Почему не сбылись прогнозы о том, что КНР станет мировой державой
Недавно исполнилось 20 лет с момента выхода в свет знаменитой книги американского учёного и политика Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска». Для политологов нынешней эпохи она стала едва ли не сакральным текстом, в котором содержится попытка дать ответы на все животрепещущие вопросы. В том числе и на «китайский вопрос» – что ждёт Поднебесную, чего от нее ждать? Бжезинский, пытавшийся осмыслить перспективы мира под главенством США, уделил этой теме немало внимания.
Через пять лет после книги вышел специальный номер авторитетного журнала International Politik, издающегося Германским обществом внешней политики, посвящённый тем же вопросам, что и «Великая шахматная доска». Заголовок был следующим: «Китай как фактор силы».
Минувшие со времени этих публикаций годы стали в мировой политологической науке «веком Китая». Пожалуй, ни одна иная тема не привлекала столь масштабного и устойчивого внимания. Тем интереснее взглянуть, какие из сделанных в своё время прогнозов и оценок сбылись, а какие – нет. За комментариями Forbes Kazakhstan обратился к известному отечественному китаисту, доктору политических наук Константину Сыроежкину.
В начале изложения перспектив КНР Бжезинский воспроизводит существовавшие уже тогда предположения о том, что «в течение примерно двух десятилетий Китай станет мировой державой, равной Соединённым Штатам и Европе». Гуру американской политической мысли полемизирует с этими прогнозами: «Совсем не обязательно Китаю удастся сохранять бурные темпы роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает надёжность прогноза».
Сыроежкин комментирует это так: «Китай последние 25–27 лет давал рост ВВП по 11–12% в год, только во второй половине 2000-х он стал ниже. Но темпы все равно колоссальные, даже если считать не по паритету покупательной способности, а по уровню ВВП: 880 трлн юаней – это более $11 трлн. Это вторая экономика мира, причём уже давно. Если раньше Китай привлекал инвестиции, то сейчас их вкладывает. Причем по всему миру: в Казахстане, например, за последние пять лет в ходе официальных визитов на высшем уровне было заявлено суммарно о $64 млрд. Китайские биржи вошли в число крупнейших в мире, а юань – в пул резервных валют ВБ. То есть с точки зрения экономики КНР, безусловно, стала глобальной державой».
Однако по всем остальным параметрам, убеждён собеседник, она остается региональной страной: «Несмотря на все реформы и огромные вливания, Народно-освободительная армия КНР не является самой мощной, она уступает вооружённым силам США, России и даже некоторых стран Европы. Там остался всего один генерал, обладающий военным опытом».
Кроме того, глобальная мощь требует наличия глобальной идеи. Её у Китая нет, полагает Сыроежкин. «Сегодня вообще такая идея есть только у США – это либеральная демократия, поэтому и считается, что существует лишь одна глобальная держава. Хотя на XIX съезде КПК Си Цзиньпин выдвинул идею «Построения сообщества с единой судьбой», что может претендовать на глобальность. Другой вопрос – под чьей эгидой. Глобальной идее необходим механизм продвижения в мире. У американцев это Голливуд, у китайцев такого нет. Их массовая культура, несмотря на внимание к ней в последние годы, не обладает подобным масштабом. Да и интерес на Западе – это скорее мода», – замечает ученый; эти ограничители, на его взгляд, не дают Китаю стать глобальной державой.
Бжезинский в числе крупнейших проблем экономического роста КНР видел зависимость от импорта энергоносителей и продовольствия: «Потребление Китаем энергии уже растёт такими темпами, что они намного превышают возможности внутреннего производства… Такое же положение сложилось и с продовольствием».
Сыроежкин констатирует: «С точки зрения энергии Китай сохраняет свою зависимость от импорта. Он очень зависим от импорта газа и нефти, где есть проблемные точки. Основной источник поставок – это Ближний Восток и Африка, главный канал – Малакский пролив. Тем не менее очевидно, что ограничителем роста этот аспект не стал». Что касается продовольствия, то количественно эту проблему страна решила еще в конце 1980-х, хотя по его качеству много вопросов. Почему КНР и стремится организовывать совместные проекты для выпуска продовольствия в других странах, включая Казахстан.
Ещё одну причину для скептицизма Бжезинский видел в необходимости демократизации, которая «будет преследовать Китай». По его прогнозу, «динамичный характер экономической трансформации Китая, включая его социальную открытость остальному миру», будет «противоречить относительно замкнутой и бюрократически жёсткой коммунистической диктатуре».
На взгляд Сыроежкина, здесь имеет место сугубо западное понимание прогресса, в частности демократии: «Да, Китай – авторитарная страна, но это не мешает его развитию. Более того, это единственное государство в мире, где во главу угла всех реформ ставится рост благосостояния населения. Это императив. Реформы нужны не во имя роста ВВП или каких-то пиар-целей: уровень жизни людей должен постоянно расти. В результате там растёт средний класс (при всей сложности этого понятия, особенно применительно к Китаю). Начиная с XVIII съезда индикатором реформ ставится не просто рост экономики к какому-то году, а двойное увеличение уровня жизни. И это выполняется».
Бжезинский отмечал, что будущее КНР зависит от того, насколько умело правящая элита сумеет решить две взаимосвязанные проблемы: проблему передачи власти от нынешнего поколения правителей более молодой команде и проблему урегулирования растущего противоречия между экономической и политической системами страны. Для успеха здесь, по его мнению, необходима высокая степень сочетания различных благоприятных обстоятельств, в частности умелого и прагматичного руководства, здравого смысла элиты, сохранения относительного единства. Этого сочетания, считал автор, достичь будет трудно.
Тем не менее Китаю это удалось, указывает Сыроежкин: «Проблемы передачи власти в целом решены. Проблемы противоречий между экономикой и политикой тоже решаются, это процесс. Нельзя сказать, что там не идут политические реформы. Просто китайцы начали с главного – местного самоуправления, и на его базе пытаются находить новые политические решения. Во всяком случае, в докладе Си Цзиньпина на последнем съезде КПК огромный раздел был посвящён политическим реформам. И он будет их проводить, но, следуя китайской поговорке: отпускать власть, как воздушного змея, оставляя нить в своих руках».
Что касается удачного стечения обстоятельств, то и оно, на взгляд собеседника, имеет место в КНР. Власть знает, что, когда и как делать. Причем готова без сожаления рубить головы, где это нужно, о чем говорит бескомпромиссная кампания по борьбе с коррупцией и разложением. Народу при этом дали «китайскую мечту» – возрождение великого Китая и китайской нации, во имя реализации которой можно терпеть некоторые трудности и издержки реформ. Но эта мечта подпитывается экономическими реалиями через постоянный рост уровня жизни. Власти не живут в виртуальной реальности, за последние пять лет ВВП вырос с 50 трлн до 80 трлн юаней. Вдвое увеличился уровень доходов населения. Меняется приоритет развития экономики – это уже не ставка на экспорт дешёвых товаров, а ориентация на рост за счёт внутреннего потребления.
Бжезинский не пишет прямо о возможности территориальных претензий КНР к соседям, но, вероятно, имеет в виду именно это, когда говорит: «Вполне естественно, что Китай будет всё больше упрочивать свои позиции в регионе, сообразуясь с требованиями своей истории, географии и экономики». И напоминает о том, что китайские школьники знают, что еще в XIX веке Китай включал в себя обширные территории, в том числе «районы сегодняшнего Казахстана».
«Исторического реваншизма в китайском внешнеполитическом дискурсе нет, – утверждает Сыроежкин. – Территориальный вопрос закрыт практически по всему периметру, за исключением некоторых участков в Южно-Китайском море, и КНР не стремится политически или военно выходить за контуры своих границ, предпочитая экономическую экспансию. Хотя, конечно, экономическое влияние всегда имеет и политическую проекцию».
Касаясь китайско-американских отношений, Бжезинский пишет: «Главная причина нелюбви Китая к Америке в меньшей степени связана с поведением США… Просто из-за того, что США… находятся на том уровне развития, на котором находятся, они непреднамеренно становятся противником Китая, вместо того чтобы быть естественным союзником».
Сыроежкин видит эту ситуацию и динамику развития отношений между двумя странами следующим образом: «Отношения не поменялись; они как были отношениями стратегического партнерства и конкуренции одновременно, так и остались. Но сегодня Китай стал сильнее Америки по росту своего влияния – американское влияние в мире падает, в то время как китайское растёт». Это было заметно уже в ту эпоху, когда писалась «Великая шахматная доска», а в следующей книге «Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство» (2003) Бжезинский серьёзно пересматривает свою позицию. Название же книги 2007 года – «Ещё один шанс: три президента и кризис американской сверхдержавы» – говорит само за себя.
В упомянутом выше спецвыпуске International Politik одна из статей – «Вступление Китая в ВТО» под авторством Франко Альгиери и Маркуса Таубе – была снабжена анонсом: «С конца 2001 Китай является членом ВТО, что отразится не только на уровне жизни 1,3-миллиардного населения страны, но повлияет и на всю структуру глобальной мировой экономики».
Сыроежкин отмечает, что этот прогноз полностью сбылся: «Главной целью вступления Китая в ВТО было стать ведущей торговой державой, и это удалось сделать». Поднебесная очень эффективно выторговала себе 15-летний льготный переходный период и удачно его использовала. В 2001 объём внешней торговли КНР составлял порядка $200 млрд, а сегодня превышает $4 трлн. При этом объём внешней торговли в юанях за пять лет вырос в 4 раза; хотя пока он и остается не очень большим, перспективы роста однозначно положительны. Самая убедительная иллюстрация здесь: вклад Китая в прирост мирового ВВП составляет 30%.
Правила комментирования
comments powered by Disqus