Книга Виктории Клемент (Victoria Clement) помогает понять, как формировалась туркменская идентичность.
«Эй, почтенный Кербабай, кое-что спросить хочу:
Сколько лет понадобится, чтобы заставить туркменов прозреть?
Оглядись вокруг и дай мне ответ:
Какой язык поможет нам пробудить наш народ ото сна?»
Эти строки, написанные во время публичной дискуссии туркменским поэтом Оразмамметом Вепай оглы, жившим в городе Дашогуз в последние годы царского режима, представляют собой краткое изложение серьезной проблемы, которая служит отправной точкой для Виктории Клемент в ее недавно опубликованной книге об истории грамотности, формирования самосознания и современности в Туркменистане.
Книга «Как научиться быть туркменом: грамотность, язык и власть, 1914-2014 годы» – это смелая попытка взглянуть изнутри на жизнь этой закрытой страны. Тщательно изучив архивы, Клемент в своей книге рассказывает о том, как запоздалое вовлечение нации в процесс просвещения – в последние десятилетия царского режима и ускоренными темпами в советский период – породило понимание «туркменскости». При этом она приводит факты, которые противопоставляются образу Туркменистана как страны с закрепившимся культом личности, сложившемуся в умах большинства обывателей.
Равно как и в других тюркских странах, именно джадидское модернизационно-реформистское движение среди мусульман возглавило общественные дебаты об образовании и грамотности на территориях, где впоследствии возникнет современный Туркменистан. И как свидетельствует исследование Клемент, обсуждение было действительно оживленным, поскольку интеллигенция боролась за использование родных языков, а не арабского и персидского, которые на протяжении веков являлись прерогативой очень небольшого числа грамотных людей. В ходе ранних дискуссий основное внимание уделялось тому, насколько следует приводить язык в соответствие с другими тюркскими языками и до какой степени необходимо сохранить его особенности.
Туркменская интеллигенция, принимавшая участие в первых советских конференциях, как правило, выступала за сохранение аспектов, которые делали туркменский язык уникальным. Но, несмотря на сталинскую политику «коренезации», превосходство кириллицы и русского языка было одной из главных особенностей на протяжении большей части советского периода. Как пишет Клемент, «в Ашхабад ввели не танки, а русский алфавит».
Первые конференции по туркменскому языку, организованные в эпоху коренизации, в начале 1930-х годов, информация о которых вскоре после этого была удалена из советских архивов, по иронии судьбы предшествовали снижению статуса родного языка. Судьба туркменского языка на протяжении всего периода сталинских чисток напоминала судьбу многих советских народов. Советские власти действительно добились значительного прогресса в ликвидации безграмотности, даже если предположить, что цифры были раздуты.
Урок по химии в восьмом классе средней школы имени А.С. Пушкина в Небит-Даге (нынешнем Балканабаде), Туркменская ССР.
Клемент с осторожностью опровергает упрощенную точку зрения о безжалостном лингвистическом империализме, реализованном российским шовинизмом. Сталин, напротив, опирался на эзотерическую идею, провозглашенную филологом и этнографом Николаем Марром, который утверждал, что языки Советского Союза будут постепенно стремиться к единству в процессе экономически обусловленного слияния. Как пишет Майкл Дж. Смит в своей книге 1998 года «Язык и власть при создании СССР»: «Марр считал советские языки равноправными; на практике же один язык (русский) был равноправнее других».
В главе, посвященной «говорящим по-советски», которая охватывает период со дня смерти Сталина до прихода к власти Горбачева, подробно объясняется, как, несмотря на ослабление интенсивности языкового планирования и реформы образования, повседневный туркменский язык пополнился русско-советскими словами. В 1954 году на языковой конференции «участники представили списки русских слов, которые должны были быть внедрены в туркменский язык: например, «пальто», «кино», «институт» и «самолёт». Еще один участник предложил другой пример: французское слово и понятие l’humanité может передаваться посредством русского слова «человечество», в то время как существует туркменское обозначение этого понятия – adamzat.
«Русские слова должны были писаться с суффиксами туркменского языка и склоняться по родам (несмотря на то, что тюркские языки не имеют рода). Например, слово «колхозница» на туркменском языке звучит как kolhozçy ayýal»,– пишет Клемент.
Члены стрелкового кружка считают набранные очки. Советский Туркменистан, 1930-е годы. (Библиотека Конгресса)
В брежневскую эпоху на смену политике «слияния» советских народов, которая составляла основу советской национальной политики на протяжении большей части предшествующих трех десятилетий, пришла политика «сближения». Туркмены так и не стали полноценными «советскими людьми», хотя благодаря переходу от слияния к сближению удалось, по-видимому, укрепить как туркменскую, так и советскую идентичность.
Сапармурат Ниязов, который стал первым секретарем Коммунистической партии Туркменистана в 1985 году и возглавлял страну после обретения независимости до своей смерти в 2006 году, производит впечатление неоднозначной для региона фигуры. Будучи лояльным сторонником «центра», еще в сентябре 1989 года он выступал против безотлагательного использования государственного языка.
«На сегодняшний день республика не готова начать использовать государственный язык, хотя люди приезжают к нам из ряда регионов и пытаются убедить наших ученых и интеллигенцию сделать это незамедлительно. Мы решили принять государственную программу развития и функционирования как туркменского языка, так и языков всех народов, населяющих нашу республику. В конце концов, после определенной подготовки мы тоже начнем использовать государственный язык», – сказал он на заседании ЦК.
И, как отмечает Клемент, не Ниязов изменил ситуацию. Скорей, это народное настроение поспособствовало возрождению и возвеличиванию туркменского языка. К 2000 году Ниязов фактически встал во главе процесса второй коренизации. Это произошло примерно через девять лет после обретения страной независимости, хотя государство и раньше отдавало предпочтение этническим туркменам при найме на работу.
В конце книги рассказывается о первых восьми годах правления преемника Ниязова – Гурбангулы Бердымухамедова. Клемент утверждает, что туркмены считают вопрос о грамотности решенным, но поговорить есть о чем.
Например, интересно, насколько доходящие до абсурда культы личности, насаждаемые сначала Ниязовым, а затем сменившим его Бердымухамедовым, повлияли на «туркменскость». Что можно сказать о продвижении в массы некогда повсеместно распространенной книги Ниязова «Рухнама» и ее последующем исключении из учебной программы и повседневной жизни Бердымухамедовым? Является ли набирающая обороты система взглядов, основанная на восхвалении нынешнего правителя – бессменного Аркадага, покровителя и защитника народа – просто моментом в истории или чем-то, что оставит свой след.
Правила комментирования
comments powered by Disqus