В условиях мирового кризиса ЕАЭС показал себя экономически устойчивой структурой, способной сопротивляться санкционным вызовам. Тем не менее, специалисты считают, что глобальные изменения приведут к определенной модернизации Евразийского экономического союза. О том, какие тренды развития должен учитывать ЕАЭС в новых условиях, Ia-centr.ru поговорил с директором Центра прикладных исследований TALAP Рахимом Ошакбаевым. 

- Давайте поговорим о том, как интеграционный проект ЕАЭС существует в условиях антироссийских санкций. Должна ли как-то измениться его работа, учитывая новые вызовы?

- Интеграционные структуры, как и российская экономика, выдержали испытание внешним шоком. Однако геоэкономические и геополитические изменения ставят новые вызовы. Появились риски попасть под вторичные санкции. При этом никто из участников ЕАЭС, в том числе Казахстан, не ставят под сомнение успешность, необходимость и перспективность евразийского интеграционного проекта.

Этот проект приносит очевидные выгоды и бизнесу, и населению. Так, Казахстан около 50% всего продовольствия импортирует из России. Это большой спектр критически важных потребительских товаров, а также товаров промежуточного потребления для бизнеса. И это несмотря на то, что у нас отрицательный торговый баланс. Также очень важна свобода передвижения людей, трудовой силы.

С учетом новых вызовов, институты интеграции требуют фундаментальной перезагрузки. В первую очередь, речь о Евразийской экономической комиссии, а также сопутствующих институтах, таких как ЕАБР (Евразийский банк развития – Ред.). На мой взгляд, также невероятно актуально открывать новые треки сотрудничества. В первую очередь, в сфере водопользования и адаптации к изменению климата.

Кроме того, важно работать в сфере секвестрации углерода. Это большая и недооцененная ниша – по сути, новая отрасль экономики с большим экспортным потенциалом. Если мы научимся секвестировать углерод в ЕАЭС и получим признание международных компаний, то сможем экспортировать эту секвестрацию.

Так, есть проект по снижению ущерба от катастрофы на Аральском море. Узбекистан и Казахстан засаживают там по миллиарду деревьев саксаул. Сколько они получают углерода, никто точно не знает. Почему бы не сделать углеродные полигоны, с верификацией по международным стандартам? В Костанае выгорели леса, сейчас идет их восстановление. Эта работа тоже может быть оплачена через секвестрацию. Можно вспомнить карбоновое земледелие – у кормовых трав гораздо более высокий потенциал секвестрации, чем при высаживании лесов. Это тоже никак не посчитано.

У России уже есть карбоновые полигоны, есть мощный научный задел в этой сфере. Но, с учетом сложившейся ситуации, сотрудничество и выходы на международные рынки для нее сильно осложнены. Однако этот потенциал уже можно использовать в Центральной Азии, создавать евразийскую сеть карбоновых полигонов. Допустим, Китай готов платить 47 юаней за одну тонну поглощенного углерода. Почему мы их не получаем?

Криптоэкономика – тоже невероятно недооцененная сфера. С учетом того, что основные санкционные удары приходятся на финансовую сферу. Соответственно, нужно экспериментировать, делать евразийскую криптоэкономику. Я считаю, нужен эксперимент с выпуском наднациональной криптовалюты, эмиссия которой будет проходить на прозрачных и равноправных условиях. Тем более, для этого уже есть прецеденты. Думаю, интерес к подобному цифровому активу будет очень высоким.

- Справедливо ли будет сказать, что сейчас для ЕАЭС идет речь о создании экономически автономных структур в Евразии?

- Полная автономия – это, конечно, утопия, с учетом глобальных взаимосвязей. Но, безусловно, определенная регионализация есть. Как пример: я раньше занимался аграрной экономикой, и у нас всегда были дискуссии по понятию продовольственной безопасности. В постсоветстких странах продовольственную безопасность трактовали как самообеспеченность. Что страна должна обеспечивать себя продуктами самостоятельно на 80%.

Эксперты ООН и Всемирного Банка говорили, что такого определения продовольственной безопасности нет. Вы же не можете, например, самостоятельно обеспечить себя кофе и бананами? То же самое в отношении сахара. Какой смысл инвестировать в сахарную свеклу, когда можно гораздо дешевле купить сахар-сырец из сахарного тростника?

Но реальность показала, что аспект самообеспеченности является одним из важнейших. Помимо физической доступности, это также экономическая доступность. И как минимум, по какой-то базовой категории товаров всегда требуются инвестиции. Пусть даже они окажутся неконкурентоспособными по издержкам.

Этот принцип касается и промышленности. Допустим, Казахстан по географическому положению – страна, которая максимально не предполагает какую-либо индустриализацию. У нас невероятные расстояния между населенными пунктами, очень низкая плотность населения, отсутствие квалифицированной рабочей силы.

Однако я являюсь сторонником проактивной промышленной политики в Казахстане. Индустриализация в любом случае важна, у нее много так называемых spillover effect's. В первую очередь, они связаны с привитием индустриальных навыков населению, апгрейдами и так далее. Соответственно, индустриализация Центральной Азии (в первую очередь юга Казахстана, а также Узбекистана и Кыгрызстана), ее встраивание в промышленное разделение труда мне кажется крайне важным.

- Сейчас много говорят об экономическом дистанцировании России и ЕАЭС от Западной Европы и США. Какие перспективы открываются в этой связи?

- Я предполагаю, что текущие тектонические изменения в среднесрочной перспективе приведут к необратимому отрыву пространства Большой Евразии (как минимум, постсоветской его части) от глобального Запада и западной экономики. Это, конечно, не означает, что мы все должны объединиться и дружить против Запада. Но это ставит перед народами Евразии вопрос, как обустроить нашу жизнь. Как сделать нашу энергетику, инфраструктуру, образование, гуманитарную сферу, культуру более самодостаточными.

- Какой из аспектов экономической и технологической самодостаточности для Евразии Вы бы особенно выделили?

- Я бы остановился на одном из аспектов «зеленой экономики». Один из ключевых компонентов будущего технологического уклада – это концепция углеродной нейтральности, или Net Zero. Частью этого проекта в Европейском союзе (в его технической, финансовой, инвестиционной политике) является так называемая таксономия. В ее рамках определяется список признанных технологий, в которые крупным финансовым институтам разрешено инвестировать. Предположу, что эти списки, в первую очередь, ориентированы на западноевропейских поставщиков оборудования.

Так, были большие споры о том, почему в эту таксономию не включали атомную энергетику. Хотя фактически она гораздо более «зеленая», чем альтернативная энергетика. Материалы Центра исследований при Еврокомиссии показывают: весь жизненный цикл атомной энергетики (включая добычу и утилизацию) наиболее экологичен по выбросам углерода и других веществ. Но, тем не менее, по идеологическим причинам атомную энергетику долго не признавали элементом «зеленой экономики». Хотя сейчас ее признали и включили в таксономию. Это просто пример.

Соответственно, нам необходимо подключать крупнейшие технологические державы, такие как Китай, Турция, Иран, Индия, и совместно предлагать какую-то евразийскую таксономию. Создавать свой список поставщиков технологий, которые могли бы участвовать в «зеленом переходе» и получать фондирование.

Изменение климата – это очевидная вещь. Китай объявил эту повестку, Россия, я думаю, тоже будет двигаться туда. Но важно занять проактивную позицию и двигать свою концепцию. Это важнейший элемент независимой промышленной политики.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram