Тысячи лет Аральское море входило в число крупнейших внутренних водоемов планеты. Стремительно обмелевшее всего за несколько десятилетий, это море, а точнее озеро, служит мрачным напоминанием: мы несем ответственность за антропогенные изменения в природе.
«Tак выглядит конец света, — говорит Юсуп Камалов, махнув рукой в сторону раскинувшейся перед нами степи, кое-где поросшей кустарником. — Если Апокалипсис когда-нибудь случится, жители Каракалпакстана точно выживут: мы уже сейчас оказались в преисподней».
В сопровождении Камалова я путешествую по северному Узбекистану. С высоты песчаного откоса открывается вид на бесприютную пустыню. Лишь проступающие из песка то тут, то там островки ракушек да с десяток насквозь проржавевших рыболовецких судов напоминают о том, что когда-то здесь была большая вода.
Мы стоим на оконечности полуострова, раньше вдававшегося в глубь Аральского моря, которое еще в 1960-е занимало четвертое место среди крупнейших внутренних водоемов планеты, раскинувшись на площади в 67 тысяч квадратных километров. За нами — Муйнак, город, который еще совсем недавно процветал благодаря рыболовству и интенсивно развивавшемуся консервному производству, ежегодно перерабатывавшему тысячи тонн рыбы. 50 лет назад здесь было южное побережье озера, а сейчас до ближайшей воды девять десятков километров на северо-запад.
Камалов привез меня сюда, чтобы показать, что осталось от былого великолепия Арала. Юсупу 64 года, он работает в Академии наук Узбекистана: специализируется на ветряной энергетике. Параллельно активно занимается экологическими проблемами региона — возглавляет Союз защиты Аральского моря и Амударьи. Камалов — представитель влиятельной узбекской династии, его отец был известным советским историком, а дедушка — последним избранным правителем, ханом, полуавтономного Каракалпакстана (в 1930-е годы эта республика вошла в состав Узбекистана).
На родине ученого до сих пор нет ни одной ветряной электростанции, но его это не останавливает. Камалов сам соорудил два дельтаплана, на которых, облетая окрестности, изучает поведение воздушных потоков в атмосфере.
«Я хочу поймать ветер — наравне с птицами», — говорит Юсуп. Он взялся показать мне, во что превратился когда-то огромный водоем, как перемены отразились на жизни региона и что осталось, после того как ушла вода.
Спутниковые снимки Аральского моря, сделанные с 1977 по 2014 год, показывают стремительное исчезновение этого природного водоема.
В 1987 году, когда Аральское море распалось на две части, Казахстан и Узбекистан пошли разными путями. В 2005 году казахи закончили строительство Кокаральской плотины, оживив северный Арал и предопределив судьбу южного. Лишившись подпитки от Сырдарьи, угнетенная неослабевающей ирригационной нагрузкой на Амударью, восточная половина южной части Арала окончательно высохла в 2014 году.
Аральское море расположено на территории двух государств — Казахстана и Узбекистана. Тысячелетиями его питали две крупные водные артерии: Амударья и Сырдарья. Из озера не вытекает ни одной реки, и уровень воды здесь всегда поддерживался за счет баланса между поступающей речной влагой и естественным испарением с поверхности.
К тому моменту, когда в IV веке до новой эры Александр Македонский захватил здешние земли, две реки уже давно служили источником жизни этого уголка Средней Азии.
Веками в их дельтах на берегах Арала существовали поселения, раскинувшиеся вдоль знаменитого Шелкового пути — караванной дороги, соединявшей Европу с Китаем. Эти земли населяли предки современных таджиков, узбеков, казахов и других народов, которые испокон веков зарабатывали на жизнь животноводством, рыболовством, земледелием, торговлей и разными ремеслами.
Кардинальные перемены произошли в 1920-х годах, когда земли сегодняшнего Узбекистана вошли в состав Советского Союза, и Сталин задумал превратить республики Средней Азии в гигантские хлопковые плантации. Засушливый климат региона не благоприятствовал выращиванию влаголюбивой культуры, и для осуществления идеи вождя пришлось реализовать один из самых амбициозных инженерных проектов в мировой истории. Практически вручную были выкопаны тысячи километров оросительных каналов, по которым воды Амударьи и Сырдарьи устремились в пустыню.
«До начала 1960-х годов системе хватало запаса прочности», — объясняет Филип Миклин, профессор географии из Университета Западного Мичигана. С начала 1980-х Миклин занимается изучением проблем водоснабжения в бывших советских республиках и за это время успел больше двадцати раз побывать в Средней Азии. Арал погибал на его глазах.
«В 1960-х инженеры решили построить дополнительные каналы. Это и стало соломинкой, переломившей хребет верблюду. В какой-то момент все начало разваливаться. Большие начальники в принципе понимали, что делают, но в тот момент не могли осознать всю тяжесть экологических последствий. Они просто не ожидали, что море обмелеет настолько быстро», — грустно говорит Миклин.
К 1987 году уровень воды в озере упал настолько сильно, что оно «распалось» надвое: северное море на территории Казахстана и большее по площади южное море, находившееся в Каракалпакстане. Обмеление продолжилось, и в 2002 году южное море, в свою очередь, разделилось на восточную и западную части.
В июле прошлого года восточная часть окончательно пересохла. Впрочем, и в этой печальной истории мрачные тучи безысходности пронзает лучик надежды.
В 2005 году Казахстан при финансовой поддержке Всемирного банка завершил строительство 13-километровой плотины на южном берегу северного моря, таким образом изолировав его и основной источник поступающей воды — Сырдарью — от южной части. Восстановление северного моря и его рыбных ресурсов пошло ускоренными темпами, превосходя ожидания ученых — правда, участь отсеченной южной части была предрешена.
«Самое удручающее в трагедии Арала — это хладнокровие советских чиновников из Министерства водных ресурсов, которые дали добро на разработку и строительство ирригационной системы. Ведь они знали, что идут на уничтожение водоема!» — восклицает Камалов. С 1920-х и до 1960-х годов они постоянно ссылались на работу русского климатолога Александра Ивановича Воейкова, в которой он называл Арал «бесполезным испарителем воды» и «ошибкой природы». На самом деле, если говорить начистоту, дело совсем не в трудах Воейкова: просто кто-то в высоких кабинетах решил, что урожаи хлопка приоритетнее рыбных ресурсов.
Хлопок здесь выращивают и сегодня. Каждую осень около двух миллионов человек (из 29-миллионного населения Узбекистана) «добровольно» отправляются на уборку в среднем трех миллионов тонн хлопка. На сельскохозяйственные работы свозят всех кого можно: государственных служащих, школьников и учителей, врачей, медсестер, инженеров и даже пенсионеров — каждый должен внести свою лепту. «Вы можете себе представить, — говорит Камалов, поворачиваясь ко мне с переднего сидения нашего Land Cruiser, — что лет сорок назад в этом месте над нами была бы тридцатиметровая толща воды?!» Вдруг водитель показывает рукой на лобовое стекло: на машину быстро надвигается плотное коричневое пятно. Проходит несколько секунд, и нас окутывает облако густой пыли, которая тут же проникает в салон. Глаза щиплет, а во рту чувствуется сильный привкус морской соли. Пылевые смерчи — далеко не единственная беда, которую не смогли предсказать советские инженеры. «Геохимики считали: при высыхании на поверхности почвы образуется твердая корка из хлорида натрия, которая позволит избежать пылевых бурь, — рассказывает Миклин. — Они оказались в корне неправы». Вместе с пылью и хлоридом натрия, концентрация которого и так превышает предельно допустимую, в воздух поднимаются и пестициды, многие из которых — как, например, ДДТ, гексахлоран, токсафен и фозалон — канцерогенны. К сожалению, эти химические соединения уже просочились во все звенья пищевой цепи. Заболеваемость раком пищевода среди жителей Каракалпакстана в 25 раз выше среднемирового значения. А еще медики бьют тревогу в связи с распространением лекарственно устойчивых разновидностей туберкулеза, повышением уровня респираторных и разного рода онкозаболеваний, врожденных патологий и заболеваний иммунной системы.
Другой страшный секрет ушедшей эпохи — военная лаборатория по тестированию биологического оружия, эвакуированная на остров Возрождения во время Великой Отечественной войны. Сюда свозили тысячи животных, на которых изучали последствия заражения сибирской язвой, оспой, чумой, бруцеллезом и другими смертельно опасными биологическими агентами. В наши дни страшный остров превратился в полуостров — преграда, отделявшая его от суши, исчезла. В 2002 году Государственный департамент США, обеспокоенный тем, что ржавеющие бочки со спорами сибирской язвы могут попасть в руки преступников, отправил сюда группу зачистки. [В 1988 году то же сделали советские войска химзащиты. — Прим. российской редакции.] Пробы пыли на наличие биологических агентов дают отрицательный результат.
…Мы продолжаем нашу поездку к морю, и по пути нам попадаются десятки нефтяных буровых установок. По словам Камалова, буровые появились здесь, как только вода начала отступать, и с каждым годом их становится все больше.
«Всем ясно, что из-за них правительству совсем не хочется возрождать Арал», — сетует он.
Вот уже несколько часов мы едем по избитой грунтовой дороге. На фоне белого песка и голубого неба мой глаз различает еще лишь два цвета: бледно-зеленые кусты саксаула, одиноко торчащие то тут, то там, и редкие розовые пятна цветущего кустарника тамариска.
Наконец на горизонте забрезжила серебристая полоса воды, которая с каждой минутой становится все заметнее. Мы подъезжаем к поселению из нескольких юрт, расположившихся прямо на берегу озера. Их обитатели собирают Artemia parthenogenetica — рачков, населяющих соленые водоемы, одних их последних оставшихся в южном Аральском море живых организмов. В былые времена, когда Аралу ничто не угрожало, вода в нем была лишь слегка солоноватой — 10 граммов соли на литр (для сравнения: средняя соленость Мирового океана 33−37 граммов на литр). Сегодня этот показатель превышает 110 граммов на литр — в такой воде ни одна рыба не выживет, вот и остались практически одни артемии. Вблизи береговой линии песок мокрый, словно после отлива на океанском побережье. Однако лунные приливы и отливы на озере практически незаметны. На самом деле мы видим, как вода отступает прямо у нас на глазах.
Камалов пробирается по вязкой смеси песка и воды, проваливаясь в нее по колено. Я медленно бреду позади, пока не оказываюсь по колено просто в воде. Ныряю и пробую проплыть, но вода выбрасывает мои ноги на поверхность, и я не могу оттолкнуться. «Ложись на спину», — подсказывает Камалов. Я следую совету. Ощущения — словно лежишь на надувном матрасе, и даже голова мягко покоится на водной подушке.
Ту ночь мы провели на соседнем плато: разбили лагерь и приготовили ужин на костре из сухих и толстых веток саксаула. Камалов разлил по стопкам водку. Когда озеро было здоровым, и рыбаки то и дело сновали по нему на лодках, каждый день воздух насыщался влагой за счет активного испарения. «Теперь вместо живительной влаги только едкая пыль», — с горечью говорит Камалов и, морщась, опрокидывает очередную рюмку.
После распада Советского Союза пять азиатских республик с большим трудом пытаются согласовать режим использования самого ценного ресурса в регионе. Вопрос очень сложный, ведь русло Сырдарьи и Амударьи проходит через несколько государств, каждое из которых заявляет о праве собственности на воду, протекающую по его территории. В попытках договориться и решить задачу постоянной нехватки воды эти страны создали Межгосударственную координационную водохозяйственную комиссию, которая, по сути, занимается двумя вопросами: кому принадлежит вода и какую ответственность перед соседями несут государства, расположенные выше по течению рек.
Когда речь заходит о попытках возродить Аральское море, жителей Каракалпакстана, одного из беднейших районов Узбекистана, никто и слышать не хочет. Страны выше по течению Амударьи считают, что воды этой реки принадлежат им. «Это настоящая дискриминация по географическому признаку, — возмущается Камалов. — Ведь именно они отняли у Арала его жизненную силу!»
Все эксперты, с которыми мне удалось поговорить, сходятся во мнении, что узбекская часть Аральского моря в обозримом будущем не восстановится. Юсуп с этим не спорит — изменить что-либо он, увы, бессилен. А через несколько недель, когда снова придет пора отправляться на сбор хлопка, он выполнит свой долг, как делает это вот уже 50 лет.
«Никаких исключений здесь нет, — сетует Камалов. — Даже если тебе 90 лет, ты одноглазый и безногий, все равно придется собирать».
Правила комментирования
comments powered by Disqus