Великая Отечественная война. Нелегко восстановить все события, собрать впечатления, точку зрения, но кое-что донести до следующих поколений нужно. Сегодня воспоминаниями делится Петр Иванович Поломошнов, освобождавший Украину, Молдову, Румынию, Венгрию. Богатый внуками и правнуками ветеран живет в Бишкеке.
- Скажите, Петр Иванович, с чего началась ваша война?
- Мне было 20 лет — ребенок еще! Родом я из Алтая, в то время уже жил в Томске. В августе 1942 года нас — томских, кемеровских призывников — погрузили в вагоны, привезли в Новосибирск и сразу — под Сталинград. Потом отправили в Пензу, в Горький, где выучился на механика-водителя танка. Затем зачислили в состав 18-го отдельного самоходного танкового полка, эшелоном повезли под Москву, в Пушкино — там был формировочный танковый пункт. Шел ноябрь 1943-го. Одели, обули, мы отстрелялись, и сразу — в бой. Под Киевом получил крещение огнем.
- Каким был ваш первый бой?
- Боев было много, всех не припомнишь, но первый врезался в память. Дали приказ: разведку боем делать. Вышли тремя самоходками, двумя танками Т-34. Немцы встретили огнем, сразу одну машину подожгли, только механик успел выскочить, остальные сгорели. Нащупали, что там большое соединение немецких войск и их танковая часть. Крещение состоялось, проверили себя на страх.
- Были солдаты, которые сдавались?
- Не знаю, только в "учебке" встречал. Один говорил: "Боюсь". Из нас сколотили экипаж, он так и остался. Не знаю, куда дальше его определили.
- Как проходили бои?
- Ночью передвигались, готовясь к наступлению, а на рассвете брали населенный пункт. Я воевал в 6-й танковой армии в составе 1-го Украинского фронта. Долго кружили по Киевской области: только возьмем деревушку, пехота отстает, не успевает за нами, немцы опять занимают село, и приходится выбивать их во второй раз. Например, два раза брали Житомир.
- Случались ли какие-то ошибки на войне?
- Помню, как горел. А дело было так. 19 февраля 1944-го мы попали в окружение и решили выходить из него. В одно село заехали, разведку сделали: половина его была занята немцами, другая половина — нашими. Решили прорваться в другую деревню, чтобы переплыть через переправу, за которой стояли свои. Пошли в атаку. Село взяли, немцы отступили. Потом по приказу двинулись к переправе. У одной самоходки мотор отказал. Мы стояли около углового дома и амбара для хлеба. Спрашиваю у механика заглохшей машины: "Трос есть?", он отвечает: "Да". Зацепил я самоходку за крючок своего танка и потащил, машина завелась, механик отцепил трос и поехал. Я промедлил, надо было сразу следом за ним двигать. Смотрю: какой-то танк остановился за углом у забора-частокола из прутьев, только одну башню и видно. Я думал, что Т-34 наш. Но ствол быстро повернул прямо на меня. В голове завертелось: "Сейчас расстреляет", сто метров оставалось между нами. Я успел быстро развернуться, однако немец ударил снарядом, прошил броню, мотор тут же заглох, машина загорелась и покатилась. Мы выскочили, давай ее останавливать, меня опалило. Побежали к речке. Заряжающий впереди, я за ним, споткнулся, упал, вымок. За бугром — речка, небольшая, но очень быстрая, холодная, горная. Мы в зимней одежде: ватные брюки, фуфайка, шинель, теплый шлем. Думал: "Утону". Скинул ремень, шинель, остался в фуфайке. Помню, когда раздевался, какой-то мужик лет пятидесяти подбежал, плачет: "Спасите, я плавать не умею". А я и сам не умел, упал в воду, давай по-собачьи грести. Добрался до того берега, взялся за лозу, но не могу ног поднять — тяжелые же, в валенках.
Наконец выбрался, а тут уже немцы в 150-200 метрах стреляют по нам. Кругом чистое поле, рядом кустарник, мой наган остался в шинели. Лежим, повернул голову, смотрю, а солдат, что рядом, говорит: "Ты что делаешь? Увидят же!". Ветерок поднялся, замерзать стали. Лежали дотемна. Моя фуфайка вздыбилась из-за ветра и холода. Подумал: "Неохота умирать". Слышали разговоры немцев. Они думали, что мы все погибли. С наступлением темноты мы решили уходить, меня с трудом оторвали от земли и льда — не мог ног согнуть. Добрались до нашей линии обороны, оттуда сначала открыли огонь. Мы принялись кричать: "Свои, свои". Потом прошли в первые попавшиеся хаты — в них было жарко натоплено, хозяева убежали, попрятались. Меня колотило, с трудом разделся, чтобы высушить вещи. Потом мы еле нашли свою часть, которая находилась в другом селе. Там, решив, что мы предатели, поснимали с нас ремни, посадили в "каталажку". Никто не объяснил, кто и какую ошибку допустил, почему нас никто не выручил, столько людей погибло, раненые остались лежать на месте…
— А какое сражение, в котором вы участвовали, было самым масштабным?
— В Молдавии долго подготавливали большое наступление, ждали технику. Наконец 19 августа 1944 года нас, механиков, водителей, командиров машин повезли поближе к передовой, указали места, где нужно утром поставить машины. До рассвета уже не спали — какой сон. Ночью подняли, без света фар расставили машины. Орудий много, разных калибров. Все были начеку. Лето, утро, небо голубое… Началась перестрелка, но слабая, редко разорвется какой снаряд. Стало подниматься солнце — оранжевое, красивое. В 6 часов утра сделали сигнальный выстрел “катюши”, и все загромыхало. Земля содрогалась часа три, как при землетрясении, и даже хуже. Гул сплошной, небо серое, солнце как в тумане, гарь, пепел… Что там выживет? Потом сигнал: "В атаку!". Наши разбили немецкий бронетранспортер и конную пушку. Первую линию проезжал — ничего не видел, на второй линии было много пленных: румын, итальянцев. Немцы находились сзади и стреляли в них, чтобы не сбегали.
…Мой командир, сидевший на броне, рассмотрел, что противник отступает по косогору, и стал махать мне: мол, быстрее, быстрее… Тут в нас кто-то выстрелил с противоположной стороны, видать, из дальнобойных орудий, снаряд упал рядом и разорвался. Командир махнул, я его не понял, высунулся, хотел его спросить, тут меня выбросило, клок поясницы вырвало, рубаха сразу кровью пропиталась. Командира осколками всего прошило, но живой остался.
- Не голодали на фронте?
- Передвижную кухню я видел только два раза. Ели в основном после боя, в освобожденных деревнях. Утром наступали, выдавливали немцев, заходили в пустые дома (хозяева прятались), что найдем, то и съедали. Не голодали, борщи ели. Только на Украине соли не было, а без нее вся еда, как трава. Как-то поросенка закололи, приготовили, иногда кур ели, но это редко. В Молдавии вся пища была из кукурузы — хлеб, каша, суп, немного надоедало.
- Где вы закончили войну?
- В Венгрии — заболел, и меня отправили в пересыльный пункт в Сталинграде.
- Как жилось после войны?
- В 1947-м поехал домой в Алтайский край. Очень хотел увидеть семью, жаль, маму не застал, она умерла в 44-м. Невеста меня ждала, переписывались всю войну. Но с ней не сложилось, женился на другой, прожили вместе 55 лет душа в душу. Татьяной Лукьяновной ее звали.
- А как оказались в Кыргызстане?
- После войны служил в МВД и как-то отправился в командировку в Ташкент. Там повстречал одного солдата из Кыргызстана, он предложил: "У нас хорошо, приезжайте к нам жить!". В 1952 году мы прибыли сюда, сначала ненадолго. Понравились город, климат, изобилие фруктов, и четыре года спустя перебрались окончательно. Зовут в Россию, но что-то не хочется…
Правила комментирования
comments powered by Disqus