верхнем уровне находятся понятное дело программные идеологические документы страны – «Стратегия-2050», статьи главы государства, его книги и книги о нем, ежегодные послания. Далее следуют тексты официальных СМИ – газеты «Казахстанская правда», телеканала «Хабара» и др., отраслевые программы министерств. Выступления чиновников разного уровня на брифингах в Службе центральных коммуникаций или в интервью СМИ, записанных в кулуарах правительства, – это тоже часть полилога власти и общества. Пресс-релизы, рассылаемые госорганами, и затем публикуемые в виде новостей, – тоже.
И когда вследствие каких-то словесных экспромтов вдруг выясняется, что аким, министр или депутат крайне косноязычны, «бесконечно далеки от народа», или что их ценности не соответствуют сформированному ранее публичному имиджу – например, все считали, что чиновник имярек самый продвинутый и либеральный из элиты, а оказалось, что он придерживается патерналистских и сексистских убеждений «дедовских времян» - это проблема не только отдельного акима или министра, но госаппарата в целом, релевантности его языка, соответствия ожиданиям со стороны общества.
Впрочем, это тема совсем другого разговора. Мне хотелось бы затронуть ту часть отборных текстов, которую принято считать идеологическими в чистом виде. В казахстанском публичном пространстве сегодня сформировано несколько цельных идеологических концептов, которым соответствуют тропы – под тропом я имею в виду комплекс языковых средств, художественных и риторических приемов – троп Елбасы, троп Астана, троп межнациональное согласие, троп миротворчество Казахстана и т.д.
В настоящее время эти тропы сформированы в соответствие со стилем, который, наверное, можно назвать своеобразным «неоклассицизмом». Еще его иногда называют «хабарным». Это монументальный, высокопарный, приподнятый, торжественный стиль, с переизбытком книжных и где-то даже архаичных слов – сплошные «эпохальные свершения», «глобальные прорывы», «тектонические преобразования», «восхождения к вершинам», «закладки фундаментов», «веяния», «обретения», «становления», «устремления», а также прилагательные в превосходной степени – «ярчайший», «высочайший» и т.д.
Также в текстах с такой стилистикой практически напрочь отсутствует внутренняя полемичность и апелляция к рациональным доводам – это, на мой взгляд, хуже всего сказывается на их доходчивости и качестве их восприятия.
С яркими образцами таких текстов можно ознакомиться накануне и в день государственных праздников, открыв официальные печатные издания или включив государственные каналы. Почему-то считается, что именно такие напыщенные тексты найдут кратчайший путь к сердцу каждого казахстанца и «разъяснят» ему, в какой замечательной стране он живет.
Конечно, надо понимать некую условность подобных текстов. И если, например, на баннерах мы видим надпись: «Астана – центр глобальных инициатив», то, конечно, надо понимать условность этого утверждения. Как говорится, сам себя не похвалишь – никто не похвалит.
Иной вопрос, достигает ли эта риторика своей цели? И оправдывает ли вкладываемые в нее средства? Тут надо, наверное, разобраться в том, какие цели ставит перед собой государственная информационно-пропагандистская машина.
Очевидно, в настоящий момент в силу исторических причин мы находимся на этапе, когда, по сути, конструируется традиционный тип легитимности казахстанской государственности и института президентской власти – который шире можно понимать как институт национального лидера. Иными словами эти институты в официальной риторике сакрализируются, мифологизируются, окружаются ореолом непогрешимости. Причем основания для этого процесса вполне рациональные – это вовсе не какой-то там каприз авторитарной власти.
Институт казахстанской государственности и национального лидера еще не до конца устоявшиеся явления – они нуждаются в укреплении легитимности. Почему был избран именно традиционный тип легитимности – тоже понятно. Если обратиться к классификации типов легитимности по Веберу, то альтернативами традиционной является харизматичная и рациональная. Первая предполагает тип лидера военачальника, демагога и популиста - нам она категорически не подходит в силу психотипа и бэкграунда действующего президента, а также традиционности казахского общества. Для утверждения рационального типа легитимности в нашем обществе нет еще необходимой правовой и политической культуры.
Все это и объясняет характер официальной риторики – в данном случае она служит внедрению в сознание народа того, что государственность и сильная президентская власть установлены обычаем и традицией, что они сакральны, априорны, недосягаемы и непоколебимо стоят на пьедестале.
Однако, на мой взгляд, в условиях открытого информационного пространства, широкого распространения Интернета и социальных сетей казахское общество при всей традиционности вряд ли может сохранять наивно-первозданный взгляд на природу власти и ее легитимность. Мне думается, что все-таки следовало бы перейти на версию-лайт этой риторики, реформировать политический лексикон, осовременнить его, рационализировать, сделать менее тяжеловесным, а образ президента – менее монументальным.
Еще один момент. Любопытно, что официальная казахстанская риторика, так сказать, стиль Акорды, не был неизменным на протяжении трех десятилетий. В посланиях, публичных выступлениях, книгах президента 90-х годов, в публицистике госидеологов того времени, я имею в виду Ермухамета Ертысбаева, есть и полемичность, и апелляция к эмоциональной сфере, и стремление рационализировать дискурс, словом, прослеживаются попытки сформировать харизматичный и рациональный тип легитимности власти. И это, действительно, напоминало живой непосредственный диалог власти и общества. Хотя, конечно, тогда тексты официальных выступлений писались совсем другой командой.
В 2000-2010 годах, на мой взгляд, произошел некоторый регресс в этом отношении. Респонсивность власти, уровень ее диалога с обществом, само качество идеологических текстов заметно снизились. Сегодня, вероятно, под нажимом социальных сетей ситуация меняется. По отдельным публичным заявлениям президента, по его поручениям, по некоторым решениям, например, в том, что касается реформы МВД, дела мальчика из Южно-Казахстанской области, мы видим, что власть слышит общество, реагирует на задаваемую им повестку. Однако пока этот диалог строится по реактивному принципу – общество посредством соцсетей в экзальтированной форме доносит до власти волнующие его вопросы, та, если считает нужным, реагирует.
Между тем, оценка самой властью текущих общественно-политических процессов, ее собственная интеллектуальная повестка, остаются в очень большой степени непроницаемыми для общества – о них оно может судить только по косвенным признакам. Было бы крайне желательно, чтобы те, кто занимают сегодня ведущие позиции в идеологическом блоке госаппарата, стали более транспарентными и вступили в диалог с гражданским обществом, например, в формате глубокой и резонансной публицистики, ярких запоминающихся интервью. Мне думается, что сегодня больше всего востребована именно способность власти направлять интеллектуальную повестку, задавать общественно-политический дискурс.
- Действительно, политический лексикон, который используется как на официальных трибунах, так и в телеэкранах госканалов стал уже притчей во языцех. Но транслирование стиля и лексикона, который условно можно назвать как «хабарный» говорит об его релевантности, то есть он «заходит» и цепляет население. В этом контексте можно ли говорить, что общество и власть на одной волне?
- По поводу того, что этот «хабарный» стиль востребован у казахстанской аудитории, у меня есть некоторые сомнения. Например, согласно данным TNS Central Asia в ноябре 2018 года телеканал «Хабар» занимал восьмую позицию по показателю охвата телевизионной аудитории – а на первых местах оказались телеканалы с далеко не «хабарной» стилистикой, КТК и Первый канал Евразия.
- Если отталкиваться от мысли, что политический лексикон – выражение атмосферы в обществе, то можно ли говорить, что наше общество все еще остается «советским»? А может быть «хабарный» стиль потеряет актуальность вместе со сменой поколений, электорального ядра?
- Хотелось бы сделать пару замечаний по поводу «советскости». У нас принято все негативные проявления современности списывать на неизжитую «советскость». А что же, спрашивается, было в досоветский период? Думаю, что мы даже не подозреваем, насколько мы на самом деле «советские», а еще вернее, «русскокультурные» - то есть насколько в современную казахстанскую интеллектуальную повестку внедрены коды, символы и дискурсы русской общественно-политической мысли и культуры, насколько генезис нашего идеологического аппарата связан с советским, прямо-таки пуповиной связан. И так называемый «советский трибунный стиль» - это только верхушка айсберга. Стоит ли нам обрывать эту пуповину и возможно ли это вообще – большой вопрос, поскольку западный интеллектуализм пока еще не адаптировался к нашей повестке, или, вернее, мы не адаптировались к нему.
Ну и, возвращаясь к содержанию вопроса. Я бы гораздо более близкую, местную, нашу, традиционную аналогию привела – стиль тостов на тоях. Та же склонность к гиперболам, пышным и неумеренности эпитетам. Видимо, такая выспренная риторика – это часть культуры традиционного общества.
Станет ли «хабарного» стиля меньше со сменой поколений – сложно сказать, поскольку с одной стороны мы наблюдаем интенсификацию процессов урбанизации казахов, что дает надежду на модернизацию нации и ее ценностей в рамках городской культуры, а с другой – не менее активными кажутся процессы архаизации, повышение уровня религиозности казахского общества. Тут многое зависит от того, какие процессы возобладают.
- С другой стороны, есть и другая крайность – активное использование англоязычных терминов. Это своего рода маркер прогрессивности. По крайней мере, так думают люди, которые закидывают собеседника неологизмами. Какое из зол меньшее – советский трибунный стиль или англицизм?
- То, что вы описываете, - это и есть часть процесса внедрения западного интеллектуализма в наш дискурс. Об экспансии говорить еще рано, но в элите, в том числе интеллектуальной, в экспертной среде, эти процессы, разумеется, протекают более интенсивно. Язык нередко служит маркером, средством идентификации «чужих» и «своих» - это объясняет активное проникновение в языковую практику англоязычных терминов. Западный интеллектуализм более прагматичен и менее этичен, чем русский – сменить парадигму, призму, сквозь которую мы смотрим на мир, сложнее, чем освоить англоязычный терминологический аппарат. Вероятно, скоро у нас сформируются две группы интеллектуалов – западного и российского типа. Вопрос: где же интеллектуалы казахстанского типа? Чтобы казахстанский интеллектуализм состоялся как некое самодостаточное явление, нужна огромная интеллектуальная работа по созданию целого комплекса высококачественной аналитики и публицистических текстов, в том числе продуцируемых интеллектуалами из власти.
Правила комментирования
comments powered by Disqus