Трансграничные реки в Центральной и Южной Азии — это не только источник жизни для миллионов людей, но и арена сложных геополитических игр, где вода становится инструментом давления, сотрудничества или конфликта. В Центральной Азии бассейны Амударьи и Сырдарьи связывают пять государств с населением около 70 миллионов человек, а в Южной Азии реки Инд и Ганг-Брахмапутра обеспечивают водой более 1,5 миллиарда жителей Индии, Пакистана, Бангладеш и Непала. Несмотря на схожие вызовы — изменение климата, рост населения, дефицит ресурсов, — подходы к управлению этими водными артериями в двух регионах разительно отличаются. Центральная Азия делает ставку на двусторонние соглашения и постепенное укрепление региональных институтов, тогда как Южная Азия опирается на исторически сложившиеся договоры и международное посредничество, часто сталкиваясь с эскалацией напряженности.

В Центральной Азии ключевой особенностью управления трансграничными реками является фрагментированность подходов, унаследованная от советского прошлого. До 1991 года Москва централизованно регулировала распределение воды между республиками, где верхние течения (Таджикистан и Кыргызстан) обеспечивали гидроэнергию, а нижние (Узбекистан, Туркменистан и Казахстан) — ирригацию. После распада СССР этот баланс рухнул: в 1992 году было подписано Алма-Атинское соглашение, закрепившее квоты на водозабор (например, Узбекистан получил 42% стока Амударьи, Туркменистан — 22%), но без учета энергетических нужд верховых стран. В результате за 30 лет объем стока Амударьи сократился на 20% — с 79 кубических километров в 1980-х годах до 63 кубических километров в 2020-х, по данным Межгосударственной координационной водохозяйственной комиссии (МКВК). Это вынудило страны искать новые форматы взаимодействия.

За последние три года Центральная Азия заключила четыре новых двусторонних соглашения по управлению реками. Например, в 2022 году Кыргызстан и Узбекистан договорились о совместном использовании реки Чу, установив ежегодный лимит в 1,5 миллиарда кубометров воды для ирригации и 300 МВт электроэнергии для Бишкека. Туркменистан и Узбекистан в том же году обновили договор по Амударье, добавив пункт о координации в условиях изменения климата, что предусматривает обмен данными о стоке каждые три месяца. Эти шаги показывают движение к гибкости: с 2018 года объем обмена гидрологической информацией между странами региона вырос на 35%, по оценкам Европейской экономической комиссии ООН (ЕЭК ООН). Однако прогресс тормозит отсутствие единого регионального органа с реальными полномочиями. МКВК, созданная в 1993 году, имеет бюджет всего 2 миллиона долларов в год и не может навязывать решения, что делает ее скорее площадкой для диалога, чем регулятором.

В Южной Азии ситуация иная: управление трансграничными реками опирается на долгосрочные договоры, но осложняется политической напряженностью. Договор по реке Инд между Индией и Пакистаном, подписанный в 1960 году при посредничестве Всемирного банка, остается одним из самых устойчивых соглашений в регионе. Он делит шесть притоков Инда: Индия получила контроль над восточными реками (Сатледж, Биас, Рави) с объемом стока около 33 миллиардов кубометров, а Пакистан — над западными (Инд, Джелам, Чинаб) с 167 миллиардами кубометров. За 63 года действия договора стороны провели 118 совместных инспекций плотин и каналов, а споры, такие как строительство плотины Кишан в 2018 году, решались через арбитраж в Гааге. Тем не менее, в 2023 году Пакистан зафиксировал снижение стока Инда на 12% из-за новых индийских проектов, что обострило риторику Исламабада о «водной войне».

Ганг-Брахмапутра в Южной Азии демонстрирует другой подход. Индия и Бангладеш в 1996 году заключили договор о распределении стока Ганга, гарантировав Дакке минимум 991 кубометр в секунду в сухой сезон (январь–май). Однако за последние 10 лет Индия увеличила число плотин в верховьях с 14 до 23, что сократило приток в Бангладеш на 8%, по данным Совместной речной комиссии (JRC). В отличие от Центральной Азии, здесь нет активного обмена данными: в 2022 году JRC провела лишь две встречи, а Индия предоставила лишь 60% требуемой гидрологической информации. Это подчеркивает проблему: Южная Азия полагается на устаревшие рамки, которые не учитывают современные вызовы, такие как таяние гималайских ледников, обеспечивающих 40% стока Ганга.

Климатический фактор усиливает различия в подходах. В Центральной Азии ледники Памира и Тянь-Шаня, питающие Амударью и Сырдарью, потеряли 28–38% массы с 1957 по 2010 годы, а темпы таяния достигли 1% в год, по данным ПРООН. Это вынуждает страны региона искать адаптивные решения: в 2023 году Казахстан и Узбекистан начали проект по защите Приташкентского водоносного горизонта, вложив 5 миллионов долларов в мониторинг подземных вод. В Южной Азии таяние Гималаев идет быстрее — 0,6 метра в год, что увеличило сток Инда на 7% с 2000 по 2020 годы, но грозит долгосрочным истощением. Индия инвестировала 1,2 миллиарда долларов в строительство 50 новых плотин за последние пять лет, усиливая контроль над ресурсами, тогда как Пакистан и Бангладеш остаются в роли реципиентов без сопоставимых инициатив.

Энергетический аспект тоже разделяет регионы. В Центральной Азии Таджикистан и Кыргызстан, владеющие 70% водных ресурсов региона, производят 19 ГВт гидроэнергии в год, но экспортируют лишь 10% из-за слабой инфраструктуры. Проект CASA-1000, запущенный в 2016 году с бюджетом 1,2 миллиарда долларов, должен был поставить 1300 МВт в Афганистан и Пакистан, но к 2025 году реализован лишь на 60% из-за политической нестабильности. В Южной Азии Индия использует гидропотенциал Инда и Ганга на 35 ГВт, что составляет 9% ее энергобаланса, но Пакистан задействует лишь 13% потенциала Джелама и Чинаба (7 ГВт), теряя ежегодно 2 миллиарда долларов из-за нехватки мощностей.

Институциональная разница бросается в глаза. Центральная Азия, несмотря на слабость МКВК, продвигает региональный диалог: в 2023 году в Ташкенте прошел семинар с участием 30 международных экспертов, где предложили создать «Парки мира» вдоль Сырдарьи с инвестициями в 200 миллионов долларов. Южная Азия же страдает от фрагментации: Южноазиатская ассоциация регионального сотрудничества (СААРК) не провела саммит с 2014 года из-за конфликта Индии и Пакистана, а бюджет организации в 2023 году составил всего 18 миллионов долларов против 500 миллионов у ЕЭК ООН, поддерживающей Центральную Азию. Это ограничивает возможности совместных проектов, таких как предложенная в 2019 году сеть гидропостов вдоль Ганга за 150 миллионов долларов, которая так и не стартовала.

Экономические приоритеты тоже отличаются. В Центральной Азии ирригация доминирует: 80% воды Амударьи и Сырдарьи уходит на полив, поддерживая 40% ВВП региона (около 120 миллиардов долларов в 2023 году). В Южной Азии сельское хозяйство потребляет 90% стока Инда и Ганга, но промышленность Индии, генерирующая 400 миллиардов долларов в год, все больше зависит от гидроэнергии. Пакистан, напротив, теряет 1,5 миллиарда долларов ежегодно из-за наводнений в дельте Инда, не инвестируя в защитные сооружения, что контрастирует с узбекскими проектами по укреплению берегов Амударьи за 50 миллионов долларов с 2020 года.

Социальные последствия подчеркивают разрыв. В Центральной Азии дефицит воды затронул 5 миллионов фермеров в бассейне Арала с 2000 года, но программы обучения водосбережению охватили 200 тысяч человек за пять лет. В Южной Азии 120 миллионов жителей Бангладеш пострадали от засоления дельты Ганга с 2010 года, а Индия переселила 300 тысяч человек из зон затопления за тот же период, не предложив системных решений. Это отражает разницу в гибкости: Центральная Азия адаптируется через локальные инициативы, Южная Азия — через реактивные меры.

В итоге Центральная Азия движется к кооперации, пусть и медленно, с акцентом на двусторонние договоренности и климатическую адаптацию. Южная Азия застряла в исторических рамках, где политические амбиции Индии и уязвимость соседей тормозят прогресс. За 2020–2023 годы Центральная Азия привлекла 1,5 миллиарда долларов международных инвестиций в водный сектор против 800 миллионов в Южной Азии, что говорит о разной степени открытости. Вопрос в том, смогут ли регионы выйти за пределы своих подходов, чтобы справиться с общим вызовом — водой, которой становится все меньше.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram