В новом интервью с Евгенией Махмутовой, кандидатом политических наук, доцентом Департамента политологии Финансового университета при Правительстве РФ мы поговорили о привлекательности России для Центральной Азии и вызовах иностранного «мягкого влияния» для России и ЕАЭС в регионе.
«Креативная дипломатия» (КД): Евгения, как вы оцениваете привлекательность России для стран Центральной Азии? Что для населения Центральной Азии наиболее ценно и близко в России?
Евгения Махмутова: Есть несколько факторов, которые сегодня определяют привлекательность России для стран региона. Все, что ценно и понятно жителям Центральной Азии в отношении России, можно объединить в такой феномен, как общий историко-культурный код. Он сформировался большей частью в советский период и по-прежнему определяет взаимоотношения нашей страны со странами Центральной Азии.
В постсоветский период в большинстве стран Центральной Азии выстраивался свой нарратив, приобретавший выраженные национальные черты и направленный, в том числе, на вытеснение русского языка из публичного пространства. За годы независимости в Центральной Азии выросло целое поколение, которое не просто не помнит советский период, но даже не застало ранние постсоветские времена. За эти годы существенно сократилось и пространство использования русского языка.
И все же для многих жителей современной Центральной Азии понятны и близки такие символы, как Победа в Великой Отечественной войне, русская классическая и советская литература, советские кинематограф, эстрада, спорт, юмор, образование. А для поколения нынешней молодежи узнаваемы в Центральной Азии уже современные российские культурные продукты, российские медиа. Без владения русским языком обмен информацией в рамках этого феномена был бы невозможен, поэтому русский язык – фактор, который по-прежнему определяет привлекательность России как в материальном, так и в гуманитарном измерениях.
Современность диктует свои условия, и очевидно, что только на дискурсе Победы, общем советском прошлом эффективную гуманитарную политику в регионе не выстроить. Тем более что политические элиты государств региона активно оперируют именно досоветскими паттернами, например, выстраивая национальную идентичность вокруг героев национальных эпосов.
Важным фактором можно считать и близкие с Россией культурно-бытовые ценности. Несмотря на то, что сейчас они в некоторой степени размыты, их влияние по-прежнему сильно и определяет не только социальное, но и политическое поведение значительной части общества центральноазиатских государств.
«КД»: В Центральной Азии по-прежнему высок запрос на учителей русского языка, на русскоязычное образование. Как Россия могла бы помочь местному населению в этом вопросе? Какие инициативы уже есть?
Евгения Махмутова: Один из наиболее сильных инструментов «мягкой силы» России в Центральной Азии – образование. В большинстве стран региона, за исключением Туркменистана, есть филиалы российских вузов. А в Узбекистане, например, за последние несколько лет их количество кратно возросло. Начиная с 2018 года в республике были открыты филиалы таких вузов как МГИМО, Российского химико-технологического университета им. Менделеева, НИЯУ МИФИ, МИСиС и др.
Наличие филиалов, причем ведущих вузов нашей страны, говорит о сохраняющемся интересе к российской системе образования и тем возможностям, которые предоставляет российский диплом для выпускников из Центральной Азии. В этих вузах обучение ведется в том числе силами преподавателей из российских головных университетов.
Если говорить о российских программах по популяризации русского языка через образование, то здесь также хотелось бы отметить новый совместный российско-узбекский проект «Класс!» (при поддержке Министерства образования Республики Узбекистан и РГПУ им. Герцена – прим. «КД»), запущенный в 2020 году. В рамках этого проекта планируется отправка нескольких сотен российских специалистов для оценки качества преподавания русского языка в узбекоязычных школах.
Так, при содействии Россотрудничества в начале учебного 2020 года российские учителя приехали в Таджикистан. Приезд российских учителей в республику стал возможен, несмотря на пандемию. Причем работать российские педагоги будут не только в Душанбе, но и в отдаленных районах страны.
«КД»: Согласны ли Вы с позицией, что гуманитарная помощь, инвестиции в инфраструктуру стран Центральной Азии (например, Таджикистана, Узбекистана, Кыргызстана) – наиболее эффективная тактика «мягкой силы» со стороны России? Или этого недостаточно для укрепления связей?
Другое дело, что российские экономические проекты могли бы стать тем самым драйвером «мягкой силы» при условии качественных изменений в гуманитарной политике России в регионе, инвентаризации имеющегося опыта.
Евгения Махмутова: Тесное экономическое сотрудничество, безусловно, позволяет сохранять сторонам взаимный интерес друг к другу во многих сферах. Россия по-прежнему остается одним их ключевых торгово-экономических партнеров для большинства государств Центральной Азии. Россию и регион связывает весьма широкий спектр совместных экономических, торговых, энергетических, инфраструктурных и прочих проектов. Это и рабочие места, что для Центральной Азии более чем актуально, и возможность взаимной торговли, расширение рынков сбыта своей продукции.
Однако говорить об экономике как о первостепенном факторе успеха российской «мягкой силы» в регионе я бы не стала. Сегодня в регионе присутствует множество других крупных экономических игроков, и прежде всего, Китай. Другое дело, что российские экономические проекты могли бы стать тем самым драйвером «мягкой силы» при условии качественных изменений в гуманитарной политике России в регионе, инвентаризации имеющегося опыта.
Таким новым подходом могло бы стать сопряжение экономических проектов России в Центральной Азии и языковой, образовательной, культурной политики. То есть популяризация русского языка, повышение качества обучения на нем должны иметь не абстрактный характер, а быть направлены на решение конкретных задач. И на этом фоне прежние дискурсы могут быть хорошим дополнением к тем культурно-гуманитарным проектам, которые появятся в результате сопряжения с целями наращивания экономического сотрудничества.
«КД»: Миграция – это фактор «мягкой силы»? В каком случае она взаимовыгодна и России, и гражданам центральноазиатских республик?
Евгения Махмутова: Основной поток трудовых мигрантов в Россию идет именно из Узбекистана и Таджикистана. Через этот канал также передаются определенные ценностные тренды, которые мигранты либо наблюдают со стороны, либо впитывают, находясь в российском социальном пространстве. Возвращаясь к себе на родину (а большинство трудовых мигрантов из Центральной Азии – это именно сезонные рабочие, которые не стремятся остаться в России навсегда), эти люди транслируют полученную информацию в своем кругу. Кроме того, уезжая на работу в Россию, они вынуждены учить русский язык хотя бы в минимальном количестве.
Однако говорить о том, что миграция – важный элемент именно «мягкой силы» России в регионе, не приходится. В большинстве своем трудовые мигранты из Центральной Азии не стремятся погрузиться в социокультурный контекст в стране пребывания, ограничиваются минимальным уровнем знания языка и особенностей страны/места пребывания, держатся группами. Основная их цель – заработок, поэтому такое понятие как «повышение привлекательности России в Центральной Азии» через фактор миграции – да, в какой-то мере может работать, но не является основным инструментом.
Говоря о взаимной выгоде в контексте «мягкой силы», нужно понимать, что она возможна в случае успешного взаимопроникновения культур и традиций, снижения враждебности сторон друг к другу. Как этого добиться в случае с мигрантами из Центральной Азии? Безусловно, здесь важны уже и политические усилия двух сторон – принимающей и направляющей. Властями в стране исхода должна проводиться политика просвещения потенциальных мигрантов, обучение нормам поведения, традициям, культурным и языковым особенностям в стране последующего пребывания.
И наоборот, власти принимающей страны на различных площадках должны доносить до своих граждан смыслы своей миграционной политики, проводить различные мероприятия по адаптации мигрантов, в том числе и юридической. В этом случае взаимопонимания, а, значит, и взаимопринятия, будет больше.
«КД»: Как правильно взаимодействовать с русскими в Центральной Азии, чтобы не вызывать раздражения властей? Есть ли сейчас особенно острые болевые точки в этом вопросе?
Евгения Махмутова: Сейчас ситуация в отношении русскоязычных граждан более спокойная, чем это было в 90-е годы, в период активного построения национальных государств. Однако и сегодня процессы вытеснения русского языка (что актуально, прежде всего, для русскоязычных граждан) также продолжаются, но носят скорее характер ползучей дерусификации. Это и переименования улиц, и, например, программа перехода на латиницу в Казахстане, и сложности с допуском русскоязычных граждан к государственным должностям. Конечно, время и экономика диктуют свои условия, и сегодня, как было отмечено мною выше, в ряде стран, наоборот, предпринимаются усилия для расширения пространства русского языка, особенно среди молодежи.
Одним из наиболее чувствительных аспектов в этом вопросе для России в Центральной Азии является миграционный вопрос, связанный с переселением русскоязычных соотечественников. Сегодня наиболее болезненно вопрос стоит в отношении Туркменистана, где длительное время были сложности с выездом из республики граждан, имевших двойное туркменское и российское гражданство.
Что касается возможной помощи, то в основном она касается таких сюжетов, как адресная помощь пожилым людям, фронтовикам и труженикам тыла, малоимущим. Также важными сюжетами являются перспективы сохранения русскоязычных учреждений культуры (театров, музеев с экскурсиями на русском языке, концертов и др.), возможность свободного посещения исторической родины, получение образования на русском языке, содействие переселению соотечественников. Собственно, коммуникация с этой категорией жителей республик Центральной Азии должна происходить с учетом всех политических и экономических особенностей конкретной страны в регионе.
«КД»: Активность каких стран в регионе вызывает внешнеполитические риски для России, единства ЕАЭС, ОДКБ? Как России реагировать на активность зарубежных НКО в странах Центральной Азии?
Евгения Махмутова: К таким игрокам, несомненно, относится Китай, который придерживается наступательной экономической стратегии, реализует в регионе значительное количество инфраструктурных проектов, занимается популяризацией китайского языка. Это и ставшие уже традиционными для региона экономические и гуманитарные проекты США и ЕС, которые, в отличие от России и Китая, направлены в том числе на работу с гражданском обществом через сеть НКО.
Противопоставить зарубежным НКО можно собственные гуманитарные проекты, тем более что контент для них есть (например, содействие получению высшего образования в России, короткие образовательные программы для потенциальных мигрантов, проекты для русскоязычных и др.). Однако в силу отсутствия у России многолетнего опыта работы на треке НКО эта работа сегодня носит ситуативный и не всегда системный характер. Безусловно, сказывается недостаток финансирования и непонимание лицами, принимающими решения, важности этого направления с точки зрения реализации российских интересов.
По поводу единства интеграционных проектов с участием России и Центральной Азии можно отметить, что на их счет уже высказывались, например, политические элиты в США, называя ЕАЭС проектом СССР 2.0. Однако вызовы для этих проектов лежат в том числе и в плоскости внутриинтеграционной – бюрократизации, многочисленных изъятиях, неготовности национальных элит отказываться от части своего суверенитета, неверия в выгоды от интеграции и т.д.
«КД»: Как Вы оцениваете проекты «мягкой силы» Китая в регионе?
Отличительной особенностью китайской политики «мягкой силы», в отличие, скажем, от западной, является отсутствие увязывания любых проектов с политическими предписаниями. Главным культурно-гуманитарным проектом КНР в Центральной Азии остаются институты Конфуция. Причем пространство их размещения постоянно растет. Эти институты работают не только в столицах, но и в регионах, например, в Самарканде, Оше, Чкаловске (Таджикистан), Караганде.
Институт Конфуция – главный китайский инструмент популяризации китайского языка и китайской культуры. Китай также содействует притоку центральноазиатской молодежи в свои вузы с целью последующего их трудоустройства на китайских предприятиях у себя на родине. Однако в этом кроется и минус, поскольку пространство употребления китайского языка в городах Центральной Азии зачастую ограничено собственно китайскими компаниями, где может не оказаться рабочих мест.
Кроме того, Китай активно занимается пропагандой через СМИ, в частности, через русскоязычную службу «Синьхуа», агентство CCTV, проводит выставки, дни национальной культуры. Все эти меры позволяют жителям Центральной Азии лучше узнать культуру Китая, подготовиться к работе на совместных китайско-центральноазиатских предприятиях, преодолеть стереотипы. Однако говорить об абсолютном успехе Китая в регионе пока не приходится.
Да, КНР в экономическом плане действует наступательно, но в обществе по-прежнему сильны опасения по поводу т.н. «китайской экспансии», китайской этнической нетерпимости, слишком заметны культурно-ценностные различия. Все эти факторы являются ограничителями для китайской «мягкой силы».
«КД»: А каков потенциал «мягкой силы» Турции, пантюркистских проектов?
Евгения Махмутова: Преимуществами турецкой «мягкой силы» являются язык, культура, традиции. Пантюркистские проекты предполагают создание своего рода протектората Турции над странами Центральной Азии. Не со всеми государствами региона Анкаре удалось установить одинаково успешные отношения. Наиболее активно Турция работает в Туркменистане, где созданы, пожалуй, максимально благоприятные условия для реализации турецких экономических проектов. Сложные отношения у Турции долго время были с Узбекистаном, однако в 2019 году состоялось вступление этой страны в Совет сотрудничества тюркоязычных государств (Тюркский совет – прим. «КД»). Также в регионе действует такое интеграционное объединение, как Международная организация тюркской культуры (ТЮРКСОЙ – прим. «КД»).
К наиболее распространенным инструментам «мягкой силы» Турции можно отнести образование (например, Кыргызско-Турецкий университет «Манас»), турецкие культурные центры, центры изучения турецкого языка, которые содействуют выезду центральноазиатских студентов на учебу в Турцию, в том числе и в религиозные образовательные учреждения. Также Турция содействует строительству религиозных объектов в Центральной Азии.
К сильным сторонам турецкой «мягкой силы» можно отнести культурную, религиозную и языковую близость, широкую сеть экономических проектов в центральноазиатском регионе, содействие получению турецкого образования. Турция умело играет на традиционализме центральноазиатских обществ, что на фоне общей конкуренции модернизационного и традиционалистского проектов в Центральной Азии является, несомненно, вызовом для российских позиций в регионе.
«КД»: Может ли ЕАЭС в текущем виде быть точкой притяжения для центральноазиатских стран (вероятно, за исключением Туркменистана)?
Евгения Махмутова: Каждая из стран Центральной Азии решает собственную задачу, вступая на путь евразийской интеграции. Если говорить о таких странах, как Узбекистан и Таджикистан, которые потенциально могли бы пополнить ряды участников ЕАЭС, то для них, пожалуй, наиболее остро стоят такие вопросы, как трудовая миграция, а также возможность выхода на новые рынки сбыта своей продукции при минимизации экономических издержек.
Для обеих республик важен не столько сам концепт евразийской интеграции, сколько сугубо экономические выгоды от возможного вступления в Евразийский союз. Узбекистан уже выбрал для себя статус наблюдателя в ЕАЭС, Таджикистан пока определяется. Однако в условиях импортоориентированного характера таджикской экономики, растущей долговой зависимости от китайских кредитов потенциальное сближение с ЕАЭС выглядит наиболее благоприятным сценарием для Таджикистана в контексте сохранения и развития собственного производства.
«КД»: Как Вы относитесь к скепсису россиян в отношении того фактора, что евразийская интеграция объединяет нас с Центральной Азией? Или эта настороженность несущественна?“
Думаю, что данный скепсис основан, прежде всего, на низкой осведомленности рядового российского гражданина относительно смысла самого ЕАЭС. Я не говорю уже о том, что не все с уверенностью назовут точный состав евразийской пятерки. Это к вопросу о том, что евразийская интеграция по-прежнему сегодня остается проектом политических элит, которые не всегда доносят до общественности причины тех или иных решений. Ну, а поскольку Центральная Азия в понимании многих российских обывателей – это, прежде всего, мигранты, то и общее представление о ЕАЭС с участием данного региона формируется соответствующее. Решить эту проблему непонимания можно путем работы с общественностью, популяризацией в медиа, через негосударственные структуры.
«КД»: Что самое важное упускает Россия в работе по линии гуманитарных и общественных связей в центральноазиатском регионе? И как это изменить в положительную сторону?
Евгения Махмутова: Отмечу несколько моментов. Во-первых, центральноазиатские общества тоже неоднородны, причем не только в зависимости от страны, но и в каждом отдельном государстве региона есть свои микрогруппы, сообщества, работа с которыми могла бы существенно повысить привлекательность России в этих странах.
Во-вторых, после распада СССР многое, очень многое поменялось в Центральной Азии. Выросло целое поколение, для которого Советский Союз и его нарративы – не более чем история, не несущая сакрального смысла. Сокращено пространство использования русского языка, появилось много внешних игроков, которым есть что предложить жителям Центральной Азии. Сейчас важно переосмысление и систематизация российской гуманитарной стратегии в регионе, ранжирование наиболее актуальных направлений работы в соответствии с нашими приоритетами, синтез предыдущих наработок и актуальных трендов современности.
Правила комментирования
comments powered by Disqus