Встречаясь в первый раз с китайцем, любой благовоспитанный иностранец наверняка спросит его: «Нинь гуй син?» — или даже «Нинь гуй син да мин?», что можно перевести следующим образом: «Как ваша драгоценная фамилия и прославленное имя?»
И если с драгоценной фамилией все более или менее ясно, то прославленное имя требует некоторого уточнения. Поскольку население Поднебесной приближается к полутора миллиардам, прославленное имя может иметь далеко не каждый китаец. Хотя почти каждый стремится к этому всеми фибрами своей китайской души.
Те, кто хоть немного интересуется нашим восточным соседом, конечно, слышали про великого китайского писателя Лу Синя, который творил в первой половине двадцатого века и считается основоположником современной китайской литературы. Вообще-то, Лу Синем он зовется по-русски, на нормативном китайском он — Лу Сюнь. Так вот, в Москве есть китайский ресторан «Лу Сюнь». Когда знакомый китаец повел меня туда в первый раз, я восхитился просвещенностью хозяина, который назвал свое заведение в честь гения китайской литературы. Однако мой приятель поднял меня на смех.
— Ни один нормальный китаец, — заявил он, — не будет называть свой ресторан в честь какого-то писателя или художника.
— А в честь кого же?
— В честь себя самого, конечно!
И в самом деле, средний китаец искренне полагает, что единственный человек, который заслуживает славы и преклонения, — это он сам, а вовсе не какие-то там деятели культуры и искусства. Объясняется это не только честолюбием китайцев, но и чисто практическими соображениями. Тот же самый китайский знакомец, вынужденный зарабатывать за границей, с грустью рассказывал, как он скучает по родине. Но в Китай все равно не поедет, потому что «там очень тяжело жить — слишком много китайцев».
И действительно, если китаец родился в обычной семье и нет у него хороших связей и знакомств, он всю жизнь вынужден толкаться локтями, пытаясь занять чье-то место, которое в лучшем случае даст ему лишь кусок хлеба. Красивые женщины, роскошные машины, миллионные счета в банке — все, что так ценит китаец и ради чего он живет на этом свете, пройдет мимо него.
Поэтому главный китайский способ как-то вырваться из толпы лузеров — любыми средствами добиться известности, а лучше — славы. И ради этого китаец готов пойти если не на все, то на очень многое.
Черти, говорящие по-китайски
Как ни странно, проще всего в Китае слава дается иностранцам. Типичным примером может служить телеперсона, которую здесь знает буквально и стар, и млад. Это канадец Марк Роусвел, взявший себе китайское имя Да Шань, что значит «Большая Гора». Ну, иностранцу быть большой горой среди невысоких китайцев не так уж трудно, не это прославило Да Шаня. Прославил его отличный китайский язык. Как известно, язык этот очень труден для изучения и очень немногие иностранцы достигают в нем вершин. Китайцы до недавнего времени считали, что иностранец вообще не способен выучить их наречие, как впрочем, не способен он по-настоящему овладеть китайским ушу, китайской каллиграфией, живописью, танцами и тому подобными китайскими хитростями.
Но в конце восьмидесятых годов прошлого века в китайском телевизоре вдруг возник высокий канадец, говорящий не как иностранец, а как настоящий китайский диктор — и китайцы были сражены. Он стал постоянным гостем множества программ и, более того, у него появилась на китайском телевидении своя телепередача, где он учит иностранцев китайскому языку.
Да Шань пробил брешь, в которую устремились другие чужеземцы, в первую очередь западные студенты, изучавшие в Поднебесной китайскую культуру. В двухтысячные в любом мало-мальски уважающем себя китайском телешоу тусовался как минимум один, а чаще — несколько иностранцев. Много лет они не сходят с экранов, участвуют в концертах, викторинах, конкурсах — в общем, они есть всюду, куда только можно впихнуть заморского черта-янгуйцзы, говорящего на нормальном китайском языке. Правда, передача обычно организована так, что иностранцы в ней выглядят несколько придурковато, что очень льстит самолюбию простого китайца. Среди новых телезвезд появились даже говорящие по-китайски чернокожие африканцы, которые для китайцев являются куда большей экзотикой, чем, например, для русских.
Некоторые, конечно, посчитают, что работать говорящей собачкой на китайском телевидении немного унизительно. Но это гораздо проще и выгоднее, чем возвращаться на свою иностранную родину и преподавать там, например, каллиграфию или игру на гуцине (традиционный китайский музыкальный инструмент). Если же говорить о китайцах, они бы вообще не поняли такой постановки вопроса: у человека есть слава, деньги, что еще ему надо?
— Если бы я выглядел как европеец, я бы тоже зарабатывал кучу денег, — как-то раз во всеуслышание заметил посетитель одного китайского бара, завистливо разглядывая в телевизоре очередную иностранную тусовку.
Увы, этот путь для китайца заказан. И тут ему не в силах помочь даже пластическая хирургия. Сколько ни переделывай скулы и разрез глаз, сколько ни отбеливай кожу, сколько ни накачивай мускулатуру, все равно в жителе Поднебесной остается что-то неистребимо китайское, из-за чего другие китайцы тут же узнают в нем компатриота. А китайцев, говорящих на китайском языке, на телевидении и без того хватает.
Ни гиппопотама, ни феникса
Слава волновала китайцев еще в древние времена. Юлиан Щуцкий в «Китайской классической книге перемен» упоминает о знаменитом царедворце Цзи-Цзы, жившем в ХI в. до н.э. Согласно преданию, он был главным советником при дворе тогдашнего царя. Китайцы видят в Цзи-Цзы некоего идеального человека, который сознательно отошел от славы, но, что очень важно, впоследствии все равно был прославлен и вознесен на вершины.
Конфуций (VI-V вв. до н.э.) в знаменитом трактате «Лунь юй» говорит: «Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей». Это вполне соотносится с его теорией о благородном муже — цзюньцзы и низком человеке — сяожэне. Цзюньцзы, по Конфуцию, наделен всеми возможными достоинствами, сяожэнь думает лишь о выгоде. Благородный муж следует путем золотой середины. Занимая высокое положение, он не злоупотребляет им; занимая низкое положение, не претендует на то, что не дано ему судьбой. Совсем иначе ведет себя подлый человек — сяожэнь. Для него не существует запретов, он все время стремится к незаслуженной выгоде, в том числе и к славе, которой он недостоин.
Но, однако, и сам Конфуций не удерживается, чтобы не посетовать на судьбу: «Феникс не появляется, и река не посылает карты. Конец мне!» О чем же сокрушался великий учитель? Согласно легенде, когда на землю приходит необыкновенный человек, это отмечается удивительными знамениями. Так, при легендарном китайском императоре Шуне явились феникс и гиппопотам, у которого на спине были особенные рисунки (та самая «карта»). А при Конфуции этих знамений не было — то есть это могло означать, что он недостаточно велик, чтобы изменить лицо мира. Впрочем, Конфуций, скорее всего, не о славе беспокоился, а думал о практической стороне дела. Ведь чем больше людей его знают, тем больше тех, кто последует его учению и устремится к добродетели.
Надо сказать, что слава в старом Китае не была делом сугубо личным. Она принадлежала не столько человеку, сколько его роду и продолжалась в далеком будущем. Например, после сдачи государственных экзаменов на чиновничьи должности имена лучших соискателей выбивались на каменных стелах, а стелы эти ставились в храмах Конфуция. До сих пор такие стелы можно видеть в разных районах Китая — обычно они стоят на каменном же панцире гигантской черепахи.
Все, разумеется, помнят Герострата, который в IV веке до н.э. сжег храм Артемиды. Считается, что Герострат хотел таким образом прославиться и остаться в памяти потомков. Надо признать, это ему удалось, хотя память о Герострате весьма дурная. В старом же Китае на геростратов «подвиг» мог пойти только умалишенный. Дело в том, что в Поднебесной слава связывалась исключительно с хорошими поступками. Если же человек получал известность в качестве преступника, это било не только по нему, но и по его семье, роду, селу, где он родился, и даже по целому уезду. Например, если провинился местный студент, то студентам всего уезда могли запретить сдавать экзамены в течение трех или пяти лет. А это означало, что они не могли занять чиновничью должность и вместе со своими семьями вынуждены были сидеть, положив зубы на полку. Если же преступление было серьезное, то семью разбойника могли просто уничтожить под корень. Причем часто это делали не слуги закона, а свои же соседи.
Слава в Китае настигала разных людей и по совершенно разным поводам. Например, до нас дошло имя жены императора Сюаньцзуна красавицы Ян Гуйфэй (719-756 гг.). Она оказалась в числе четырех красавиц древнего Китая. Строго говоря, Ян Гуйфэй не была так уж красива, даже ее современники отмечали, что она толстовата. Однако она была необыкновенно умна, мила, хорошо воспитана, и это привлекло к ней сердце властелина. К несчастью, история Ян Гуйфэй окончилась печально: император предал красавицу, после чего ее задушили.
Довольно двусмысленная слава досталась на долю знаменитого повара И. А. Согласно преданию, он жил в период «Весен и осеней» (VIII-V вв. до н.э.). Князь, которому он служил, пресытился его стряпней и требовал какого-то необыкновенного блюда. Преданность повара своему господину была так велика, что он убил своего малолетнего сына и приготовил из него кушанье, которое очень понравилось князю.
Стоит заметить, что подход к славе у китайцев довольно прагматический. Славы как таковой недостаточно, слава должна приносить деньги. Так, Конфуций, несмотря на свою известность, был человеком не особенно состоятельным (в отличие от его потомков, которые сумели монетизировать славу великого предка). До сих пор у китайцев бытует поговорка «Конфуций переезжает — в телеге только книги». Смысл ее понятен: чем помогла тебе твоя ученость?
Автор классического китайского романа «Сон в красном тереме» Цао Сюэцинь (XVIII в.), несмотря на большую популярность его книги, жил очень бедно, буквально впроголодь. В жизни знаменитого поэта Су Дунпо (1037–1101) были моменты, когда он питался самой дешевой пищей — вареными паразитами.
В городе Нинбо на небольшой туристической улице стоит памятник другому великому китайскому писателю, У Чэнъэню, написавшему роман «Путешествие на Запад». По значению для китайской литературы он примерно то же, что для русской — Толстой или Достоевский. Так вот, памятник ему, конечно, поставили. Но перед ним стоит несколько памятников местным торговцам, писатель же ютится в самом конце очереди. Почему? Да потому что гений его не принес ему достаточного количества денег.
Любопытна слава китайских полководцев. Некоторые из них были оценены только после смерти. При этом в заслугу им часто ставили не боевые подвиги, а честность, разумное администрирование и тот факт, что солдаты их не умирали от голода и болезней в мирное время.
Бывало, что имя выдающегося человека сохранялось в веках благодаря храмам. Так, в храмах бога медицины ставили статуи знаменитых врачей, а в храмах Конфуция — каменные стелы с выбитыми на них именами лучших студентов из числа выдержавших государственные экзамены.
Назначенные знаменитости
В древнем даосском трактате «Чжуан-цзы» есть такая притча.
«Чжуан-цзы удил рыбу в реке Пушуй, а правитель Чу прислал к нему двух своих сановников с посланием, и в том послании говорилось: «Желаю возложить на Вас бремя государственных дел».
Чжуан-цзы даже удочки из рук не выпустил и головы не повернул, а только сказал в ответ: «Я слыхал, что в Чу есть священная черепаха, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правитель завернул ее в тонкий шелк, спрятал в ларец, а ларец тот поставил в своем храме предков. Что бы предпочла эта черепаха: быть мертвой, но чтобы поклонялись ее костям, или быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи?»
Оба сановника ответили: «Конечно, она предпочла бы быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи».
— Уходите прочь! — воскликнул Чжуан-цзы. — Я тоже буду волочить хвост по грязи!» (Перевод В. В. Малявина).
Великому мудрецу древности вторит китаист Николай Спешнев, который пишет в своей книге: «Китайская поговорка гласит: «Люди боятся стать знаменитыми, а свиньи — откормленными». Знаменитым станут завидовать, а зависть — это зло, которое существует столько же, сколько и мир, и цветет в Китае пышным цветом. Ну а чем кончает жирная свинья, тоже хорошо известно». («Китайцы. Особенности национальной психологии», СПБ., Каро, 2011, с. 58).
Но практический опыт говорит китайцу совсем другое: чем больше у тебя славы, тем лучше ты живешь. Правда, путь к славе тернист и на этом пути приходится иной раз жертвовать очень многим.
Самым знаменитым актером пекинской оперы XX века считается Мэй Ланфань. Так вот, когда он был еще совсем юн, на улицах города развешивались афиши с изображениями 12 отроков, выступающих на сцене. Отроки эти назывались «12 золотых шпилек». Это была одновременно и реклама театра, и своего рода приглашение: состоятельные люди могли прийти и приятно провести время с юными актерами. Так вот, среди «золотых шпилек» был и Мэй Ланфань. Согласитесь, невеселое начало для всекитайской славы… (Справедливости ради заметим: биографы утверждают, что, несмотря на афиши, Мэй Ланфаня чаша сия миновала, и он был только актером, дополнительных «обязанностей» на него не возлагали).
При Мао Цзэдуне представление о славе приобрело специфический характер. Тогда тоже были известные люди, которых знали еще с докоммунистических времен. Но чаще знаменитостей назначали. Показательна в этом смысле история Лэй Фэна. В детстве он остался сиротой, потом стал простым бойцом китайской армии, младшим командиром автомобильного подразделения. Поскольку он родился в сороковые годы, то в военных действиях не участвовал. Лэй Фэн погиб от несчастного случая в 21 год. Руководству Китая показалось, что фигура солдата, преданного делу коммунизма, вполне годится для воспитания патриотических чувств, и в массы был брошен лозунг «Учиться у Лэй Фэна!»
Позже, впрочем, появились подозрения, что между реальным Лэй Фэном и его идеальным образом очень мало общего. Среди китайцев стали ходить истории о Лэй Фэне, похожие на советский анекдот, в котором Сталин угрожает назначить вдовой Ленина не Крупскую, а совсем другую женщину.
Настоящая слава при Мао Цзэдуне могла быть только у одного человека — у самого Великого кормчего. Если же в интересах дела нужны были какие-то знаменитости, их назначали. Это могли быть лучшие лесорубы, сталевары, ткачихи — и так далее. Но слава как таковая была ресурсом государства и раздавалась скупо.
В девяностые и двухтысячные ситуация изменилась. Простые китайские обыватели возмечтали о своей минуте славы. И получают они ее в совершенно неожиданных местах. Например, те, кто бывал на живых китайских концертах, наверняка видели такую картину: номер заканчивается, певец выходит на поклоны, звучат аплодисменты — и в этот момент на сцену начинают выходить зрители с цветами. Отдав цветы артисту, зритель поворачивается к залу и, оттеснив артиста, начинает раскланиваться, как будто на концерт пришли ради него, и это он, а не певец взял сейчас верхнее «фа». После чего чрезвычайно довольный зритель уходит со сцены, а на его месте возникает новый любитель поклонов. Любопытно, что и публика, и сам артист воспринимают такое поведение вполне спокойно. Никто не гонит нахалов со сцены, никто их не освистывает, им хлопают так же громко, как и самому виновнику торжества. Некоторые особо хитрые зрители даже экономят. Они выходят на сцену без цветов, просто жмут артисту руку и уже потом с чувством выполненного долга начинают раскланиваться.
Есть в Поднебесной и своя «Минута славы» по-китайски. Среди соискателей на многих телезрителей особое впечатление произвел участник по прозвищу «Самая железная китайская голова». Его талант состоял в том, что этой своей головой он вставал на острый железный костыль и так стоял некоторое время.
Но слава — вещь непостоянная. Все, кто бывал в Китае в двухтысячные, знают, насколько там был популярен российский певец Витас. Это была слава настоящая — альбомы Витаса продавались на каждом углу, о нем делали телепередачи, он даже снимался в китайских фильмах — правда, в бессловесных ролях, языком он так и не овладел. Причина, по которой Витас снискал такую славу именно в Поднебесной, не совсем ясна. Предполагают, что его заоблачной высоты звуки напоминали местным жителям об их родном искусстве китайской оперы, славящейся высокими голосами исполнителей.
Кончилось все это в один миг. Как-то по центральному китайскому телевидению показали бенефис Витаса. И вот на этом бенефисе вдруг в зале начали вставать какие-то очкастые китайские студенты и сходу, а капелла выдавать точно такие же запредельно высокие ноты, как и российский вокалист. Как им это удавалось, неясно, но это оказался удар ниже пояса. Витас стоял с чрезвычайно кислым видом — то, что раньше казалось тайной только его таланта, теперь стало достоянием простых китайских недорослей. Так или иначе, после этого популярность его в Китае сошла на нет, и ему пришлось вернуться домой.
Новое время и новые технологии принесли новые способы прославиться. Сейчас любой китаец, сидящий в социальных сетях, вполне может проснуться утром знаменитым. Для этого не нужно обладать вообще никакими талантами, достаточно только учудить что-нибудь очень-очень странное. Впрочем, это уже другая история.
Правила комментирования
comments powered by Disqus