«В отличие от ЕАЭС и политики России, Экономический Пояс Шелкового Пути и политика Китая в Центральной Азии начинают позитивно оцениваться Западом. Более того, по мнению некоторых официальных лиц США, политика Китая в Центральной Азии «полностью стыкуется» с американской политикой в регионе», — ведущий синолог Казахстана, д.п.н. Константин Львович Сыроежкин специально для CABAR.asia дает оценку геополитическим проектам Центральной Азии, проблемам их взаимодействия, а также характеру участия в них Казахстана.
На сегодняшний день конкурирующими в Центральной Азии являются три геополитических проекта – американский проект «Новый Шелковый путь», российский проект «Евразийский союз» и китайский проект «Экономический пояс на Шелковом пути» (ЭПШП). Все три проекта появились почти одновременно, и были обусловлены изменением политики инициировавших их государств по отношению к Центральной Азии.
В октябре 2011 года В. Путин озвучил идею создания «Евразийского союза» на основе интеграции России, Белоруссии и Казахстана.[i] В ноябре 2011 года тогдашний госсекретарь США Хиллари Клинтон предложила новую стратегию США по отношению к Центральной Азии, получившую название «Новый Шелковый путь» (The New Silk Road).[ii] Концепцию формирования «экономического пояса на Шелковом пути» в сентябре 2013 года предложил председатель КНР Си Цзиньпин во время его турне по четырем государствам Центральной Азии.
Казахстан, так или иначе, вовлечен во все три проекта, но его участие в них имеет различные уровни и цели.
Американский проект «Новый Шелковый путь» в Казахстане не отвергается, хотя говорят о нем все реже, как на официальном, так и на экспертном уровне. Это объясняется, с одной стороны, отсутствием как конкретики в этом проекте, так и финансирования для него. А с другой ‑ изменением подходов самих США к этому проекту. Сегодня на политическом уровне в США об этом проекте почти не говорят, предпочитая делать акцент на перспективах его «сопряжения» с китайским проектом ЭПШП.
При этом нельзя не отметить и того обстоятельства, что оба американских проекта в регионе ‑ «Большая Центральная Азия» и «Новый шелковый путь» – части стратегического планирования Вашингтона, нацеленного на трансформацию всей Евразии в масштабное подконтрольное геоэкономическое пространство, включающее в себя регион Каспия, Центральную Азию, Средний Восток и Южную Азию.
Суть этого плана состоит в том, чтобы связать в единое военно-стратегическое и геополитическое целое Центральную Азию и Афганистан, а затем связать «Большую Центральную Азию» с так называемым «Большим Ближним Востоком», который, по планам американских стратегов, должен был контролироваться Западом.
Другой целью этих проектов является обособление этого расширенного региона и его вывод из-под влияния других великих держав – России, Ирана и Китая.
Третья цель ‑ вывести Афганистан из-под дестабилизирующего влияния таких соседей, как Пакистан и Иран, и привязать эту страну к более стабильному региону Центральной Азии. По той же логике Афганистан выступает в данной стратегии в качестве важного узлового пункта и перекрестка строящихся торгово-транспортных путей.
Логика довольно странная. Поскольку, как нестабильное во всех отношениях государство, Афганистан является лишь центром сосредоточения усилий государств Центральной Азии по его социально-экономической стабилизации, но никак не в качестве некоего геополитического центра или модели развития для соседних государств.
Главный недостаток этой концепции заключается в том, что она не учитывает не только интересов России, Ирана и Китая в регионе, но и интересов самих государств Центральной Азии. Во всяком случае, о них ее разработчики ничего не говорят. И это – одна из основных причин, по которой оба эти проекта не были приняты не только Россией, Ираном, Китаем и государствами Центральной Азии, но и достаточно критично восприняты со стороны западных экспертов, в том числе и американских.
Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и «Экономический пояс на Шелковом пути» (ЭПШП) ‑ два наиболее реальных проекта на Евразийском пространстве. Каждый из них имеет свою концептуальную основу и обладает целым рядом плюсов и минусов. Учет этих обстоятельств и позволяет дать оценку как самим проектам, так возможностям и проблемам их взаимодействия, а также характеру участия в них Казахстана.
Главное, что обращает на себя внимание – концептуальное различие проектов. Хотя, нельзя не признать и того факта, что концептуальное целеполагание пока четко не определено ни в том, ни в другом проекте.
ЕАЭС представляет собой интеграционный проект, ориентированный на постсоветское пространство и имеющий своей главной целью реиндустриализацию входящих в него стран, а также создание единого экономического пространства, предусматривающего свободу передвижения товаров, услуг, капиталов и рабочей силы.
При этом вполне очевидно, что на период экономической модернизации требуется обеспечение умеренного уровня протекционизма для создания благоприятных условий для производителей новой продукции. А это означает, что реиндустриализация не может проходить в условиях полной открытости по отношению к глобальной экономике.
Во-вторых, важны не только защищенность, но и структура, и размер внутреннего рынка. С одной стороны, важно, чтобы на нем были незаполненные ниши, предоставляющие развивающимся странам возможность для реализации своего потенциала. С другой стороны, не менее важно, чтобы партнеры по интеграции были заинтересованы в «подтягивании» развивающихся стран в технологическом плане и в плане уровня жизни.
В-третьих, воссоздание и создание новых производственных комплексов в рамках ЕАЭС требует достаточно широкого и платежеспособного внутреннего рынка. Именно поэтому ЕАЭС ориентирован на расширение числа участников и буквально «вынужден» обеспечивать полноценное развитие всех своих участников.
Вполне естественно, что в дальнейшем возможно расширение сфер функционирования ЕАЭС за счет вопросов создания валютного союза, единого энергетического рынка, координации в вопросах внешней политики и расширения политического содержания в его деятельности. В более отдаленной перспективе, как это было предложено В. Путиным, возможно превращение ЕАЭС в один из центров полицентричного мира.
Что касается сложностей, связанных с практической реализацией ЕАЭС, то их немало. Если абстрагироваться от влияния внешнего фактора, основные проблема практической реализации проекта сводятся к следующим.
Главная проблема связана с различием в видения конечных целей евразийской интеграции в государствах – членах союза. Для России и лично В. Путина – это преимущественно геополитический проект, хотя для удовлетворения амбиций своих коллег он и готов начать с экономики. Для Н. Назарбаева – это исключительно экономический проект, хотя его сомнительность вполне очевидна уже сегодня, тем более, что чисто экономические задачи можно было решать, не выходя за рамки Таможенного союза. Для А. Лукашенко, А. Атамбаева и С. Саргсяна – это стремление получить от России как можно больше экономических преференций, по сути, ничего не давая взамен.
Основной недостаток этого проекта в его сегодняшнем виде заключается в том, что он не предлагает его участникам ничего, кроме унификации экономических условий, предполагающей создание общего режима свободного движения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. В этих условиях достичь необходимого для успешной интеграции единства достаточно сложно. Нужно предложить нечто такое, что действительно создавало у политических лидеров и политического класса нужную мотивацию.
Вторая проблема – как преодолеть доминирующую в настоящее время на постсоветском пространстве транзитно-торговую парадигму, которая, к тому же активно продвигается Китаем и США под видом идеи «открытой модели» интеграции в Центральной Азии.
Третья проблема – стремление России форсировать процесс расширения ЕАЭС и усиления в нем политической составляющей. Хотя открыто против этой политики никто из членов ЕАЭС не выступает, она негативно воспринимается не только общественным мнением, но и политическим истеблишментом Белоруссии, Казахстана, да и других государств-членов.
Четвертая проблема – доминирование национального эгоизма. Партнеры по ЕАЭС, к сожалению, не считают необходимым и возможным учитывать проблемы и интересы друг друга. Причина ‑ неравновесность экономической мощи государств-партнеров, что подпитывает подозрения относительно того, что интеграционные процессы Россия использует исключительно в своих интересах. Тот факт, что Россия от них существенно теряет, национализирующемся сознанием других государств-членов, как правило, игнорируется.
Пятая проблема – низкая конкурентоспособность Казахстана, по сравнению с Белоруссией и в особенности с Россией, а также доминирование в казахстанском экспорте товаров сырьевой направленности.
Шестая проблема – санкционная политика Запада в отношении России, которая, пусть и косвенно, но оказывает влияние на экономику других государств-членов и делает дальнейшую интеграцию с Россией малопривлекательной. Особенно, учитывая два важных обстоятельства. Во-первых, кроме России, никто из государств-членов ЕАЭС не видит геополитического будущего у этого проекта, а потому будут делать основной упор на экономику, добиваясь от России выгодных для себя условий и преференций. Во-вторых, в условиях санкций платить за евразийскую интеграцию большую цену Россия просто не сможет.
«Экономический пояс на Шелковом пути» (ЭПШП) не является интеграционным проектом в чистом виде. Его главная цель – создание благоприятных условий для продвижения китайских товаров на рынки Центральной Азии, России, Европы, стран Ближнего и Среднего Востока. Именно этой цели подчинены такие задачи, как:
Упрощение таможенных, визовых и иных процедур для облегчения деятельности предпринимателей и расширения масштабов сотрудничества.
Создание разветвленной транспортно-логистической инфраструктуры.
Увеличение объемов взаимной торговли и создание зон свободной торговли в регионах, через которые будет проходить «экономический пояс».
Расширение объемов взаимной торговли в национальных валютах с перспективой превращения юаня в региональную валюту, которая будет способна потеснить позиции доллара и евро.
Во-вторых, ЭПШП можно рассматривать и как важнейшую составную часть новой геополитической концепции Китая, ориентированной на сопредельные страны (прежде всего, Центральную Азию). Заявляемая цель ‑ укрепление регионального экономического взаимодействия в Евразии и создание «новой модели международного сотрудничества и общемирового менеджмента». Естественно, под эгидой Китая, хотя это и не афишируется.
В-третьих, сегодня руководством КНР ставится задача превращения Китая в «мировую мастерскую» и поставщика услуг на мировые рынки, потеснив на этом поприще США и страны Европы. Реализация ЭПШП и «Морского Шелкового пути XXI века», призванная сократить разрыв в развитии отдельных регионов Китая и существенно повысить их производственный потенциал, превратив Китай в один из мировых информационно-промышленных центров, должна способствовать решению этой задачи.
Другими словами, в основе этой концепции лежит не забота о развитии промышленного потенциала стран, через которые будет проходить ЭПШП, а прежде всего – интенсивное развитие западных регионов Китая и их превращение в транспортно-логистический, внешнеэкономический, а в перспективе ‑ и финансовый хаб «Большой Центральной Азии». Именно по этой причине в центре проекта ЭПШП стоит Синьцзян, который должен быть превращен не только в транспортно-логистический, торговый, культурный, научный и образовательный центр на ЭПШП, но и стать его форпостом.
Хотя в последнее время много говорится о необходимости расширения сотрудничества в реальном секторе экономики и даже о строительстве совместно с Китаем промышленных предприятий на территории государств региона, необходимо признать, что Китай никогда не рассматривал их как потенциальную часть своей экономики. Центральная Азия оставалась для Китая рынком сбыта китайских товаров, источником природных ресурсов, а также транзитной территорией. Китайские инвестиции в Центральной Азии (частично, за исключением Узбекистана) направлялись преимущественно в инфраструктуру и не подразумевали развитие реального сектора.
Изменит ли этот подход проект ЭПШП, сказать сложно. И дело не только в готовности государств региона развивать инфраструктуру реального сектора экономики совместно с Китаем. Или же в дилемме для Китая – вкладываться в реиндустриализацию региона и тем самым получить конкурента китайскому экспорту промышленных товаров. Главная проблема заключается в том, что вслед за китайскими инвестициями приходят китайские рабочие руки, что вовсе не играет на пользу региону с избыточной собственной рабочей силой, каковым является Центральная Азия.
Что касается сложностей, связанных с практической реализацией ЭПШП, как и в ситуации с ЕАЭС, их также немало.
Главная проблема для Китая ‑ налаживание отношений с центрально-азиатскими странами, Россией и США. Центральная Азия – очень непростой регион, здесь переплетаются интересы и сталкиваются противоречия не только России, США, Европы, Китая, Индии, Ирана и Турции, но и отношения между самими государствами региона оставляют желать лучшего.
А потому для Китая, как инициатора нового интеграционного проекта, необходимо приложить умелые усилия модератора этих отношений и противоречий. Удастся ли ему это сделать, большой вопрос. Во всяком случае, ни США, ни России это пока не удается, о чем свидетельствует практически полный провал идеи «Новый Шелковый путь» и очень сложное продвижение ЕАЭС.
Второй вызов – культурные и ментальные различия между Китаем и центрально-азиатскими странами. В плане консолидирующей страны региона идеи Китаю пока предложить нечего. Конечно, исключая его возможности по кредитованию экономик государств региона.
Третий вызов – необходимость позиционирования новых концепций в контексте справедливости и взаимной выгоды, они не должны содержать даже намека на возможную перспективу «китайской экспансии». Пока обсуждение всех последних китайских геополитических концепций выстраивается исключительно вокруг интересов Китая. На закономерный вопрос, в чем же будет состоять выгода и интерес государств региона, китайские эксперты ответа не дают. Как не дают они ответа и на вопрос, каковой видится ими роль России в практической реализации этих концепций.
Четвертая проблема – перспектива создания Китаем зоны свободной торговли на пространстве Центральной Азии. Если в других вопросах Россия может пойти на некоторые уступки, то данный вопрос для нее принципиальный. ЕАЭС создавался не для того, чтобы ЭПШП разрушил базовую его идею – воссоздание промышленного потенциала входящих в него стран, что без ограничения китайского импорта сделать практически невозможно.
Пятая проблема ‑ отсутствие конкретного наполнения ЭПШП. Для государств Центральной Азии и России это – один из основных вызовов от проекта. Пока остается не очень понятным, что же этот проект предполагает, кроме создания транспортно-логистической, торговой и финансовой инфраструктуры.
Для того, чтобы снять эти опасения, Пекин должен будет предложить конкретные прорывные проекты, как это было в случае с сетью газопроводов «Средняя Азия – Китай», что сделать будет очень сложно, учитывая приоритетную ставку Китая на сотрудничество в сырьевом секторе, предоставление льготных кредитов и поставки различного ширпотреба.
В-шестых, есть риск все с тем же национальным эгоизмом, а также стремлением некоторых лидеров государств Центральной Азии в целях получения геополитических, экономических и персональных выгод «сосать несколько маток одновременно». Если Китай начнет форсировано продвигать идею ЭПШП, то у стран Центральной Азии всегда будет возможность нивелировать активность Пекина за счет сближения с Москвой или Вашингтоном, которые с удовольствием воспользуются ошибкой китайской дипломатии.
Но главная проблема – стратегия ЭПШП выступает в качестве конкурента ЕАЭС, а потому основной вопрос, как реализовать эту стратегию, не вступая в противоречия с Россией и не разрушая российско-китайских отношений.
Это означает, что Китаю нужно будет договариваться о разделе сфер влияния и интересов. И договариваться со всеми заинтересованными игроками, но прежде всего – с Россией, которая по-прежнему рассматривает Центральную Азию как «зону привилегированных интересов».
Основная проблема ‑ как создать условия для того, чтобы два проекта – ЭПШП и ЕАЭС выступали не в качестве конкурирующих, а дополняли друг друга. Первый шаг в этом направлении был сделан во время визита Си Цзиньпина в мае 2015 года в Казахстан, Россию и Белоруссию, когда были подписаны документы о сопряжении этих проектов.
И хотя реальные сферы взаимодействия между ЕАЭС и ЭПШП действительно имеют место, а сам проект ЭПШП обладает серьезными конкурентными преимуществами, что, собственно говоря, и формирует основу для «сопряжения» проектов, дальше подписанных документов дело, похоже, не пошло. И это во многом объясняет позицию Казахстана, который, оставаясь активным членом ЕАЭС, в настоящее время свой взор обратил в сторону Китая.
Сопряжение национальной программы «Нурлы-жол» идет не в треугольнике с ЕАЭС и ЭПШП, а с каждой из концепций в отдельности. Причем, судя по последним документам, подписанным с китайской стороной, руководством Казахстана вопрос о сопряжении всех трех концепций даже не ставится. Во всяком случае, ни в «Декларации о всестороннем партнерстве между Китаем и Казахстаном на новом этапе», подписанной в сентябре 2015 года, ни в «Совместном межправительственном коммюнике между Казахстаном и Китаем», подписанном в декабре 2015 года, о сопряжении ЭПШП и ЕАЭС нет ни слова. Главный акцент сделан на сопряжении ЭПШП и «Нурлы-жол».
Причина вполне объяснима – во-первых, ЭПШП и программа «Нурлы жол» почти идеально совпадают. Во всяком случае, в тех аспектах, которые касаются транзита через территорию Казахстана грузов из Китая, развития транспортной и логистической инфраструктуры. Во-вторых, Китай предоставляет щедрые кредиты и готов финансировать не только проекты в рамках ЭПШП, но и проекты, которые намечено реализовать в рамках программы «Нурлы-жол».
На сегодняшний день сформирована «дорожная карта» расширения сотрудничества между Казахстаном и Китаем практически во всех сферах экономики, а также принято решение об ускорении процесса создания совместной рабочей группы по сопряжению ЭПШП и «Нурлы-жол».
Выражена готовность активизировать сотрудничество в сфере инфраструктурного строительства, производственных мощностей, торговли, экономики, финансов, людских обменов; прилагать усилия к обеспечению сбалансированного развития торговли между двумя странами; разрешению вопросов в области иммиграционного и карантинного контроля, транспорта, экспорта и импорта сельскохозяйственной продукции и полезных ископаемых; форсировать сотрудничество между регионами.
Конкретно речь идет о трех направлениях. На первом этапе планируется развитие транзитного транспортного коридора, создание логистических центров на территории Казахстана и упрощение процедур (таможенных, налоговых, финансовых и т.д.) в целях расширения объемов взаимной торговли. Цель ‑ забрать на Казахстан часть потока товарооборота между Китаем и Европой.
Второе направление ‑ сотрудничество с Китаем в рамках реализации программы сопряжения ЭПШП и «Казахстан – 2050». Речь идет о реализации на территории Казахстана совместных индустриальных проектов, в том числе в контексте реализации китайской идеи о выносе на территорию Казахстана избыточных производственных мощностей. В первую группу входят 45 проектов, по 25 из которых уже подписаны соглашения на общую сумму в 23 млрд. долларов.
Третье направление ‑ сотрудничество в области наукоемких отраслей и секторов высоких технологий. Здесь с Китаем обсуждается вопрос о выборе одного-двух направлений, по которым Казахстан и Китай будут проводить кооперацию как на уровне научных институтов, вузов, так и в области создания совместных производств.
Все это свидетельствует о том, что направления сопряжения ЭПШП и «Нурлы-жол» не только найдены, но обрели реальные очертания в виде конкретных проектов, но главное – они уже обеспечены финансово. Причем, настоящий прорыв произошел в 2014-2015 годах, когда объемы гарантированных китайских инвестиций в экономику Казахстана выросли в три раза.[iii] Плохо это, или хорошо, вопрос сложный, но это – факт.
Как фактом является и то, что именно с помощью Китая Казахстан начал реализовывать программу реиндустриализации. Подписанное в августе 2015 года «Межправительственное рамочное соглашение о сотрудничестве в области производственных мощностей и инвестиций» уже реализуется на практике.
О ЕАЭС, к сожалению, ни в плане инвестиций, ни в плане конкретных масштабных проектов пока ничего сказать нельзя, а потому планируемая в его рамках программа реиндустриализации пока остается лишь в проекте. А это означает лишь одно – конкуренция между ЕАЭС и ЭПШП становится реальностью, а разговоры о «необходимости сопряжения проектов» пока остаются лишь разговорами. Во всяком случае, на пространстве Казахстана.
Не менее значимо и то, что, в отличие от ЕАЭС и политики России, ЭПШП и политика Китая в Центральной Азии начинают позитивно оцениваться Западом. Более того, по мнению заместителя Госсекретаря США Э. Блинкена, политика Китая в Центральной Азии «полностью стыкуется» (fully complementary) с американской политикой в регионе. В аналогичной тональности звучат рекомендации американских экспертов политическому руководству и экспертному сообществу государств Центральной Азии не отказываться от китайского проекта ЭПШП ради «краткосрочных выгод присоединения к прокремлевскому блоку».
Естественно, что этот подход Запада не может не учитываться руководством стран региона, а с учетом объемов предоставляемых Китаем инвестиций и условий, на которых они предоставляются, делает выбор стран региона в пользу ЭПШП практически безальтернативным. При этом связанные с переориентацией на Китай риски, похоже, учитываются только на экспертном уровне. Судя по тем планам, о которых говорилось выше, на уровне правительства, если их даже принимают в расчет, то публично о них предпочитают не говорить.
Хотя для Казахстана, являющегося не только одним из основных членов ЕАЭС, но и его основателем, вопрос о том, как совместить ЭПШП и «Нурлы-жол», не вступая в противоречия с Россией и не разрушая российско-казахстанских отношений, является достаточно актуальным, похоже, что сама проблема сопряжения ЭПШП и ЕАЭС отдана на откуп России. Во всяком случае, на официальном уровне эта проблема никак не озвучивается.
Примечания автора:
[i] Хотя сама идея евразийской интеграции постсоветского пространства, безусловно, принадлежит Нурсултану Назарбаеву и относится 1994 году, тем не менее, в сегодняшнем своем виде ЕАЭС является российским геополитическим проектом. Именно в геополитическом контексте «Евразийский союз» рассматривался В. Путиным, а дополнение «экономический» получил по настоянию Н. Назарбаева.
[ii] Эта стратегия является продолжением появившейся в середине 2005 года новой интеграционной модели по отношению к региону – концепции «Большой Центральной Азии». По мысли автора этой концепции главы Института Центральной Азии и Кавказа Фредерика Старра, новый регион создается в результате включения Афганистана в состав Центральной Азии и позиционируется как естественно связанный с Южной Азией.
[iii] На конец 2012 года совокупный объем инвестиций из КНР в экономику Казахстана составлял 20,0 млрд. долл. (4,6 млрд. долл. – ИПИ), на начало 2014 года ‑ 22,6 млрд. долл. (5,68 млрд. долл. – ИПИ). По итогам визита Н. Назарбаева в Китай в мае 2014 года оговоренная сумма китайских инвестиций в экономику Казахстана составила 10 млрд. долларов. Во время визита премьера Госсовета Ли Кэцяна в Казахстан в декабре 2014 года были подписаны контракты на сумму 14 млрд. долларов. Во время визита Н. Назарбаева в Китай в сентябре 2015 года сумма подписанных контрактов составила 24 млрд. долларов. Во время визита К. Масимова в декабре 2015 года сумма подписанных контрактов составила 10 млрд. долларов. Другими словами, только за два последних года Казахстан подписал с Китаем контрактов на 48 млрд. долларов, а общий объем китайских инвестиций в экономику Казахстана превысил 70,6 млрд. долларов.
Правила комментирования
comments powered by Disqus