Действительно ли это нормально — проявлять расизм по отношению к китайцам? Этот вопрос начал беспокоить меня после того, как я прочитал о реакции жителей Китая на расистские комментарии в их адрес из личного дневника Альберта Эйнштейна. С октября 1922 года по март 1923 года известный физик путешествовал по Азии и Ближнему Востоку и описал китайцев, как «трудолюбивых, грязных и умственно отсталых людей». «Даже дети там вялые и заторможенные» — писал он.
Тем не менее на Западе эта позиция не встретила повсеместной поддержки, особенно когда стало ясно, насколько она не толерантна. Пользователи китайских вебсайтов, в свою очередь, призывали учитывать историческую ситуацию. Некоторые люди говорили, что «Эйнштейн приехал в Китай не в то время». Они не ругали его за неуважение, кто-то даже сравнил лауреата Нобелевской премии с китайским поэтом Лу Синем, который делал все, чтобы «указать на недостатки китайцев».
Подобная аргументация показала учтивость китайского народа, вывела его из положения жертвы, открыла с новой стороны. Однако она основана, к сожалению, на ошибочном предположении: если бы Эйнштейн посетил сегодняшний современный Китай, он был дал ему совершенно иную оценку. Это, очевидно, неверно. Если бы Китай продолжил модернизацию в соответствии со своим культурным наследием, ему пришлось бы осознать существование неизгладимых разногласий с Западом в философском аспекте, особенно в том, что касается сущности эго. По мере того, как Китай становился бы сильнее, этот отчетливый контраст в восприятии не давал бы либеральной элите того времени сдерживать внутреннее нетерпение. Для этих людей расистское отношение к китайцам было совершенно нормальным.
Давайте я объясню ситуацию, поделившись с вами историей об одном моем ученике. Утром в четверг я присутствовал на педсовете, где директор читал письмо от него. В письме описывалась дискриминация, с которой сталкивались меньшинства. Директор подчеркнул, что, судя по письму, к азиатам (в основном корейцам и китайцам) относятся с большим расизмом, чем к черным (в данном примере, к нигерийцам). Несмотря на то, что школа, по моему опыту — это очень толерантное место, где редко встречаются умышленные издевательства, в письме упоминалось о том, что подобное восприятие не является чем-то из ряда вон выходящим.
И если любые намеки на цвет кожи африканских студентов сейчас табуированы, то азиатам в повседневной жизни сложно избежать упоминаний об их культурных традициях. Будучи «выходцем из Азии» (я наполовину малаец, наполовину ирландец, и в детстве не сталкивался с дискриминацией, никто не называл меня полукровкой, но никто и не считал белым), я не придаю этому такого большого значения. Но в нашем жестоком обществе и академической среде «азиат» — это «карлик», «урод» или же «тормоз». Это еще один момент, над которым можно шутить, и в высказываниях, кажется, никогда не было настоящей злобы. Кроме того, существуют весьма сложные исторические факторы, которые могут объяснить, почему африканцы могут избежать подобного обращения. Если говорить беспристрастно, то большинство комментариев делаются для самозащиты, а те, кто их делает, не видят в них ничего плохого. По большей части мы все одинаковые, всем нам не хватает мудрости в том, что касается оскорблений.
Однако, когда я закончил школу и вышел в «реальный мир», я начал сомневаться в собственном восприятии. Однажды я встретился со старым соседом по комнате и заметил, что в его словах проскальзывает настоящее пренебрежение — он насмехался над моим другом из Кореи, который «не должен больше вести себя как азиат». На банкете в одном из джентльменских клубов Лондона один очень выдающийся человек похвалил меня за то, что я «не такой, как другие азиаты». Разумеется, никто бы не осмелился сказать такое афроамериканцу. Подобные шутки показывают, что люди совершенно не осознают того, что их слова могут звучать аморально.
Удивительно, но я никогда не думал, что дискриминация может иметь под собой этическую базу. Распространенный взгляд на общность азиатов основан на философском предположении о превосходстве белого человека. Мне было трудно в это поверить, пока я не встретил одного европейского повара, который хотел открыть ресторан в Шанхае. Он был в комбинезоне, безрукавке, волосы собраны в растрепанный хвост — образ типичного бродяги с Запада, который избрал себе миссию нести социальную справедливость. Он, скитаясь из одного места в другое, олицетворял «фальшивую просвещенность», так как погружался в местную культуру, но критиковал людей, которые не могут принимать все необычное, как может он. В Великобритании их называют «граждане без принадлежности», и составляют эти люди более чем 48% населения.
Он решительно заявлял, что «эти люди — глупцы». Его вывод в своем несоответствии имеет символический смысл, который свелся у меня у двум идеям, напомнившим школьные годы: им не хватает креативности и умения размышлять самостоятельно«. Другими словами, они все одинаковые. Тот человек говорил, что «не хочет менять других», но они должны «по-настоящему стать собой» и освободиться от забот и тревог.
Все это старая история: 1,2 миллиарда китайцев считаются роботами без какой-либо самоидентификации, они пристрастились к дисплеям, азартным играм и расчетам. По сути можно обратиться к фильму «Бегущий по лезвию»: Китай — бедная, коррумпированная, грязная страна с захваченной властью, и китайцев-роботов ждет крах. Их нужно спасать, направить на путь самореализации. Спасибо, Боже, что на помощь им пришел белый человек!
Это ключ к пониманию того, почему западные элиты недовольны китайцами: жители Поднебесной не соответствуют западному взгляду на то, «что такое человек». Конфуцианство учит нас «гуманности», тому, что человек должен заботиться не о себе, а о своей семье. Однако эту точку зрения ненавидят западные либералы, они считают, что, чтобы стать человеком, нужно избавиться от оков традиций и истории и встать на путь самореализации. Это четко описывается в произведении «О Свободе» Джона Стюарта Милля (John Stuart Mill), либерала викторианской эпохи. В третьей части он говорит о «личной свободе, как об одном из источников счастья», считая, что способность к самоидентификации — это ключ к развитию личности и общества.
Милль писал о таком преступлении, как «убийство свободы» — ситуация, в которой каждому человеку необходимо придерживаться одной и той же точки зрения, что разрушает свободу личности. Он осуждал общества, в котором совершается это преступление, и главный «правонарушитель» — Китай. Милль считал, что Китай, в отличие от Великобритании, скован «деспотизмом общественных устоев», а власти хотят, чтобы «все были одинаковы» и топтались на месте. Это одно из самых старых предубеждений Запада по отношению к Китаю. Когда европейцы начинают рассуждать о китайской системе образования, стереотипное мышление достигает своего пика. В доказательство они обычно приводят фотографии азиатских детей, сидящих рядами и склонившихся над экзаменационными работами, однако это нисколько не мешает им выражать свои мысли. Очевидно, что китайская система образования делает упор на бессознательное единообразие, но на самом деле это лучше описывает западное образование.
В качестве реального примера мы можем привести то, как Великобритания применяет шанхайский метод обучения в математике. Этот метод помогает детям понять математические закономерности, что отчетливо контрастирует с механическим запоминанием в Великобритании. Школьники из Шанхая привыкли взаимодействовать на уроках, участвовать в обсуждениях с учителем, а также объяснять логику своего решения задачи.
Это делает учеников счастливее. Самое большое предубеждение о китайской системе образования состоит в том, что ученики становятся роботами, бесконечно сдающими экзамены. Однако отвечая на один из вопросов теста PISA (Международная программа по оценке образовательных достижений учащихся) — «чувствую ли я радость в школе?», 85% шанхайских школьников сказали «да». Это гораздо выше, чем в Великобритании.
Фактически шанхайский метод обучения применяется очень успешно. Во время тестового периода британские четвероклассники (8-9 лет) проучились по этому методу год и показали результаты выше, чем у пятиклассников в той же школе. Помимо развития мыслительных способностей, у китайского метода есть и другие преимущества, которые не может дать механическое заучивание. Это более сократовский, более либеральный метод обучения.
Как ни странно, но поток ультралиберальных хиппи, прогуливающихся по нью-йоркскому Бушвику или лондонскому Шордитчу, показывает нам, где можно найти «убийц свободы». Милль говорил о самореализации как о пути к свободе, но именно она и привела к однообразию, столь нелюбимому им. Разглядывая людей на улице, можно увидеть однообразие в одежде. На мимолетных встречах в барах можно услышать, как за каждым столом нудно говорят о красоте и морали. А на кассе в супермаркете все брюзгливо ноют о политике.
На Западе считается, что стать личностью можно, только обретая себя и веру и не полагаясь на чей-то авторитет. Однако это может привести к формированию пустой личности, которую легко поглотит консюмеризм, ведь она не может стать чем-то более великим, чем она сама. А тех людей, что самоидентифицировались традиционным способом, клеймят как отступников, считая, что если у них нет свободы мышления, то нет и индивидуальности.
Такие предубеждения существуют не только против китайцев. Совсем недавно можно было наблюдать, как во время референдума в Ирландии поливали грязью противников абортов. Конфуцианское и западное отношение к морали ничем не отличаются, но католицизм в Ирландии заставляет их придерживаться стереотипов. Говорим ли мы о партиях, о Боге или о матерях-тигрицах, мы будем уважать авторитетное мнение. Однако, что касается Nike, Supreme и Gucci, то «священный порядок», пропагандируемый консьюмеризмом, ничем не хуже католицизма или коммунизма.
Правила комментирования
comments powered by Disqus