Участники дискуссии: Николай Клименюк, Ирина Ткаченко, Сергей Громак, Андрей Коваленко, Андрей Главатских, Сергей Кудаев

«Проблема нелегальной миграции» сопровождает меня, кажется, всю жизнь. В начале 1991 года я поехал в Германию по туристической визе без малейшего намерения возвращаться — и попросил убежища в тот же день, как попал в Берлин. Визу я получил тоже не совсем честно: очередь в посольство занимала много месяцев, каждую неделю надо было ходить на переклички, так что с визой мне помогли знакомые. В Германии я сразу стал работать: мыл полы, таскал мебель, давал частные уроки, переводил, брал за работу наличными и не платил налогов. Так делают все, но это, конечно, совершенно незаконно. И хотя документы у меня были в полном порядке, я учился в университете и хорошо говорил по-немецки, квартиры таким, как я, сдавать никто не хотел. Когда я, наконец, смог выбраться из беженского общежития и на птичьих правах снял квартиру в модном Пренцлауер-Берге, соседи заливали мне замок клеем и писали на почтовом ящике «русская свинья». Русские не пользовались большой популярностью в Восточном Берлине, а я — в своем подъезде.

Через десять лет я переехал из Берлина в Москву — и нелегальным мигрантом стала моя жена-немка. В течение десяти лет ее официальный статус в России ни разу не соответствовал реальным целям ее пребывания — как у многих строительных рабочих, дворников и грузчиков из Средней Азии. Для иностранцев жизнь в России — привилегия, которую нужно заслужить бесконечными унижениями. В качестве супруги российского гражданина и матери двух российских граждан моя жена могла получить вид на жительство, который при этом не давал ей права свободно выезжать из России и возвращаться обратно — для этого требовалось идти в ОВИР и за две недели до поездки получать выездную визу. Это ограничение касалось, естественно, только граждан из «визовых» стран. Ни один гражданин демократического государства не готов добровольно и без острой нужды подчиниться этой бессмысленной процедуре. Все эти десять лет моя жена работала, как и положено нелегалу, незаконно. Давала частные уроки, переводила. Когда она, высококлассный специалист, оформилась на работу в респектабельную организацию, ее приняли по липовым документам. Вернее, на работу оформили подставного россиянина, который получал ее пенсионные отчисления и платил с ее зарплаты подоходный налог, а моя жена не имела никаких формальных гарантий и полностью зависела от доброй воли работодателя. Ничего изменить работодатель не мог: у этой организации не было права нанимать иностранных работников, а у жены не было права работать в России. Детей во дворе дразнили фашистами, соседи заливали клеем замок.

Когда, наконец, российские власти отменили выездные визы для резидентов-иностранцев, мы пошли оформлять жене «разрешение на временное проживание» — без него вида на жительство не дают. Чтобы получить сначала этот документ, а потом и вид на жительство, мы потратили много месяцев и несколько тысяч евро, не заплатив при этом ни одной взятки и не миновав ни одной очереди. Процедура так сложна, а чиновники миграционной службы так придирчивы к качеству оформления документов, что справиться с формальностями без помощи «консультантов» категорически невозможно. Например, потому, что российские посольства при выдаче виз не используют единые правила транскрипции иностранных имен, и имя жены в разных визах писалось по-разному. А в российских документах ее имя всегда указывали как в текущей визе. Поэтому в свидетельстве о браке оно писалось так, а в справке о том, что у нее нет ВИЧ или туберкулеза, — эдак. И это нерешаемая проблема, даже если все эти визы, выданные одним и тем же посольством, стоят на соседних страницах одного и того же паспорта. «Консультанты» помогают правильно расставить запятые в заявлениях и убеждают миграционных клерков игнорировать мелкие разночтения. И я прекрасно понимаю, что очень бедным рабочим из Средней Азии пробиваться через эти кафкианские дебри значительно сложнее, чем благополучным образованным представителям среднего класса с богатым бюрократическим опытом и развитым правосознанием.

Близка мне и проблема преступности. О преступлениях мигрантов и исходящей от них опасности говорят сейчас все и повсюду. «Женщины боятся выходить на улицу» — можно услышать и на предвыборном митинге, и в офисной курилке. И они действительно боятся.

Лет тридцать назад очень пожилой профессор-хирург, приятель моих родителей, рассказывал, каково ему было работать во время «дела врачей»: «Пациент ложился на стол, смотрел мне в глаза и спрашивал: доктор, вы ведь еврей, вы меня не зарежете?». Пациенту было искренне страшно, а доктору приходилось унимать дрожь в руках. А лет десять назад я пришел устраиваться на работу в одно очень солидное издательство. До этого я был главным редактором ежемесячника «Эксперт-Вещь», приложения к деловому журналу «Эксперт». Сейчас таких приложений, где пишут про насущные проблемы быта и бытия, уйма, а тогда это была экзотика. Один из руководителей издательства сказал мне на собеседовании: «У вас там в глянце все берут откаты, а у нас так не принято. Не знаю, сможете ли вы здесь работать». У этого медиаменеджера и журналиста много заслуг и интересных мнений, и мне с тех пор приходилось сталкиваться с ним по разным поводам, но я так и не смог преодолеть неприязнь, которую он вызвал у меня на том собеседовании. Хотя, конечно, глупо отрицать, что в глянцевых изданиях случаются откаты. Зато я прекрасно понимаю людей, которых коллективно подозревают в преступлениях или склонности к ним.

Эти подозрения опасны не только взаимной неприязнью. В известном смысле они — самоисполняющиеся пророчества. Скажите, что «женщины боятся мигрантов», — и они действительно начнут бояться. Скажите это раз сто — и страх станет общественной реальностью с осязаемыми последствиями. Когда вы боитесь, вы ждете, что вас защитят. Например, государство. Даже если угрозы в действительности нет. Это ситуация пата. Либо государство бездействует, потому что знает, что в действиях нет нужды, но вы продолжаете бояться. И тогда «на вашу защиту» встают какие-нибудь дружинники, ополченцы или просто гопота, и они орудуют с ощущением общественной поддержки. Так агрессия и насилие выходят из-под контроля власти. Либо государство «ради вашего спокойствия» закручивает гайки и начинает проявлять необоснованную жесткость — так появляются произвол властей и полицейское насилие, которые выходят из-под контроля общества и никогда не ограничиваются только какой-то узкой группой. В реальности обычно происходит и то и другое. Ну а те, кого подозревают и третируют, тоже не испытывают к своим обидчикам ни уважения, ни любви.

Простых выходов из такого положения нет. Нужно не только принимать и исполнять разумные законы, нужно успокаивать людей и мирить их друг с другом. Инструменты такого примирения хорошо известны: политическая корректность, толерантность, интеграционная политика — все это чуждые российскому истеблишменту и неприятные обывателю иностранные слова.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram