Борьбе с коррупцией во всем мире уделяется много внимания. Проводятся рейтинги, конференции, подписываются международные конвенции. Но такое впечатление, что это зло непобедимо. Чтобы знать о природе коррупции, надо ее тщательно изучить, и даже после этого не у каждого появятся готовые рецепты по борьбе с ней.
Наш собеседник, Адылбек Шаршенбаев, председатель правления кыргызского отделения международной организации Transparency International, в сфере борьбы с коррупцией работает вот уже 10 лет. Он видел коррупцию во многих ее проявлениях – от нечистоплотных действий высокопоставленных госчиновников из администрации президента до злоупотреблений чиновников международных организаций. О том, как строилась борьба с коррупцией в Кыргызстане все эти годы, наша беседа.
О международном рейтинге
– Адылбек, когда говорят о коррупции, приводят данные рейтинга Transparency International. Что это за организация? Почему все считаются с ее рейтингами?
– Предыстория такая. Есть конвенция ООН по коррупции, которая была принята в 2003 году. И Кыргызстан, называемый тогда «островок демократии», как обычно, одним из первых ратифицировал ее в 2005–м. А вот работа по разработке Конвенции ООН была начата в 70–е годы. Отмечали необходимость борьбы с коррупцией. Дело в том, что в тот период в законодательстве развитых стран не было предусмотрено наказания за дачу взятки в развивающихся странах. Это считалось нормальным, если приходит транснациональная компания, скажем, в Нигерию и дает взятки местным чиновникам, чтобы обеспечить место на рынке. Борьба с этим явлением во всем мире началась в конце 70–х. 30 лет копилась информация по данной теме, опыт разных стран, и в 90–х годах ООН и другими организациями был предпринят ряд попыток подсчитать уровень коррупции. Но оказалось, что уровень этот посчитать сложно, так как, во–первых, каждая страна статистику ведет по–своему. А во–вторых, коррупция – явление скрытное, и зачастую выгодное обеим сторонам, которые в ней участвуют. Поэтому и раскрывается очень малая толика коррупционных явлений. К примеру, по оценкам МВД России, выявляется только до 2% коррупционных преступлений. Что касается глобальной статистики, то разнится и количество статей в уголовных кодексах разных стран, отнесенных к коррупционным преступлениям.
– Как же удается подсчитать этот уровень?
– В 1993 году Питер Айген, бывший директор Всемирного банка, со своими единомышленниками решил основать организацию, которая проводила бы исследования о вреде коррупции, и это была Transparency International. Раз уж невозможно посчитать объем коррупции и ущерб от нее, основатели организации решили поработать над восприятием коррупции населением, насколько негативно относятся к ней в разных странах. И таким образом создали методику. Индекс восприятия коррупции создавался как инструмент для того, чтобы страны могли конкурировать между собой и обсуждать, где ситуация с коррупцией хуже и что надо сделать, чтобы ее улучшить. Этот рейтинг начал набирать популярность, и все больше стран начали в него входить.
– Каков принцип создания этого рейтинга?
– Для того чтобы этот рейтинг посчитать по какой–либо стране, есть требование – наличие не менее трех исследований, заслуживающих доверия авторитетных международных организаций, содержащих вопросы, касающиеся восприятия коррупции в государственном секторе в количественных показателях. Сначала мы тщательно изучаем методики этих исследований. Затем вычленяем составляющую по коррупции и вычисляем, приводим к общему знаменателю и выводим рейтинг.
– Сколько баллов в рейтинге?
– В 2012 году мы поменяли методику. Первоначально нельзя было сравнивать предыдущий год и последующий, просто в течение года можно было сказать кто лучше, для того чтобы страны между собой конкурировали. Но в 2010 году решили переработать методику: чтобы можно было отследить динамику, решили ввести возможность сравнения рейтинга по годам. Раньше была шкала от 0 – абсолютно коррумпированная страна до 10 – абсолютно чистая страна от коррупции. Но с 2012 года у нас новая шкала – от 0 до 100, и можно сравнивать динамику.
– Какое место Кыргызстана в данном рейтинге?
– В 2012–2013 годы индекс Кыргызстана был 24 балла, а за 2014 год 27. Однако чтобы говорить о прогрессе в борьбе с коррупцией, необходимо наблюдать положительную динамику в течение ряда лет. Показатель нашей страны за 2014 год говорит, что мы пока находимся в ряду стран с экстремальной коррупцией. Это те страны, где индекс меньше 30 баллов. Сюда же относятся Россия, Казахстан, Таджикистан. Индекс за 2015 год будет опубликован в конце января этого года.
– А какая самая коррумпированная и некоррумпированная страны?
– Сомали и Северная Корея – страны с самым высоким индексом коррупции. А страны, где наименьшая коррупция, – Новая Зеландия, Дания, Норвегия, Швеция, Финляндия – у них около 90 баллов. 100 баллов нет ни у кого, потому что обязательно имеется хоть какое–то проявление этого преступления.
Виды коррупции
– Какие виды коррупции существуют?
– Довольно распространенный вид – это «вращающиеся двери». Например, сидит госчиновник в Министерстве связи и «крышует» или способствует работе какого–то сотового оператора, продвигает его интересы. А через некоторое время идет туда работать на хорошую зарплату. Этот вид распространен во всем мире. Есть непотизм, когда продвигают или покровительствуют друзьям или родственникам, вне зависимости от их профессиональных качеств. Фаворитизм, когда продвигают по службе из–за личных симпатий босса. Есть патроно–клиентские отношения, когда руководитель создает группу сторонников, которые поддерживают его политические или экономические интересы, и за счет этого он продвигает их интересы. Но самым опасным видом коррупции на высшем уровне является захват государства.
– Это тот вид коррупции, который у нас был при Акаеве и Бакиеве?
– Да, когда все экономические и политические процессы в стране зависели от определенной группы людей или имело место семейное правление, которое было при этих президентах. Они фактически приватизировали государство. Но и после революции 2010 года есть проявления коррупции. Сюда можно отнести Закон о совете по отбору судей. Когда мы рассматривали этот закон по российской методике коррупциогенности законодательства со студентами, пришли к выводу, что коррупциогенные элементы закона указывают на его ложные цели и приоритеты и на то, что закон этот был создан с целью захвата судебной системы со стороны определенных лиц. В демократическом государстве должна работать система сдержек и противовесов между ветвями власти, а инициаторы сделали так, что законодательная и исполнительная ветви власти могут влиять на судебную систему. В результате возникло очень много вопросов. Закон этот был несовершенный.
Кыргызская действительность
– Почему вы начали заниматься антикоррупционной тематикой?
– На госслужбу я пришел из бизнеса. До 1998 года занимался бизнесом, а в 1998 году разразился кризис, и много средств осталось в России. Я пытался судиться в российских судах, чтобы вернуть эти деньги, но ничего не получилось. Позже обратился в Экономический суд СНГ в Минске. Благодаря этому печальному опыту меня пригласили работать в Госкомиссию по поддержке предпринимательства. Я пришел на госслужбу и удивился, что 70% сотрудников госаппарата фактически не работают. Мне было странно видеть, как молодые люди протирают штаны целыми днями, играя в компьютерные игры на рабочем месте, за мизерную зарплату в 2000 сомов, которой даже на бензин не хватает. Тогда я понял: чтобы работать на госслужбе и выживать, надо либо иметь свой бизнес и крышевать его, либо брать взятки. Когда я поделился этими наблюдениями со своей знакомой, которая работала в международной организации, она ответила: «А у нас зарплаты гораздо больше, но не работают 80 процентов сотрудников». Мне казалось, что это неправильно, и я решил уйти с госслужбы. В этот момент произошла первая революция 2005 года. Я встретил судью, который представлял Кыргызстан в Экономическом суде СНГ в Минске, Курманбека Жороева, и он пригласил меня поработать в Национальном агентстве по предупреждению коррупции, оно только создавалось на волне революционной эйфории. Я поверил, что можно изменить ситуацию, и пошел туда. Мы набрали сотрудников по конкурсу, 49 человек.
– Как–то тихо шла работа, не было выявлено никаких коррупционных скандалов...
– Мы начали работать в апреле 2006 года. Постепенно революционная эйфория прошла, и тема борьбы с коррупцией заглохла. Агентство выживало само по себе. Хотя по концепции мы должны были работать сначала по предупреждению, а потом добавить функции по преследованию за коррупцию. Для того, чтобы агентство функционировало эффективно, необходимо, чтобы оно было незывисимым и работало прозрачно, полномочия и функции его должны быть четко определены. Над нами стоял Национальный совет по борьбе с коррупцией для обеспечения нашей независимости и определения направлений нашей деятельности, и при нем мы были исполнительным органом. Но управляющий орган был создан для галочки, члены его не вникали в нашу деятельность. Вначале нам поступало много жалоб от граждан, но даже чтобы проводить какую–то аналитическую работу, у нас не было полномочий: мы не всегда могли получить требуемую информацию от госорганов. Несмотря на это, нам удалось сделать анализ по данным Госрегистра в части имущественного положения чиновников, в частности по незаконному выделению земель и приватизации. В 2004 году был принят Закон о декларировании имущества госчиновников, чтобы проверить, насколько их расходы соизмеримы с доходами. Но этот закон до сих пор толком не работает, декларации собирают, но на соответствие никого не проверяют. Мы попытались это сделать в 2006 году. И провели анализ зарегистрированной недвижимости на основе предоставленных Госрегистром документов и выявили, что многие руководители страны незаконно получали участки земли, и неоднократно. Сейчас по этическим соображениям фамилии назвать не могу, но там были сотрудники аппарата и администрации президента Бакиева, судьи Верховного суда. А нарушения такие – кто–то незаконно несколько участков земли получил в центре Бишкека, кто–то квартиры приватизировал ведомственные за копейки. В результате накопилось 7 томов. А наш комиссар был человеком открытым и принципиальным, он на каком–то заседании заявил об этих нарушениях, с фамилиями. И через какое–то время его убрали с этой должности. Всего он проработал 9 месяцев. Хотя по положению агентства независимость должна была обеспечиваться несменяемостью руководителя в течение 4 лет.
На его должность поставили другого комиссара, Рахматулло Эралиева, который до этого был начальником штаба Джалал–Абадского УВД. Он был после тяжелой аварии и часто находился на лечении, поэтому в работе агентства особо не участвовал. Он числился нашим руководителем около 16 месяцев, большую часть из которых лечился. Когда его только назначили, в 2007 году, он решил показать плодотворную работу агентства и выслал наши аналитические материалы по незаконной приватизации в Госагентство по делам госслужбы и в администрацию президенту Бакиеву. Через некоторое время я зашел в кабинет к заместителю комиссара Толоконцеву, в этот момент ему позвонил высокопоставленный госчиновник из команды Бакиева и такой разнос устроил, отчитал и приказал отозвать этот отчет. Этот госчиновник тоже там фигурировал. В итоге Национальный совет отозвал отчет, впоследствии эти материалы пропали. В результате и Толоконцева уволили, а на его место поставили человека, который когда–то чем–то руководил на селе, в профсоюзе работал. Позже на должность комиссара назначили Садыра Жапарова, который тоже специальными знаниями не обладал. Его идеей фикс был самопиар.
– То есть никто из руководителей Национального агентства по предупреждению коррупции не был профессионалом и человеком, который бы горел идеей борьбы с коррупцией?
– Да. Если первый комиссар имел юридическое образование и был настроен на бой с коррупцией, то второму было явно не до этого из–за состояния здоровья. А Садыр Жапаров был совершенно не подготовлен к такой специфической работе. В беседе с сотрудниками, когда мы вводили его в курс дела и разъясняли, как надо работать по международному опыту, он отвечал: «Койчу! Будем по–нашему делать!» Я приведу несколько примеров. Мы ему говорили, что нужна информационная кампания, чтобы через СМИ разъяснять населению обо всех проявлениях коррупции и как надо действовать. Он пригласил с КТР журналиста–аналитика и организовал передачу «Комиссар предупреждает!» Вначале передачи шла амбициозная заставка: Садыр Жапаров со своей командой идет по коридору с грозным видом, и дальше все крутилось вокруг его персоны. Потом до нас дошла информация, что этот журналист, его имя тоже по этическим соображением не называю, занимался шантажом. Снимет компрометирующий материал скрытой камерой, а потом шантажирует госчиновника: «Если не заплатишь, пущу в эфир». Этим был нанесен большой урон имиджу всего агентства. Но самое главное, наше агентство не было отражено в законе об оперативной деятельности, а наши сотрудники участвовали в этих съемках, что тоже было незаконно. Другой момент. Мы объясняли Жапарову, что нужно работать с НПО и общественностью, чтобы антикоррупционный орган был прозрачным. А он понял это по–своему: нужно, мол, создать свое НПО, привлек туда китайских, турецких, иранских предпринимателей, собрал с них деньги и создал Антикоррупционный деловой совет, а руководителя аппарата агентства сделал председателем его правления. АДС до сих пор действует, и к его названию добавляют «Кыргызской Республики» – как у госоргана, вводя тем самым население и некоторых несведущих чиновников в заблуждение, хотя к государству он никакого отношения не имеет и был создан с привлечением денег иностранных граждан. Позже этих иностранцев вытеснили из состава учредителей. Жапаров начал подтягивать к работе агентства приближенных людей. Но по сути с 2008 по 2010 год, пока Жапаров возглавлял агентство, он делал себе пиар. В этот период многие толковые сотрудники уволились, я тоже ушел.
– А кем финансировалось агентство?
– Когда Курманбек Жороев меня приглашал, он обещал, что агентство будет частично финансироваться международными донорами, поэтому и зарплата должна была быть приличная. Но, честно говоря, международные доноры, которые работали в Кыргызстане, не спешили помогать и, кажется, имели свои интересы. Не называя имен и организаций, я расскажу суть. При Акаеве создавался орган, который и должен был со временем переименоваться в Национальное агентство по противодействию коррупции, но произошла революция, и госчиновник, который возглавлял его, остался за бортом. Этот госчиновник должен был передать нам все материалы и оргтехнику. Он передал нам компьютеры, мы включаем, а там вся информация стерта. Но мы наняли компьютерщиков и восстановили информацию. В результате было восстановлено множество документов и в том числе проектные предложения одной очень солидной международной организации на 1 млн. 340 тысяч евро по поддержке создаваемого антикоррупционного агентства. Видно, проект прорабатывали и в плане деятельности он был заложен. Но удивило то, что в проекте цены очень завышенные, например, на покупку обычного офисного стула было заложено 70 евро, в то время как мы купили такие стулья по 19 долларов. Когда наше агентство было создано, мы попросили начать финансирование. Но руководитель этой солидной организации заявил, что ни о каком проекте не знает, хотя проект в том компьютере был и был подготовлен при участии его сотрудников.
– Вы думаете, они хотели эти деньги распилить?
– То, что происходило, в совокупности порождало подозрения. Даже если взять пример со стулом, они бы его купили за 19 долларов, а разницу от заложенных 70 евро оприходовали. Кроме того, тот факт, что они начали отказываться от этого проекта, тоже зародил сомнения. Одним словом, эти деньги они нам не дали, но так как в плане работ был этот пункт сотрудничества, они нам выделили другую сумму – в 50 тысяч евро. На эту сумму они решили дать нам международного ментора, который нас будет консультировать, составит план действий, а потом, возможно, мы продолжим сотрудничество. Такая практика мне не особо нравится. Приглашают иностранного специалиста, который не знает истории, специфики страны, на огромную зарплату, а толку от него нет. Но мы согласились, потому что с чего–то надо было начинать работу. В один из дней нас пригласили на интервью по скайпу с четырьмя кандидатами на эту должность. Мы со всеми разговаривали, но никто особого впечатления не произвел. Нам начали навязывать эксперта из Литвы, я возмутился, так как она не впечатлила. Но пришлось согласиться, доноры утверждали, что нанятый человек поможет нам со стратегией работы и привлечением средств для агентства. С ней заключили контракт на 4 месяца, с очень высокой зарплатой. Мы выделили кабинет. Еще на 10 тысяч евро специалистка провела два тренинга, так эти деньги были израсходованы. В результате написала какой–то отчетик, над которым все смеялись. Позже я изучал ее резюме: в прошлом она работала в отделе бодигардов в МВД Литвы и только недавно перешла в аналитический отдел. Уровень ее опыта и знаний был недостаточный, толк от работы минимальный. Стратегию она нам не разработала, международные связи не наладила. Позже была еще одна ситуация, с другой тоже солидной международной организацией. Сотрудник ее головного офиса пробил нам проект на сумму в 310 тысяч долларов. Но одним из условий было, чтобы опять приехал ментор на 2 года, и на его зарплату должно было уйти 190 тысяч долларов из этого бюджета. Мы решили объявить конкурс и пригласить крутого специалиста. Но через некоторое время я случайно узнал, что за нашей спиной уже провели переговоры и опять выбрали эту экспертшу из Литвы. Я был очень возмущен, получается, нам присылают людей, которые особого применения там не нашли, они ни во что не вникают, просто ждут, когда их контракт закончится. Я вынес вопрос на обсуждение совета агентства, и мы решили написать письмо в головной офис директору организации. В результате у нас этот проект забрали, а ее отправили ментором в Таджикистан. Позже я разговаривал с коллегами из Таджикистана, она и там особо себя не проявила, и они не продлили с ней контракт после первого года. У меня сложилось такое ощущение, что у некоторых международных организаций отношение к нашим странам несерьезное. А если появляются толковые ребята из местных сотрудников, некоторые недальновидные и неквалифицированные иностранцы от них стараются избавиться под различными предлогами.
Перспективы
– Ужас, всегда казалось, что международные организации – это эталон честной и прозрачной работы. Неужели нет просвета?
– Просвет есть. Я всегда привожу в пример Грузию. Если рассмотреть их менталитет и наш, то там были подвержены коррупции еще с советских времен не меньше нашего. Но им удалось провести такие реформы, которые кардинально изменили ситуацию.
– То есть Мишико Саакашвили провел реальные реформы?
– Ему повезло, что у него в команде главным двигателем стал Каха Бендукидзе, которому удалось сколотить команду молодых реформаторов и внедрить эти революционные изменения. Но после того, как Бендукидзе ушел, началась стагнация, и сейчас там ситуация совершенно иная. Другой положительный пример – Эстония. Эта страна сейчас на первом месте по внедрению электронного правительства. Они медленно, шаг за шагом внедрили эту систему, и сейчас у них покупают ее Финляндия, Швеция и другие европейские страны.
– Кыргызстан – страна маленькая, и при желании мы могли бы провести революционные реформы довольно быстро. Да и народ очень трепетно относится к справедливости. Что же у нас тормозит борьбу с коррупцией?
– Одно из главных условий борьбы с коррупцией – это неотвратимость наказания. Оно должно работать. Авторитет власти складывается из ее действий, из принципиальности. И если мы во всех СМИ трубим о том, что поймали коррупционера, а потом он выходит на свободу, авторитет власти падает. В прошлом году мы делали опрос предпринимателей, и было такое мнение одного бизнесмена: «Если бы у меня была уверенность, что хотя бы судебная система работает честно, я бы послал все эти проверяющие и надзорные органы, которые по любому предлогу вымогают взятки». У нас нет ни одной госструктуры, которой бы население доверяло.
– Недавно суд приговорил замминистра культуры, информации и туризма Максата Чакиева к 6 годам лишения свободы за попытку дать взятку. Этот пример может быть позитивным?
– Можно посадить 500 человек, но если одного отпустить, то народ все равно скажет, что своих не трогают. Отсюда и складывается картинка, можно доверять или нет. Имеется две составляющие борьбы с коррупцией – предупреждение и преследование. Процесс предупреждения намного сложнее, длительнее, но и эффективнее. Если мы будем принимать действенные меры по предупреждению, то можно будет увидеть, как уровень коррупции снижается. А если будем просто наказывать коррупционера, то тот человек, который придет на его место, будет все равно брать, только больше, за риск. Примером может служить Китай, где в 1951 году была объявлена война коррупции. Недавно, спустя 65 лет, разразился скандал с министром железнодорожного транспорта Китая, его осудили за то, что только на одном проекте по высокоскоростной линии стоимостью в 400 млрд. долларов он украл порядка 10%. Поэтому есть правило: если будет действовать только система наказания, то это не уменьшит коррупцию, а приведет к увеличению суммы взятки.
– Вы столкнулись и с местной коррупцией, и с международной. Знаете эту систему изнутри. У вас еще руки не опустились, не разочаровались?
– Я собираюсь жить в этой стране, у меня дети растут, родители здесь. Поэтому я хочу изменить ситуацию. Многие считают меня наивным. Но я буду продолжать свое дело. И всех кыргызстанцев призываю жить по правилам. И для начала каждый способен не множить коррупцию тем, чтобы не давать взяток. Ни на каком уровне. Я понимаю, что есть такие понятия, как коррупция вымогательства и коррупция удобств, когда легче заплатить и быстро получить услугу. Например, патентная система налогообложения в торговле или сфере услуг (на базаре, в магазинчиках, на СТО или в парикмахерских). Все знают, что налоговые инспекторы сами ходят и предлагают не платить за патент, а им. Но государство должно сделать все, чтобы простым гражданам было не выгодно давать взятки ни проверяющим органам, ни гаишникам, ни судьям. Это очень тяжело, но иначе ситуация не изменится. Каждый должен начать с себя.
Правила комментирования
comments powered by Disqus