Все больше казахстанских  мусульман предпочитают традиционному исламу другие религиозные течения. Причины этого лежат на поверхности, однако замечать их никто не хочет. И напрасно, ведь подобное равнодушие может привести к самым печальным последствиям, считает наш сегодняшний гость – независимый теолог Марат Смагулов.

- Марат Аманжолович, сегодня широко обсуждается проблема влияния иностранных проповедников. Как вы считаете, почему наши соотечественики так любят слушать миссионеров из-за рубежа? Есть ли у нас свои специалисты в этом вопросе?

- Специалисты, конечно, есть. Проблема заключается в другом, а именно в том, на каком языке ведутся проповеди. Сейчас в наших мечетях в основном работают казахскоязычные проповедники. И это прекрасно! Но что делать тем, кто не знает казахского языка? Ведь таких людей предостаточно, и они испытывают определенные неудобства, в том числе и потому, что говорить по-русски в мечетях не принято. Естественно, верущие идут к тем, кого понимают, а иностранные проповедники готовы говорить на любых языках. Для них главное – увеличить число своих сторонников.

Когда в Казахстане началась волна распространения салафизма и других течений, появились и имена проповедников, и различные фонды, фирмы, типографии. К примеру, активно рекламировали Эльмира Кулиева, который перевел Коран на русский язык. Некоторые книги этого автора запрещены в России. Также казахстанские мусульмане помогали, в том числе материально, еще одной переводчице Корана – Валерии-Иман Пороховой. А не так давно к нам приезжала очередная “звезда” русскоязычной проповеди – Шамиль Аляутдинов. Он рекламировал свои книги и хотел провести массированный проповеднический марш по городам Казахстана.

Примечательно, что на лекциях этих иностранных проповедников собирается интеллигенция и русскоязычная молодежь, в основном студенты престижных университетов. Это и есть, на мой взгляд, последствия того, что проповеди в наших мечетях ведутся только на казахском языке.

Живя среди верующих, я знаю их чаяния и проблемы. Даже люди среднего возраста, которые сейчас хорошо говорят и пишут на казахском языке, признаются, что проповедь воспринимается ими легче и быстрее на русском, потому что на нем они учились и в школе, и в вузе. И если бы наши аналитики были объективнее, то они тоже признали бы, что в таких областных городах как Караганда, Кокшетау, Уральск, Костанай, Петропавловск, Усть-Каменогорск, Талдыкорган и даже Тараз, где проживает много представителей других наций, проповеди должны вестись на двух языках. 

- А что именно привлекает нашу молодежь в салафизме? 

- Образованная и ищущая молодежь, как правило, является в основном русскоязычной. Если вы посмотрите, какой процент населения смотрит телепрограммы на русском языке, то поймете, о чем я говорю. К сожалению, нехватка кадров в ДУМК и стремление вести проповеди только на казахском языке дали негативный результат: произошел колоссальный отток молодежи в салафизм и другие течения.

При этом духовность и развитие теологии оставались без внимания. Пророк сказал: “Доводите до людей то, что вы узнали от меня, даже если это будет один аят Корана!” Если Пророк был послан как милость для народов и мира, то как можно было загонять мечеть в рамки казахского языка? И это в стране, где мирно уживаются более 130 национальностей! Даже если два процента молящихся не будут понимать имама, он должен уделить им внимание. А как он это сделает – это уже его проблема. Я уже не говорю о необходимости призыва всех людей к истине Ислама. 

Юношеский максимализм и желание быть услышанными толкают молодых людей к трагическим ошибкам. Хотя, как они сами признаются, уже сидя в тюрьмах, им хватило бы одной беседы или проповеди, чтобы не совершить этих ошибок… 

По роду своей деятельности я объездил все тюрьмы, беря интервью у тех, кто отбывает сроки за терроризм. Беседовал с молодыми людьми, которые по незнанию или поддавшись эмоциям совершили ошибки. Многие из них раскаялись и сожалеют о потерянном времени. Итогом этих командировок стали фильмы “Адаскандар” (“Заблудившиеся”) и “Адаскандар-2″. Думаю, что они актуальны до сих пор. 

Я уверен, что в тяжелые для таких людей дни рядом не оказалось наших имамов и проповедников.

- Сегодня в Казахстане появилось много турецких религиозных организаций. Не грозит ли это нашей стране “ползучей исламизацией”? 

- Сам термин “ползучая исламизация” неудачен. Молодежь в поисках истины все равно идет в мечети. И этот процесс не остановить. Главное – чтобы они придерживались своих корней, веры своих предков. 

При этом мы должны четко понимать, какие геополитические интересы конкретных стран присутствуют у нас. Турецкие организации прежде всего обучают нашу молодежь турецкому языку. В сфере религии, в отличие от салафитов, они делают ставку на казахско­язычную молодежь, тогда как русскоязычные молодые казахстанцы, закончив светские университеты Стамбула и Анкары, работают в крупных турецких компаниях. 

Конкуренция за паству выдвигает свои требования. Поэтому и салафиты переводят свои лекции на казахский язык, готовят своих казахскоязычных проповедников. Интересно, что похожая тенденция наблюдается и в христианских церквях. Недавно одна русская женщина, сходившая в церковь на Пасху, сказала: “В церкви сейчас половина – казахи. Пусть уж лучше верят хоть какому-то Богу, чем будут атеистами!”

Даже святые отцы рапортуют, что будут изучать государственный язык и вести на нем проповеди. Это еще один показатель того, что казахскоязычные казахи пошли в их церкви. Кстати, в Астане уже есть официальный православный священник, национальность которого – казах. В истории Казахстана это, пожалуй, единственный случай. Никогда раньше среди христианских священников не было казахов. 

То есть православная церковь с центром в Моск­ве проводит политику другого государства. В частности, открывает христианские приюты и детские дома типа “Светоч”, где везде стоят иконки. Там же крестят детей казахов. Я собственными глазами видел в этом приюте казахских детей с крестами на шее. “Они сами надели их!” – объясняла директор. Это было лет десять назад, когда мы с казахами-бизнесменами на Курбан-айт привезли ребятам мясо. Кстати, сейчас у “Светоча” в Астане есть коттеджи и участки. Серьезную помощь им с самого начала оказывали “КазМунайГаз” и другие организации. Выпускников этих детских домов при содействии церкви и российского посольства отправляют на учебу и работу в РФ. 

Если на заре независимости Казахстана неопротестантские церкви и секты привлекали казахов материальной помощью, то потом они сами стали платить туда “десятину”. А когда стали разоблачать, показывать истинное лицо таких церк­вей, типа “Благодати”, то за них начали заступаться международные правоохранительные организации… 

- Но как остановить эту тенденцию? Известно, что на реализацию государственной программы по противодействию религиозному экстремизму и терроризму, рассчитанной на 2013-2017 годы, планируется выделить порядка 196 млрд тенге. На какие мероприятия, по вашему мнению, целесообразнее направить эти средства?

- На мой взгляд, деньги нужны прежде всего для повышения образовательного уровня имамов и проповедников, работающих с молодежью. Идею может победить только другая, более сильная. Нужно обратить внимание на то, чтобы повсеместно путем централизованного планирования велась работа по возвращению людей к своим корням и традициям.

За время независимости у нас в стране, умышленно или же по незнанию, в отношении мусульман проводилась политика “разделяй и властвуй”. Представители различных кланов защищали своих проповедников, даже если они и принадлежали к сектам и джамаатам. Поэтому сегодня в мечетях видишь разрозненные группы молодежи, которые с высокомерием посматривают на других мусульман. 

Я рад, что новым муфтием стал, наконец, грамотный теолог и лидер, имеющий опыт работы с людьми. Думаю, что он прекрасно знает положение дел в казахстанской умме, и надеюсь, что исправление допущенных ошибок все же начнется. Но потребуются время и терпение.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram