50 ведер горячего вина для бухарского хана
Прошло более двух десятков лет после распада СССР, и сегодня Россия с новыми силами пытается восстановить утраченное влияние в Центральной Азии. С давних времен жители этого региона регулярно фигурировали в русских официальных дипломатических и военных сводках, где зачастую, невзирая на страну происхождения, назывались «бухарцами» (по названию уроженцев одного из среднеазиатских государств — Бухарского ханства, затем эмирата). Россию и Центральную Азию объединяют годы и даже столетия совместной истории в рамках империи и СССР. Однако долгое время для русских купцов, казаков и военных этот край и его жители были далекой восточной экзотикой. Как строились дипломатические связи между «государством московитов» и странами Центральной Азии, «Фергане» рассказал кандидат исторических наук, заведующий сектором отдела Музея археологии Москвы Максим Моисеев.
— К какому времени относятся первые контакты Московского (Русского) государства с государствами Центральной Азией — Казахским, Бухарским, Хивинским ханствами?
— История начала отношений между Московским государством и государствами Центральной Азии относится к одной из самых запутанных научных проблем, так как источников как таковых сохранилось крайне мало. Если суммировать все, что удалось выяснить к настоящему времени, то хронология первых контактов будет следующая. 28 сентября 1491 года в Москву прибыло посольство от правителя Хорасана, главы Тимуридов, султана Хусейна Байкары. Затем отношения будут прерваны на долгие годы.
Начало отношений между Россией и Казахским ханством относится ко времени правления Касым-хана и хронологически укладываются в промежуток 1519–1521 годов. Затем эти отношения были также прерваны и возобновились около 1570-х – 1580-х годов. Впрочем, и тогда эти контакты, очевидно, не были регулярными и вскоре тоже прервались. Но вот уже посольство 1594 года обеспечено сохранившимися документами, поэтому к нему всегда было приковано внимание, и с этого времени можно говорить о точном, а не предположительном начале двусторонних контактов.
Такая же сложная картина и с началом отношений между Московским государством и Бухарским и Хивинскими ханствами. Долгое время начало этих контактов относили к 1558–1559 годам. Сейчас нам известно, что первое бухарское посольство посетило Москву в конце 1548 года. Отправил его хан Бухары Абдул-Азиз, не так давно было найдено его послание. В 1557 году в Астрахань прибыли представители Ургенча (Хива) с предложениями мира и развития торговли. В 1558 году Хивинское и Бухарское ханство посетил англичанин Дженкинсон, который вез правителям этих государств грамоты от Ивана Грозного. 4 сентября 1559 года хивинские послы были приняты русским царем, а в октябре того же года в Москву приехали бухарские и самаркандские послы. С этого времени можно говорить о начале относительно регулярных дипломатических контактов.
— Имелась ли у Москвы какая-то военно-политическая доктрина в этом направлении? Когда она сформировалась?
— Ответ на этот вопрос зависит от того, что мы понимаем под военно-политической доктриной. Если мы говорим о планах завоевания Казахского, Бухарского и Хивинского ханств, то таких планов не было. Более того, когда ногайский бий Исмаил предложил Ивану Грозному напасть на Ургенч, когда там была междоусобица, то в Москве решили это предложение проигнорировать и даже не ответили на него.
В течение XVII века все-таки важнейшим направлением внешней политики было западное, а также шел процесс освоения и покорения Сибири и Дальнего Востока, так что и в это время нет серьезных планов по захвату Центральной Азии. Поэтому планы завоевания и присоединения Казахского, Бухарского и Хивинского ханств начинают появляться лишь в XVIII столетии. И если и была военно-политическая доктрина в этом направлении в XVII в., то она в значительной степени ограничивалась необходимостью защиты собственных рубежей и урегулирования пограничных конфликтов с помощью шертования (шерть — присяга на верность договорным отношениям с Русским государством).
— Являлись ли государства Центральной Азии в представлении «московитов» наследниками Монгольской империи? Как в целом эти страны воспринимались на Руси — отделялись ли каким-то образом от уже покоренных ханств, татар, ногайцев или башкир?
— Любопытный вопрос, но ответить на него непросто. Дело в том, что от XVI века до нас дошло одно (!) послание из Бухары 1548 года, послание Бориса Годунова хану Бухары Абдулле II 1589 года и относительно полное послание самаркандского правителя Саида-султана 1566 года. На таком ограниченном материале крайне сложно понять, каковы были представления русских о центральноазиатских государствах. Очевидно, в Москве знали, что это одно пространство, где действуют те же, например, посольские обычаи, что и в постордынских странах (Крымском ханстве и Ногайской Орде).
Так что мы можем полагать, что частично для русских политиков и интеллектуалов центральноазиатские государства воспринимались как некое единое целое с постордынским пространством, как уже покоренным, так и сохранившим свою политическую субъектность. Однако дать более определенный ответ можно лишь после проведения специальных и всесторонних исследований, количество которых пока ничтожно мало.
— С вашей точки зрения, с какого времени Русь по отношению к Центральной Азии стала доминировать?
— Говорить о доминировании Руси по отношению к Центральной Азии нельзя. Доминировать стала Российская империя, и если в XVIII веке это было не очевидно, то в XIX веке стало уже свершившимся фактом, альтернатив которому не было.
— Можно ли сравнить продвижение Руси на Кавказ с продвижением в Центральную Азию? В чем схожесть и различия?
— Любые аналогии ложны, хотя и небезынтересны. Если отвечать тезисно, то необходимо, во-первых разграничить термин «Русь». Есть период Московского государства (XV–XVII вв.), когда говорить о продвижении в Центральную Азию нельзя, и есть имперский период (XVIII–XX вв.), когда центральноазиатские государства стали частью империи. Если говорить о сходстве, то это свойственная и Московскому государству, и Российской империи стратегия, ориентированная на включение местных элит в свою иерархию. Различие скорее касается того, что Центральная Азия была прямо завоевана, тогда как Северный Кавказ попал в зону российского влияния в рамках договоренностей «великих держав», и местное сопротивление возникло позднее. Впрочем, прямых параллелей, с моей точки зрения, не так и много. Хотя для адекватного ответа необходимо проведение специальных компаративных исследований.
— Реально ли представить ситуацию, при которой экспансия Руси после покорения Сибирского ханства развивалась бы не дальше на восток, а на юг? Почему, по вашему мнению, этого не произошло?
— Для начала стоило бы отказаться от представлений о некой крайне экспансионистской Руси и окружавших ее пасторальных пастушках. В реальности все было заметно сложнее. Стоит помнить, что Казахское ханство на протяжении всего XVI века было непримиримым врагом шибанидских государств, и они вели нескончаемые войны друг с другом. Бухарское ханство тоже имело свой взгляд на международные отношения и вело свою вполне экспансионистскую политику, особенно при Абдулле II.
Так что все вели достаточно агрессивную внешнюю политику. Теперь что касается существа вопроса. Разворачивать движение с востока на юг не было никакого смысла. В XVII веке весь этот регион не мог предложить чего-нибудь настолько существенного, чтобы, забыв обо всех сложностях и опасностях, решиться на завоевание, например, Бухары. Лишь изменение экономики, бурное строительство заводов и развитие текстильной промышленности привели к возрастанию потребностей в сырье, а затем и в рынках сбыта, подтолкнули имперскую внешнюю политику к формированию центральноазиатского вектора.
— Играли ли государства Центральной Азии какую-то роль в треугольнике взаимоотношений Россия — Османская империя — Персия?
— Да, безусловно. Анализируя эту историю, мы сталкиваемся с формированием трансконтинентальной системы международных отношений, предтечей тех систем, что будут сформированы в XIX–XX вв. И это очень интересно. Шибанидские государства (Бухарское и Хивинское ханства) в XVI веке выступали союзниками османов и совершали разорительные походы на Иран, время от времени синхронно с Турцией. А вот Казахское ханство враждовало с шибанидами и естественным образом выступало союзником Сефевидов.
В целом союзнические отношения были и между Священной Римской империей и Ираном. Конечно, рано или поздно такая конфигурация должна была бы подтолкнуть Россию к определению своей позиции. Учитывая, что Москва и Вена были ситуативными союзниками, то сближение в рамках антиосманской коалиции выглядело логично. В годы правления Ивана Грозного, впрочем, эта политика была периферийной, и мы можем предполагать, что в Москве были больше заинтересованы в мирных отношениях с Турцией.
А вот при Борисе Годунове (как во время правления Федора Ивановича, так и при самостоятельном царствовании) эта политика получила полное воплощение. Россия выступала как безопасный канал связи между Ираном и Веной, а казахи пытались заключить антибухарский военный союз с Москвой. Контакты же шибанидских государств со Стамбулом после покорения Астрахани оказались затруднены. После Смуты московские политики пошли на то, чтобы приостановить реализацию такой политики, к тому же геополитическая обстановка в регионе изменилась, хотя протурецкий вектор внешней политики Бухары и Хивы сохранялся.
— Что можно сказать о взаимных посольствах в XVI–XVII веках? Носили ли они дипломатический характер или были исключительно коммерческими мероприятиями?
— Посольства, естественно, носили дипломатический характер. Другой вопрос, насколько серьезной была политическая повестка. Из сохранившихся материалов заметно влияние вопросов торговли, но слишком доверять этому нельзя. Дело в том, что при определенной фрагментарности сохранившегося материала мы подпадаем под влияние того, что сохранилось. То есть если сохранились сведения о конфликтах, то мы рассматриваем отношения как конфликтные, если о торговле, то как торговые. Вне всякого сомнения, для русской политики в Центрально-Азиатском регионе очень важным был вопрос о пленниках: их освобождении и пресечении угона населения. Вокруг этого комплекса проблем выстраивалось и политическое содержание отношений. Кроме этого, для периода XVI века заметна стратегия на выстраивание системы, блокирующей турецкий фактор, о чем я говорил выше.
— Известно ли что-то о юридически закрепленных договоренностях Русского царства с различными государствами Центральной Азии в рассматриваемый период?
— Для отношений Российского царства с нехристианскими народами характерна сложная система оформления отношений. Для этого использовались шерти, имевшие характер присяги. В шертях прописывались обязанности одной стороны и на них приносилась присяга (клятва), в случае с мусульманами — на Коране. Как такового международного права в XVI–XVII веках еще не было, представление о нем только начинает формироваться. В XVIII веке, с одной стороны, само это право приобретает некоторую конкретику, а с другой стороны, происходит унификация всего дипломатического протокола, происходит отказ от архаических обрядов и переход на европейские нормы.
— Какие товары служили в основном предметом торговли Руси со странами Центральной Азии?
— Торговали в первую очередь тканями и предметами роскоши и элитарного потребления. Например, хану Абдулле II было отправлено «50 ведер вина горячего», кречеты и т.п. Торговали кожами, спиртным, разными мехами. Оружие, как правило, продаже из Московского государства не подлежало.
— С каких годов отслеживается появление на Руси бухарских, хивинских, казахско-киргизских диаспор?
— Российский историк Александр Петрович Чулошников писал, что среднеазиатская диаспора появилась в Нижнем Новгороде еще в XIV веке. Однако достоверных подтверждений этому у нас все-таки нет. В XVI веке о появлении таких диаспор можно говорить применительно в первую очередь по отношению к Казани и Астрахани. В XVII столетии этот процесс естественно усиливается, и эти группы населения мы уже можем более-менее проследить по источникам.
— Когда впервые озвучиваются в дипломатической переписке возможности перехода различных государств Центральной Азии под протекторат России? Все ли перечисленные страны рассматривали такую возможность?
— Казахский хан Таваккул (Тауекель) в конце XVI века был готов перейти под русское покровительство. Впрочем, очень скоро стало ясно, что стороны не поняли друг друга, и казахи хотели лишь помощи в борьбе с Бухарой, а в Москве решили, что они готовы перейти под царскую руку. В принципе, в течение XVII века такие планы не имели реального характера. Возникать подобные идеи могли время от времени, но механизмов для их воплощения не было ни у одной из сторон, да и желания такого не видно не только у центральноазиатских правителей, но и у московских царей. А вот в XVIII веке у имперского правительства такой интерес появился, и он был реализован в течение XVIII–XIX веков.
— Какую роль сыграло казачество в контактах России с Центральной Азией?
— В первую очередь роль посредника. Конечно, возникавшие конфликты между казаками и, например, казахами центральному правительству приходилось урегулировать, хотя и само правительство могло прибегать к казачьей помощи для решения своих тактических задач.
Правила комментирования
comments powered by Disqus