Как только стало известно, что подозреваемые в совершении бостонского теракта некоторое время жили на Северном Кавказе, начались жаркие дискуссии о том, насколько серьезен в случившейся трагедии "кавказский след". Разброс мнений, как в России, так и за рубежом, самый большой. Некоторые считают братьев Царнаевых чистыми "интернет-террористами", воспринявшими радикальные идеи из Сети и с судьбами Кавказа никак не связанными. Другие, напротив, утверждают, что взрыв в Бостоне - прямое продолжение взрывов в Грозном и Махачкале, свидетельство заграничной экспансии Доку Умарова и иже с ним.

Если верить тем сведениям о Тамерлане и Джохаре Царнаевых, которые на данный момент опубликованы, и при этом, вслед за американскими прокурорами, считать братьев виновными в теракте, то можно утверждать, что обе упомянутые версии неверны. С одной стороны, очевидно, что братья Царнаевы - это, например, не выходцы из дагестанских сел, десятилетиями враждовавших с властями всех уровней из-за земельных вопросов. Это не молодые жители северокавказских городов, в "чикагских" традициях мстящие полицейским за гибель своего товарища. Это и не бандиты, сеющие страх среди населения и затем посылающие бизнесменам флэшки с требованием денег якобы "на священную войну". Словом, братья Царнаевы имеют мало общего с основными "типажами" вооруженных экстремистов, действующих сегодня на Кавказе. Но, с другой стороны, с Кавказом их связывает не только этническое происхождение. Царнаевы принадлежат к той особой прослойке выходцев с Северного Кавказа, на которую до сих пор недопустимо мало обращали внимание.

Если верить появившимся в СМИ сведениям, родились братья в Киргизии. Чеченская диаспора Киргизии и Казахстана сформировалась главным образом в результате сталинской депортации чеченцев в феврале 1944 года. Большинство чеченцев вернулось на родину в 1957-58 годах (неорганизованное возвращение началось даже несколько раньше). Но вернулись не все. Облегчение режима поселения в последние сталинские годы позволило многим из них обрасти на новом месте неплохим хозяйством, как-то вписаться в местные реалии. И некоторые, когда было позволено вернуться, остались в Средней Азии. А кто-то не решился туда ехать, узнав об античеченских выступлениях, произошедших в Грозном вскоре после возвращения туда первых изгнанников. Полностью связь с малой родиной киргизско-казахская диаспора чеченцев не теряла. Более того, во время первой и второй чеченских войн тонкий ручеек миграции потек вновь из Чечни в Киргизию, к остававшимся там родственникам. Родственные связи - как у семей, полностью оставшихся в Средней Азии, так и у семей, разделенных после распада СССР госграницами - сохранились. Но в силу малочисленности диаспоры "азиатские" чеченцы уже не имеют той мощной защиты в виде этнической солидарности, которой удивлялся Солженицын, описывая чеченских "спецпереселенцев" в "Архипелаге ГУЛАГ".

Вслед за киргизским этапом, в жизни семьи Царнаевых наступил этап дагестанский. Он был коротким, но сказать о той прослойке чеченцев в Дагестане, к которой, по-видимому, относилась эта семья, надо особо. Царнаевы, судя по опубликованным данным, хотя и жили в Дагестане, не были "дагестанскими чеченцами" (аккинцами) в собственном смысле этого слова. Чеченцы компактно проживают на западе Дагестана, прежде всего в Хасавюртовском и Новолакском (Ауховском) районах. Эта часть чеченского народа также прошла в советское время "дорогу смерти - время выселенья, дорогу жизни - путь к земле родной", причем у них "дорога жизни" была сопряжена с непростой борьбой за возвращение земель, на которых они жили до 1944 года. Борьбу эту они вели целыми общинами, сельскими сообществами, возрожденными после депортации. Царнаевы же, судя по опубликованным данным, к чеченским сельским общинам западного Дагестана отношения не имели и вряд ли могли считать свой приезд в Дагестан возвращением на родину. Таких "одиночных" переселенцев чеченской национальности в Махачкале, Каспийске, Кизляре начала 2000-х было немало. В основном оттуда они подавались за границу, Царнаевы здесь не были исключением. Но и при поиске путей эмиграции каждая семья тогда действовала сама за себя, без некогда привычной этнической солидарности. Даже было обычным делом, когда желающие выехать из России с помощью международных гуманитарных организаций давали им ложные сведения о своей национальности.

Итак, Царнаевы могут оказаться примером кавказской семьи, существовавшей в последние советские и в постсоветские десятилетия без общинных скреп, в вакууме новых недружественных пространств, в которых необходимо было выживать, не имея некогда привычной поддержки. Это шоковое изменение "до наоборот" всех жизненных схем удачно выражено в известной песне Владимира Высоцкого, написанной от лица депортированного жителя Чечено-Ингушской АССР: "Я хорошо усвоил чувство локтя, Который мне совали под ребро". В определенной мере, этот путь - общий для всех жителей сегодняшнего Северного Кавказа, где и сейчас еще продолжается активный переход населения в города, с неизбежной "атомизацией", полной или частичной ломкой традиционных отношений, с индивидуалистическим выражением социального протеста. Но судьба тех, кто в 1990-е - 2000-е годы прошел из среднеазиатской чужбины через неродную для себя часть Кавказа за границу, ярче других иллюстрирует эти весьма болезненные процессы. Перед глазами у нас теракт, совершенный членами одной такой семьи. Но нет даже четких данных, сколько по разным уголкам Америки, Европы, Ближнего Востока и даже Юго-Восточной Азии семей с похожим прошлым.

Конечно, варварский взрыв на марафоне нельзя считать "логичным", "неизбежным", тем более - "оправдываемым" итогом пути Царнаевых. Также, разумеется, нет оснований говорить, что других выходцев с Северного Кавказа, прошедших похожим путем, следует автоматически считать "склонными к террору". Вопрос в другом. Дискуссии о терроризме, особенно в СМИ, во всем мире преимущественно касаются заказчиков - международных центров, рекрутирующих подрывников. Это объяснимо, так как выявление тайного врага всегда выглядит эффектно. Однако гораздо меньше говорится о том, в каких группах населения эти заказчики находят тех, кого ищут, и почему их находят именно там. А если говорить об этом всерьез, то прошлое террориста и его семьи имеет гораздо большее значение, чем то, где и от кого он проникся радикальными идеями - в данном случае, на Кавказе или нет. Пока серьезной дискуссии на эту тему нет - ни в России, ни в мире. Причину террора ищут "под фонарем, а не там, где потеряли". И комичное отождествление Чечни с Чехией - лишь иллюстрация тех грубых схем, которые пока доминируют.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram