Национальный миф Таджикистана

Таджикский исторический миф по понятным причинам значительно отличен от подобного рода тюркских мифов. Таджики, с трудом добившиеся создания собственной республики в составе СССР, до сих пор чувствуют себя обделенными, ибо в ходе произведенного в 20-х годах ХХ столетия национального размежевания самые густонаселенные и плодородные земли отошли к Узбекистану.

В Узбекистане десятилетиями проводилась тюркизация таджиков, а то, что они считали своим историческим наследием, присваивалось узбеками. Поэтому сегодня таджикские интеллектуалы возмущаются тем, что они воспринимают как посягательство узбеков на таджикские земли и культурное наследие.

Таджикские интеллигенты противопоставляют этому "арийский дух" таджиков, подчеркивают их принадлежность к европеоидной расе, пытаясь тем самым возвести непреодолимую стену между собой и узбеками. В начале 2000-х годов это интеллектуальное течение достигло властей Таджикистана, как раз занявшихся поисками национальной идеи. Ранее, в ходе гражданской войны и восстановления после нее, было как-то не до целенаправленной исторической политики.

Впрочем, первая попытка заняться таковой была предпринята в октябре 1996 года, когда правительство Таджикистана впервые обратилось к наследию династии Саманидов и предложило ЮНЕСКО провести в 1999 году празднование 1100-летия создания упомянутого государственного образования как "первого независимого таджикского государства". ЮНЕСКО отклонило это предложение, справедливо посчитав, что ничего хорошего в таджикско-узбекских отношениях из этого не выйдет.

Но Э.Рахмона это не остановило. В 1999 году он распорядился отпраздновать 1100-летие образования государства Саманидов. В России тогда эту идею поддержали, в юбилейном параде в Душанбе приняли участие подразделения 201-й мотострелковой дивизии РФ. В Душанбе, на площади Дусти, был возведен архитектурный ансамбль первому пра­вителю государства таджиков — Исмаилу Самани, высотой 13 метров. Что интересно, в его основании была размещена карта "большого Таджикистана" эпохи Саманидов. Несколько монументальных памятников Исмаилу Самани украсили города Таджикистана — Ходжент, Гафуров, Кур­ган-Тюбе.

Выбрав династию Саманидов в качестве исторического ориентира и пра­родителей таджикского государства, Э.Рахмон был последователен в этом и даже ввел в 2000 году новую национальную валюту — сомони. В честь Сомони была переименована самая высокая гора Таджикистана (бывший пик Коммунизма).

Интересно, что в поздних советских и первых постсоветских учебниках Саманиды никак не выделялись из общего фона правителей феодальной эпохи. Но как только вопросом формирования исторического мифа таджикского народа занялись всерьез, президентом была написана книга "Таджики в зеркале истории". Она и стала основой этого мифа, а Саманиды как исторический ориентир — личной находкой Э.Рахмона.

Из многочисленных гипотез по поводу происхождения названия таджиков Э.Рахмон выбрал народную этимологию этого этнонима, возводящую слово "таджик" к "хадж" ("корона"), и искусственно связал ее с этимологией слова "ариец". По его мнению, слово "таджик" ("коронованный", "знатного рода") якобы равнозначно слову "ариец", что значит "благородного происхождения". И вот эти арийцы-таджики есть "древнейший народ Средней Азии". Естественно, никакой аргументации, кроме языковой, — действи­тельно, Среднюю Азию населяли ираноязычные, как и таджики, племена и народы, — не приводится.

Согласно Э.Рахмону, все достижения древнего и раннесредневекового периодов истории Средней Азии принадлежат таджикам. Таджикскими городами являлись древние и средневековые Бухара, Самарканд, Балх, Герат, Мерв, а таджики — самый культурный и цивилизованный народ, научивший всему пришлых тюрок. В обоснование этого Э.Рахмон пишет: "В XI веке тюрки, стремясь покорить таджикское государство, тем не менее полностью переняли у таджиков принципы государственного управления, традиции, этикет, оставался государственным и таджикский язык.

Государственное устройство в Центральной Азии унаследовало в основном принципы управления государства Саманидов. Говоря словами известного востоковеда Германа Вамбери, таджики и после завоевания их кочевниками продолжали играть роль цивилизаторов по отношению к своим покорителям". Закономерен и своего рода вывод-вопрос: "Имеют ли различные тюркские народности и племена, спустя тысячелетия ставшие хозяевами территорий бывших древних Бактрии, Согда и Хорезма и сегодня, с трибун своих национальных государств, выражающие притязания на историческое и культурное наследие арийцев, какую-либо общность с арийскими народами этих краев?"

Собственно, подобные вопросы и довольно резкие высказывания в отношении соседей стали неизбежны с момента исторического поворота к наследию Саманидов. Обе столицы династии — Самарканд и Бухара — ныне находятся на территории Узбекистана, и требовалось обосновать, как они там оказались. По сути, иных вариантов, кроме образа узбеков как варваров-завоевателей, не оставалось.

Официальная историография Таджикистана творчески развила идеи своего президента. По словам академика Нугмон Негматова, время Саманидов стало продолжением "таджикского возрождения", начавшегося еще при Сасанидах. Его выражением стали мировые достижения науки (Ибн Сина, аль-Беруни) и литературы (Фирдоуси). Таджикские историки преподносят Саманидское государство как "высшую точку исламской цивилизации".

Именно из империи Саманидов, по утверждению И.Умарзоды, происходят все культурные обретения Европы раннего Нового времени; кроме того, в свое время это государство считалось самым сильным на планете. В его работе империя Саманидов предстает также образцом государственного управления — как эффективная, стройная и простая государственная структура. Соответственно, с унич­тожением Саманидского государства "тюрками–монголами" была уничтожена самая передовая культура туранской арийской цивилизации.

Совмещение саманидского и арийского исторического мифов (последний был очень популярен среди интеллектуалов) дало необходимую для героической истории древность этноса, ведь фиксация появления первых представителей конкретного этноса в том или ином географическом регионе — важная черта, свидетельствующая об истории народа. В случае с таджиками имеет место миф об "историческом Таджикистане", охватывающем значительные территории современной Центральной Азии, Ирана и Афганистана. Он существует, по мнению некоторых таджикских авторов, не менее 2500 лет и был создан еще Ахеменидами.

Еще более древним происхождением, как считают некоторые авторы, отличается арийская цивилизация на территории так называемой Арианы, в данный момент насчитывающая около 8000 лет. В плане древности эта дата пока опережает все прочие историографии Центральной Азии, превзойдя даже туркмен. Впрочем, книга Ибрагима Умарзоды одной этой датой не ограничивается. В этой публикации арийцы предстают основателями европейской цивилизации; здесь также доказывается, что заселение Европы было осуществлено исключительно арийскими племенами. Помимо заселения Европы, арийцы (и туранцы как их ветвь) стали, в его трактовке, основоположниками Вавилонской империи, зороастризма и других цивилизационных феноменов. Подобные "открытия" уверенно относят книгу к жанру фолк-хистори.

Тем не менее миф об арийской цивилизации стал одним из ключевых сегментов исторической идеологии таджикского режима, а также одной из основ его противопоставления соседнему Узбекистану. Опираясь на классиков российского и советского востоковедения, таджикские историки и, соответственно, идеологи определили таджиков в качестве единственных законных наследников арийской цивилизации в Центральной Азии. В 2006 году в Таджикистане торжественно отпраздновали Год арийской цивилизации, что, по мнению президента Э.Рахмона, должно было способствовать сплочению нации. Таким образом, именно историческая наука помогает формировать идеологический образ высокой культуры арийцев (то есть таджиков) в противовес образу отсталой кочевой культуры тюрков (то есть узбеков).

Взаимоотношения России со странами Центральной Азии в зеркале исторического мифотворчества: присоединение к России, "колониальный" период, среднеазиатское восстание 1916 года, движение басмачей и т.п.

Несколько другая ситуация сравнительно с освещением древней истории сложилась с интерпретацией "колониального периода". Здесь советская историография оказывает бесценную помощь современным "национальным историкам" Центральной Азии. "Злодеяния царизма" при завоевании и управлении центральноазиатскими территориями тщательно выискивались, утрировались и абсолютизировались советскими историками.

Любые конфликты освещались предельно односторонне в рамках марксизма и классового подхода, где практически любое выступление против центральной российской власти рассматривалось как "прогрессивное", а вся деятельность властей России в Центральной Азии, рассматриваемая через ленинскую концепцию империализма, представлялась в негативном, "завоевательном" ключе. Такого рода советские концепции идеально легли в основу националистических трактовок истории рассматриваемых стран. Постсоветским историкам оставалось лишь расставить "нужные" акценты, а затем добавить советский период истории к "колониальному".

После обретения независимости в массовое сознание ряда новосозданных государств транслировались как дискуссионные или даже конфликтные преимущественно те события ис­тории, которые связаны с Россией. Наиболее тревожна в этом плане ситуация в Киргизии и Казахстане.

В других республиках все значительно спокойнее. В Таджикистане историческое мифотворчество направлено против соседнего Узбекистана, а в отношении России Э.Рахмон говорит лишь об "идее арийского единства в отношении России и Таджикистана". Поскольку в завоеванных Российской империей в XIX веке Кокандском и Хивинском ханствах, а также в Бухарском эмирате ираноязычные таджики были угнетенной тюрками частью населения, претензий за это завоевание в таджикском обществе и интеллигентских кругах на этот счет не отмечено. Даже вина за национальное размежевание 20-х годов ХХ века, в ходе которого таджики получили так не устраивающие их границы, не переносится на русских.

В публикациях о становлении советского Таджикистана в 20-е годы вина за "неправильные" границы ложится на предателей-таджиков, к которым причисляются бывшие представители джадидов, в частности Файзулла Ходжаев и Абду Кадыр Мухитдинов, а также Чинор Имамов, делегат таджиков в территориальной комиссии Средазбюро. Именно эти представители "обузбеченных таджиков" и приверженцев пантюркизма, а позже "панузбекизма", по мнению современных таджикских историков, не позволили в 1924 году таджикам полноправно обсуждать вопросы самоопределения Таджикистана в рамках территориального размежевания.

Более умеренные таджикские исто­рики указывают, что наряду со многими отрицательными последствиями разделения выделение меньшей территории для Таджикской АССР (и позже ССР) все же имело свои положительные особенности; среди них — приостановка тюрко-монгольских попыток ассимиляции таджиков, вовлечение таджиков в политическую деятельность. Эти несомненные блага для национального развития соотносятся с "русской властью". В целом исторический дискурс Таджикистана, несомненно, самый дружественный относительно России в регионе.

Что касается Туркменистана, то здесь элементарно малое число историков и общая неразвитость институтов гражданского общества оставляет силы только на "освоение" древней истории и идеологическое обоснование и поддержание политики изоляционизма. По отношению к "колониальному" периоду, как времен Российской империи, так и СССР, присутствует нейтральное описание — не перенасыщенное фактами. Говоря дру­гими словами, этот период на официальном уровне стараются скорее забыть, чем демонизировать.

Историки Узбекистана, наоборот, представляют собой большую, достаточно профессиональную и сплоченную группу. И хотя основной ее задачей в контексте создания национальных мифов и узнаваемого народом нарратива является, как и в других государствах Центральной Азии, работа по древней и средневековой истории, узбекская историография освещает и другие, более близкие по времени темы. В частности, отношение Узбекской ССР к России или положение узбеков в Центральной Азии и в Советском Союзе. В этом контексте проводится сбалансированная разнонаправленная политика.

С одной стороны, по инициативе президента Узбекистана Ислама Каримова с целью увековечения памяти жертв репрессий советского периода на берегу канала Бозсу был воздвигнут мемориальный комплекс "Шахидлар хотираси" ("Памяти павших") и 12 мая 2000 года состоялась церемония его открытия. При этом комплексе 27 августа 2002 года был открыт музей "Памяти жертв репрессий".

Озна­комление с экспозицией музея, "в которой отражены трагические страницы периода колониализма, позволяет узнать, что в результате “раскулачивания” более 60 тыс. наших соотечест­венников (то есть узбеков. — Д.М.) были высланы на Украину, Северный Кавказ и Сибирь, с начала до 40-х годов ХХ столетия были открыты “уголовные дела” против 450 тыс. наших соотечественников, а в период “хлопкового дела” 25 тыс. человек были арестованы, из них 4,5 тыс. осуждены".

Конечно, такое перечисление настраивает учащихся весьма негативно к "колониальному" советскому периоду. Тем более что рядом идут конкретные имена репрессированных и расстрелянных представителей узбекской науки и искусства: историков, поэтов, писателей — Усмана Насыри, Абдарауфа Фитрата, Чулпана, кумира узбекской интеллигенции Абдуллы Кадыри и других. У учащихся сознательно создается представление о подавлении узбекской культуры в советский период

Тем, кто сам не пришел к такому выводу, его озвучат: "Историческое и политическое значение мемориального комплекса “Памяти павших”, музея “Памяти жертв репрессий” состоит в том, что они служат исторической памятью, уроком настоящему и будущему поколениям и свидетельствуют о том, какие трагические дни пережил наш народ в период зависимости, и о том, что с обретением независимости в нашем крае была восстановлена справедливость и в сердцах народа живет память о погибших".

Здесь акценты расставлены предельно четко: "зависимость периода колониализма" от Москвы — зло и негатив.
Но вместе с тем ранее, в 1999 году, в Ташкенте "с целью увековечения памяти тех, кто отдал жизнь за свободу Родины в борьбе против фашизма в годы Второй мировой войны", был воздвигнут комплекс "Площадь памяти", и 9 мая того же года прошла церемония его открытия. По инициативе Республиканского фонда "Нуроний" подготовлена и издана 34-томная книга "Память" с именами 400 тыс. наших соотечественников, погибших в боях. 9 мая каждого года отмечается как День памяти и почестей.

Здесь мы уже видим вполне себе готовность историков Узбекистана и его властей не отказываться от позитивных фактов совместной истории с Россией. Об этом свидетельствует и присутствие президента И.Каримова на Параде Победы в Москве 9 мая 2015 года, которого большая часть экспертов не ожидала. И хотя та война в Узбекистане называется в западной трактовке Второй мировой, а не Великой Отечественной, это не отменяет реализма в исторической политике Узбекистана, а значит, оставляет обоснованные надежды на сотрудничество в этой сфере в будущем.

Впрочем, в ряде спорных вопросов это сотрудничество уже наблюдается. Например, в вопросе оценки басмаческого движения в Туркестане. Эта тема не пользуется поддержкой властей Узбекистана, хотя, казалось бы, лидеры басмачей — потенциальные герои в борьбе за столь высоко оцениваемую независимость. Но дело в том, что значительное число выходцев из Узбекистана периода разгрома басмаческого движения были небедные люди, со связями в мусульманском мире.

Они сравнительно легко инкорпорировались в саудовскую и турецкую элиту, зачастую занимают серьезные позиции в бизнесе, политических и государственных структурах, включая саудовские спецслужбы — а и Саудовская Аравия, и Турция играют активную роль в поддержке оппозиционных узбекистанских движений и организаций, в частности известного Исламского движения Узбекистана (ИДУ).

Так, численность узбекской диаспоры в Турции относительно невелика, приблизительно 70 000 человек, но несмотря на это, она может играть важную роль для Узбекистана в силу специфического состава: это потомки эмигрантов периода гражданской войны и басмаческого движения в Средней Азии, участников Туркестанского легиона периода Второй мировой войны, эмигранты 80-х годов из Северного Афганистана и эмигранты постсоветского периода. Все эти категории, как правило, имеют одновременно не только сильную антироссийскую, но и фун­даменталистско-исламистскую идеологическую направленность.

Последнее неприемлемо для И.Каримова, сде­лавшего однозначную ставку на построение светского государства. Про­славление басмачества — это удел маргиналов, не пользующихся государственной поддержкой. Более того, узбекское государство само присматривает за ними на предмет связей с ИДУ и другими экстремистами. По этому вопросу сколько-нибудь серьезные угрозы России на фронтах "войн за историю" со стороны Узбекистана отсутствуют.

Гораздо сложнее ситуация в Киргизии и Казахстане. Так, есть ряд болезненных для местной интеллигенции и национал-патриотов исторических тем: это проблема присоединения Казахстана и Киргизии к России, национально-освободительная борьба народов этих стран в XIX веке, восстание 1916 года, деятельность партии "Алаш" в Казахстане, коллективизация в Казахстане и голод 1932–1933 годов, целинная эпопея.

Из всего перечисленного стоит сконцентрироваться на двух темах. Это оценка факта вхождения в состав России и событий 1916 года. Они являются остроактуальными в Казахстане и Киргизии, активно обсуждаются в научном сообществе, а восстание 1916 года благодаря патриархальности общества (прежде всего в Киргизии) и, соответственно, большому значению устного предания — вообще еще во многом живая память.
Вопрос о вхождении в состав России обсуждается в двух аспектах: было ли это необходимо, была ли альтернатива, а также был ли это акт добровольным? Исторические трактовки постепенно смещаются от толкования факта присоединения к России как "вхождения в состав России" к утверждениям, что это было в основном насильственное присоединение.

Здесь играет роль огромная проделанная советскими историками работа по дискредитации политики Российской империи на территории Центральной Азии. Местным историкам оставалось только немного усилить акценты в описаниях "колониальной политики царизма", а фактический материал был собран (а если точнее — вырван из контекста) еще в советскую эпоху.

Результат "плодотворной деятельности советских ученых" мы наблюдаем сейчас, в XXI веке. Уже в учебнике 2005 года факт вхождения киргизских земель трактуется как "присоединение Россией Киргизии". Причем если в отношении Северного Кыргызстана речь еще идет о присоединении путем договоров и соглашений, а также вооруженным путем, то в отношении юга уже однозначно говорится, что "присоединение... происходило путем прямого завоевания" и с подавлением народного движения.

В мифологической трактовке подается в современной исторической литературе образ Российской империи и в Казахстане. С ее политикой связываются потеря независимости, прерывание поступательного развития государственности. Двухсотлетнее пребывание в составе Российской империи трактуется как событие, оказавшее сугубо негативное влияние на развитие Казахстана. Здесь тоже прослеживается влияние советской историографии.

Сложившийся у большин­ства историков образ Российской империи как врага репродуцируется в массовых масштабах в историческое знание и образование, что не может вызывать тревогу. В связи с этим уместно процитировать известного эксперта Радика Темиргалиева: "Все бы ничего, да только вот, в отличие от сказок о казахском происхождении Чингисхана, необъективная интерпретация истории Казахстана XVIII–XX веков может, во-первых, грозить обострением отношений между двумя главными этносами страны, во-вторых, привести к историографическим разборкам на уровне государств".

В своем объяснении концепции учебника истории для 5-го класса как учебника нового поколения (введен с 2007 года) профессор Т.П. Волкова подчеркивает, что главной определя­ющей всей истории Казахстана является "длившееся столетиями колониальное прошлое", которое, как следует из текста, окончилось только в XXI веке, то есть с наступлением независимости.

В описании сложного процесса принятия частью казахских родов российского подданства образ России пред­стает в виде коварного государства: "Россия решила воспользоваться положением казахов в своих политико-экономических целях"; "используя присягу казахских правителей на верность, Россия под предлогом защиты казахов от внешней угрозы начала захватывать земли для строительства крепостей и поселения на них русских казаков. Земли для перекочевок стали уменьшаться день за днем". Причем речь идет о середине XVIII века, когда проникновение России в казахскую степь было минимальным.

Образ России-колонизатора в современных реалиях экстраполируется и на Советский Союз. "Советское правительство конфисковало весь скот казахов, таким образом, намеренно подвергнув народ голоду, и до последнего наблюдало, как гибнут люди. С помощью оно не торопилось. Советскому Союзу не нужен был казахский народ со своей землей и скотом, сюда хотели переселить другие народы и разбить здесь лагеря".

Стоит ли говорить, что при чтении учебников такого содержания наряду с сопереживанием трагедии своего народа возникает образ врага в лице русских, что может стать плодотворной почвой для развития национализма и ксенофобии в крайних формах.

В учебнике "Новейшая история Казахстана" для 9-го класса под общей редакцией профессора Б.Г. Аягана написано, что "укрепление тоталитарной системы в Казахстане связано с именем Ф.Голощекина". Утверждается, что "Голощекин с согласия Сталина выбрал те методы коллективизации, которые не могли не вызвать полный развал казахского хозяйства и фактическое вымирание целого народа. Так был взят курс на широкомасштабный геноцид". На освободившиеся земли, по мнению Б.Аягана, должны были быть переселены рабочие из Центральной России и Украины.

Не очень понятно, откуда взято такое утверждение и тем более зачем нужно было приводить его в школьном учебнике. Непонятно, если не осознавать, что значительная часть современной казахской интеллигенции, в том числе и те, кто пишет учебники, — ярко выраженные националисты. И с ними ничего не может поделать и сам Н.Назарбаев, несмотря на все его не единожды декларируемое стремление к евроазиатской интеграции.

В учебнике "История Казахстана" для 11-х классов общественно-гумани­тарного профиля представлен период истории Казахстана с XVIII века по настоящие дни. Согласно концепции авторов учебника, основное содержание этого периода, вплоть до 1991 года, составляет "национально-освобо­дительная борьба казахского народа на пути к независимости".

Эта формулировка является названием первого раздела учебника и подразумевает борьбу сначала против имперской власти России, а затем и СССР. С самого начала подчеркивается именно этническая составляющая российской власти. Прямо заявлено, что "националь­но-освободительная борьба казахского народа рождалась при столкновении двух цивилизаций, двух этнических систем". Соответственно определены и три периода национально-освободительного движения в Казахстане:
— конец XVIII — середина XIX века;
— начало ХХ века, восстание 1916 года;
— период советской власти.

Без приведения фактов и аргументов здесь делается весьма категоричное заявление: "...приведенные фактические материалы и выводы свидетельствуют о сложном пути нацио­нально-освободительного движения казахского народа и о том, что даже тоталитарный режим не смог подавить стремление его к свободе".
Как видим, присоединение к России оценивается и в Казахстане, и в Киргизии достаточно негативно. В луч­шем случае — как меньшее зло. И вряд ли вступление этих стран в ЕАЭС изменит что-то в уже сложившемся ис­торическом сознании... Во всяком случае, если плотно не работать над этой проблемой.

Продолжение следует

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram