Уже в конце прошлого столетия произошел весьма ощутимый и значимый сдвиг от реконструктивно-описательной истории к аналитической, что продиктовано было не только наличием дошедшего до критической массы исторического материала, но и безусловным кризисом прежних методологий и технологий исторического исследования. Одним из аспектов нового по характеру историософского интереса стало переосмысление таких традиционных дефиниций, как «цивилизация» и «империя». Дискуссии о них развернулись практически сразу не только среди историков, но и среди философов, социологов, экономистов, культурологов. Было сделано немало для реконструкции истории и понимания специфики многих евразийских цивилизаций. Если исходить из логики исторического процесса, под «цивилизацией» следует понимать не уровень развития того или иного общества, а определенный «мир» как пространственно – временной культурно-экономический континуум, у которого есть «своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть» [Шпенглер.С. 20].
Однако, если история земледельческих «миров» уже не раз проходила через порожденные ею самой «фильтры» разнообразных методологических систем, то история кочевников во многом еще находится на описательно-реконструктивной стадии. Они настолько отличаются от оседлых обществ, что вполне закономерно встает вопрос, а можем ли мы применять термины «кочевая цивилизация» и «кочевая империя» к их «ордам» и «бандам»[1].
В кочевниковедении наработан столь огромный материал в виде фактов и идей и отмечено столь значительное количество особенностей развития кочевого сообщества, не характерных как для земледельческих областей, так и для районов с присваивающей экономикой, что не видеть или игнорировать специфику развития и устройства обществ евразийского степного коридора уже невозможно. В историографии однако, как справедливо отметил пионер идеи кочевой цивилизации в нашей стране А. И. Мартынов [Мартынов. Степи Евразии; он же. О степной; Он же. Первичные цивилизации; Он же. Два этапа; Он же. Модель; Совещание], взаимоотношения обществ оседлых цивилизаций и степной Евразии все еще не рассматривались как система отношений двух параллельно развивающихся миров и это связано с тем, что оседлые общества — явление историческое, а степная Евразия, прежде всего, археологическое, добавим, и филологическое, т. е. описываемое все еще достаточно тенденциозно, в значительной степени на основе тех оценок, которые давали современники кочевой цивилизации.
Все же надо отметить, что идея кочевой цивилизации, пусть и медленно, чаще с приставкой «квази», с опровержением самой идеи, с указанием на то, что все еще не выработаны критерии для ее выделения, пробивает дорогу [Железняков; Кульпин; Буровский].
Кочевничество становится основным направлением хозяйственно-культурного развития евразийских племен, как минимум, с середины I тыс. до н.э. Выделение этой цивилизации вполне можно назвать степной революцией, которая имела не меньшее значение для человечества, чем городская или земледельческая. Кочевая цивилизация – это особый мир, отличающийся как от западной, так и от восточной цивилизации, а степной образ жизни такой же исторический феномен, как и городской, сельский, морской.
Можно выделить и цивилизационные или «мировые» признаки территории расселения кочевников:
· определенность территории. Она может быть определена как совокупность степи и травянистой пустыни, лежащая во внутренней части Евразии и окаймленная с севера гигантским лесным массивом [Mackinder; Савицкий]. Чаще всего данная территория почти совпадает с аридной областью.
· определенность исторического периода. Кочевая цивилизация формировалась одновременно с другими (в основном, первое тысячелетие до н. э.). В Восточной Азии «освободительная борьба» с «варварами» (гуннами, киданями, чжурчжэнями, монголами, маньчжурами) завершилась лишь в начале прошлого столетия. Таким образом, «средневековый период» может быть обозначен и как время непосредственного взаимодействия двух цивилизационных зон (в Европе «романского» и «германского» начал, в Восточной Азии ханьского по происхождению Китая и «кочевых империй» тюрко-монгольского ареала).
Эту классическую эпоху существования кочевой цивилизации можно разделить на три периода:
1. гуннский (III в. до н. э. - V в. н. э.) — эпоха великого переселения народов, когда происходит изменение политической карты Великой Степи и сопредельных территорий (Китай, Индия, Европа), формирование новых этнокультурных сообществ.
2. тюркский (VI – XII вв. н. э.) – тюркизация Центральной Азии, Степи, Южной Сибири.
3. монгольский (XII – XIV вв.). Апогеем станет существование державы Чингисхана. В итоге сложится новая этническая и политическая карта.
· стабильность и длительность существования данной цивилизационной зоны.
· уникальность исторического развития.
· Этноцентризм, доходящий до представления о «избранности» народа и идеализирования своей территории.
· Этнокультурная «гибридность». В зоне степей взаимодействуют различные субкультуры и в результате рождается новый культурный синтез. Это мешает интенсификации культурных процессов, но дает возможность для формирования культурного плюрализма, поэтому у кочевников практически не наблюдается идейных споров, а камнем преткновения являются в основном практические проблемы.
· особый алгоритм социо-культурной жизни – гетерономический[2].
· самобытность и оригинальность культурных представлений и традиций и их близость.
· этно-культурный экспансионизм, доходящий до навязывания своей цивилизационной парадигмы. Первая сторона этого процесса (широкое проникновение кочевых этносов на территорию оседлых обществ) очевидна и она рассматривалась негативно, как уничтожение культуры бескультурными кочевниками. Тем не менее, можно говорить и о значительном культурном экспансионизме кочевников.
Примеров тому много.
— Культурные процессы, происходившие в степной Азии, были не менее важны для всемирной истории, чем те, что происходили в оседлой зоне [Малявкин. С. 24]. Все крупные регионы (Европа, Ислам, Индия, Китай и Золотая Орда) во многом благодаря и кочевникам оказались интегрированными в единое геокультурное и макроэкономическое пространство. Кочевники активно участвовали в создании общих евразийских культурных ценностей, социальных институтов, активном освоении новых земель, влияли на темпы и направление развития многих народов и государств, участвовали в возникновении международных коммуникаций и ретрансляции созданной в культурных центрах информации. Одним из важнейших результатов конвергенции кочевых и оседлых обществ станет подпитка ислама одной из древнейших азиатских культур – тюркской.
— XIII – XIV вв. стали особым «швом» в евразийской истории и именно кочевники сыграли ключевую роль в создании новой геополитической конструкции Азии. Этот особо ощутимый вклад кочевников практически до сих пор оценивается исключительно негативно, как разрушительный. Между тем, передвижения кочевников являются всего лишь частью огромного евразийского, фактически «второго великого переселения народов». Для этой первой фазы складывания нового миропорядка характерны традиционные методы решения назревших проблем (внешняя экспансия, переселения). Необходимо было снятие прежней «феодальной» структуры общества, которая уже изживала себя сама. Об этом свидетельствует широкое распространение по всей Евразии городов, становящихся не только политическими или военными центрами, но и центрами ремесла и торговли. В Европе происходит выделение так называемой «католической» зоны, отличающейся акцентом на развитии городской экономики, внешней торговли, «общественного полезного» научного знания и рационалистической философии. Азиатские цивилизации начинают экономическую переориентацию на океаны. Передвижения кочевников оказались наиболее эффективным средством окончательного снятия остатков родоплеменной арматуры. В итоге складывается новая, дошедшая до нас, этническая карта Евразии. В Европе наблюдается похожая картина, когда на смену прежним франкам, готам, кельтам и др. окончательно приходят французы, немцы, англичане, русские. Снята была насильственно и «героическая» феодальная верхушка, ориентированная на аграрную экономику и разбой. Налажены новые трансконтинентальные связи. Появилась и новая культурная карта. Кочевники во всех этих процессах играли не просто роль «дворников», но и участвовали в этническом, политическом и культурном структурировании пространства.
— С XIII в. по всей Евразии разворачивается новая по характеру культурная революция в форме «возрождения» (европейские ренессансы, китайский ренессанс, средневосточное возрождение, кавказские и византийские ренессансы, «ренессансные явления» на Руси) и везде будет присутствовать некая антикочевая составляющая. Это не удивительно, ведь мощный выплеск «бессловесной» кочевой массы, затопившей всю Азию, стал «вызовом» практически для всех оседлых цивилизаций. Надо было «навести порядок» после этого наводнения и в этой деятельности явственно видна огромная и тяжелая работа по фильтрации не столько иной этнической массы, сколько по упорядочиванию достаточно бессистемно вброшенной идейно-культурной информации.
— С монголов начинается этническая стадия формирования цивилизационного пространства будущей России. Сначала сложно соединились Южная Сибирь и Степь и сформировалась своеобразная «зона Чингисхана», где общность прослеживалась через него и его деяния. В религиозно-культурном плане здесь наблюдается большая пестрота (ислам, буддизм, шаманизм), но связующими факторами являются следование «пути отцов» и «духу Чингиса».
— Медленно начинает складываться русско-татарский симбиоз. Русичи проникают в Степь (до Монголии), татары оседают на Руси и начинает оформляться единое экономическое и, в какой-то степени, культурное пространство.
— Определенную роль в складывании российской цивилизационной зоны сыграла и культурообразующая идея «Москва – третий Рим», в которой можно проследить некоторое азиатское влияние. Здесь кроме следов новозаветного универсализма прослеживаются элементы характерного для Степи понимания того, что Бескрайнее Небо управляет всеми народами ойкумены. В результате появляется замечательная формула «Рим весь мир», одним из оснований которой является и то, что «вся христианская царства преидоша в конец»[3]. Фактически здесь можно увидеть заявление о том, что отныне «Рим» как оптимальная социо-культурная модель возможен только за пределами той зоны, в рамках которой он родился и свершил до конца свой «жизненный путь».
· привлекательность «имиджа» для других народов, недаром во многих оседлых культурах даже существовал образ «благородного дикаря», общество которого чуждо наживы, социального неравенства, несправедливости, частной собственности, изощренной и безутешной культуры.
· умение «уживаться» с ними. Вероятно, есть смысл видеть в истории взаимоотношений кочевых и оседлых обществ не только «политику умиротворения» «воинственных варваров», но и сознательное стремление кочевых союзов к «добрососедским отношениям» с южанами.
· традиционализм. Традиции кочевников были не менее крепки, чем традиции оседлых обществ и играли, быть может, даже большую роль в общественной жизни. Налицо и тесная связь идеологии и психологии: идеология «рассыпана» в традициях, обычаях, языке, морали, способах мировосприятия и миропонимания.
· Цивилизационный коллективизм. Кочевникам близок идеал с акцентом на идее максимально полного растворения человека в массе. Здесь на первом плане дихотомии «человек – человек» и «человек – общество».
· специфический «мировой язык» [Пиков. Киданьский язык] как синтетический, впитывающий в себя в той или иной мере лексику и терминологию всех народов и племен цивилизационной зоны. Примером тому может служить так называемый «киданьский» язык. Известно, что и монголы создавали свою письменность искусственно.
· своеобразие форм государственного и социального развития, связанное со сложной социальной структурой, имеющей «вертикальный» характер, где различные слои располагаются как бы друг над другом («феодальная лестница»), и с формированием властных элит, слоев населения, которые не связаны напрямую с сельско-хозяйственной сферой, и т. д.
· возможность складывания предельно централизованного государства и особая сила «верховной власти». Государство не является изобретением только оседлых обществ, оно – общецивилизационный феномен и такой же обязательный признак цивилизации как и город, письменность, религия, язык. Если учитывать, что в рамках средневековья государство прежде всего организующая и регулирующая сила, то государственные образования кочевников ни в чем не отличались от оседлых государств. Здесь тоже проявляется цивилизационная специфика – все они так или иначе были завязаны на вождя, существовала определенная пестрота государственных форм (существенный признак цивилизации – децентрализация). В кочевых империях впервые в рамках средневекового периода истории Евразии появляется постоянная армия, которая, например, при Ляо была объявлена «оплотом государства», при монголах стала средством невиданной доселе атаки.
· Одним из отличительных признаков любой цивилизации была монархическая форма правления и особая роль правителя. Его «заветам», как, например, заветам Чингисхана, могли следовать очень длительное время. Со временем они теряли свою привязанность к определенной пространственно-временной точке и трансформировались из сложной парадигмы в систему морально-нравственных императивов. Так, от «закона Моисея» брались фактически только «десять заповедей», от «Ясы» Чингисхана «дух великого предка».
· очень своеобразное отношение к миру, которое можно назвать «искусственным». Это – принцип и он находит свое выражение в постижении «воли Неба», долге как основе универсальной морали, цели истории как принятии «небесного порядка» и т. д. Любая «цивилизация» сама себя «строит» и этот признак, вероятно, следует признать центральным, ибо именно он дает возможность отличить цивилизацию от иных природно-климатических и хозяйственно-культурных зон (охотников – собирателей Австралии или арктических охотников и рыболовов), которые ориентируются не на интенсивную, производящую, а экстенсивную, присваивающую экономику.
· специфический «религиозный» комплекс идей и рецептов, который объединяет и регулирует этнические и социальные группы и маркирует цивилизацию, отличая ее от соседей («Небо» как «начало» «избранности» того или иного народа). Религиозные представления кочевников были очень специфическими (это еще одна из особенностей их цивилизации). Кочевников обвиняли не только в том, что они не «доросли» до религии, но и в том, что они «искажали» любые мировые религии, а это еще одна цивилизационная особенность – фильтрация любой культурной информации, которая приходит извне.
· особое значение и оформление принимает взаимодействие различных этнических и социальных групп в цивилизации. Базовым здесь является представление об «избранном роде», а потом и «избранном народе».
· специфика представления о сакральном и сверхъестественном «начале» («тэнгри» — «Небо»). Оно легло в основу особой религиозной системы («тэнгрианство»). Оформление ее было связано не только с естественной потребностью человека найти защиту от грозных природных сил, но и от нарождающихся социальных проблем (явный признак цивилизации).
· специфический аксиологический набор как комплекс моральных норм, социальных рецептов и их обоснований. Специфика кочевой аксиологии в значительной мере связана с консервацией тех социально-нравственных норм, которые характерны для периода евразийской античности. Иными словами, средневековые кочевники как бы продолжали жить в бронзовом и железном веках. Более того, создается по своему уникальная ситуация. Кочевники жили динамично, отсюда и понимание Неба как вечного движения и беспредельности. Бескрайнее Небо, по их мнению, не только простирается над бескрайней Землей, но и управляет ею в любой ее точке. Именно это оправдывало претензии кочевников на их вмешательство в дела любых племен и народов и давало право на их покорение, причем не «словом», а «делом». С другой стороны, здесь можно увидеть одно из первоначальных оформлений идеи равенства всех народов – Небо покровительствует любому, а не только, скажем, ханьцу.
· особое представление об «истории»[4], которое способствовало выводу полиэтничного и мультикультурного общества из ситуации противостояния культур периода «язычества» (столпотворения культур) в диалог, становясь необходимым дискурсом ответов. История вместе с географией помогала маркировать ойкумену как «мир», создать что-то вроде историко-культурного атласа.
· особое значение литературы и письменности. Культуру в целом можно назвать своеобразной программой достижения некоей «цели», а она определяется базовой идеей или «словом». У кочевников таким «словом» было «Небо». Именно оно стало «ядром» и отправной точки для разветвленной системы мифов, легенд и сказаний как «литературы», а впоследствии, на наивысшей стадии развития кочевой цивилизации, и письменных текстов (литература у киданей и чжурчжэней, «Сокровенное сказание»).
· особая роль и преимущественная ценность земли и др. Хозяйственная деятельность связана с преобладанием скотоводства. Налицо и характерная для средневековых цивилизаций идея землепользования, а не землевладения, когда все от имени Неба лишь распоряжались землей (хан, тысячники, дарханы, родоначальники) и это пользование регулировалась обычаями и традициями.
· Система налогов и дани. Этот фактор связан с планированием, воспроизводством отношений собственности, самой собственности, государственным аппаратом. Такая задача требует постоянного сбора, обработки и донесения до исполнителей огромного объема конкретной и точной информации, а в конечном итоге и появления письменности.
Разумеется, это далеко не полный список черт [см.также: Мартынов. Два этапа], определяющих специфику этно-культурного и социально-политического развития цивилизации, но он намеренно составлен таким образом, чтобы подчеркнуть в качестве маркеров не только экономические или природные факторы, но и комплекс традиций и идей.
Главным для маркирования цивилизации представляется выделить ее паради́гму[5] как алгоритм осмысления мира на основе определенных идей, взглядов и понятий[6]. Модель цивилизации можно выразить дробью, где в числителе находится парадигма, а в знаменателе эмпирические конструкции, прежде всего государство.
В любой цивилизации можно выделить две зоны — геополитическое «ядро» и этнокультурную периферию. Под «ядром» в данном случае есть смысл подразумевать регион, характеризующийся относительной этнической, государственной, политической, экономической и культурной гомогенностью и стабильностью, под «периферией» – располагающиеся вокруг этносы и субэтносы, развитие которых связано с близкими, но и несколько иными характеристиками (более низкий уровень или лежащая в основе иная экономика) и не отличается необходимой устойчивостью и однородностью. Но обязательной особенностью периферии является идейно-культурная и экономическая близость с центром. Самое яркое выражение эта модель нашла на «плечах» Евразии, в Европе и Китае, где в «центре» существовали империи («Средиземное море», «Срединное государство» в междуречье Хуанхэ и Янцзы) и на периферии «варвары». В этих центрах зарождается и оформляется цивилизационная парадигма и из этих «островов» она идет до границ периферии.
Границы культурной периферии неопределенны, границы же «ядра» достаточно четки. На Западе «ядерная» зона была ограничена пустынями, морями и «римскими валами», в Китае – морями, Гималаями и Великой стеной. Зона же влияния христианской культуры в средние века доходила до Урала, китайской – до берегов Северного Ледовитого океана[7]. Кочевая цивилизация находилась в «средиземье», т. е. между различными цивилизационными зонами – Сибирью [Томилов], Китаем, Средним Востоком, Византией, славянским миром и лишь отчасти христианско-европейским «pax»’ом.
Есть смысл обратить внимание и на то, что это промежуточное «средиземное» положение основной массы кочевых областей мешало их вхождению в какую-то одну цивилизационную зону и требовало формирования своей собственной более сложной и оригинальной культуры. Единство трех зон (Сибирь, кочевой коридор, южные оседлые цивилизации) невозможно в принципе. Выход один – быть неким проливом между урало-сибирской Сциллой и оседлой Харибдой, образно говоря, дорогой, вдоль которой расположены различные «миры».
На протяжении нескольких тысячелетий межцивилизационную «почту» переносил конь – «автомобиль веков». Как «почтальоны» кочевники были нужны почти три тысячелетия. «Цивилизации» всегда нуждались друг в друге, подпитке своей парадигмы со стороны других культурных ценностей и для всех нужна была общая картина «ойкумены», а не только своего «мира». До сих пор многие исследователи предпочитают говорить, что необходимо «для анализа особенностей развития кочевых обществ руководствоваться больше идеями диффузионизма, чем эволюционизма» [Бубенок], однако, здесь налицо незаметная ежедневная культурная эстафета.
В целом на исчезновение кочевой цивилизации повлияли как минимум два фактора:
1. экономический – сократилась роль в кочевников экономике Евразии.
2. культурный – когда оседлые цивилизации установили иные пути коммуникации, от «услуг» кочевников отказались.
Правила комментирования
comments powered by Disqus