Пандемия COVID-19 стала катализатором, резко обострившим американо-китайские противоречия. Она не привнесла в диалог Вашингтона и Пекина ничего принципиально нового с точки зрения содержания, но зато многократно ускорила и усилила все имевшиеся ранее негативные тенденции.

Китайско-американские отношения имеют все шансы очень скоро деградировать до уровня отношений между Вашингтоном и Москвой, а то и опуститься еще ниже. С определенного момента речь уже не идет об отдельных проблемах в диалоге, которые можно было бы решить, чтобы изменить эту тенденцию. Теперь речь идет прежде всего о неготовности Соединенных Штатов более мириться с существованием КНР в ее нынешнем виде – коммунистической партии-государства с претензиями на восстановление тысячелетней китайской сферы влияния в Азии и активное участие в переустройстве мира с использованием огромного экономического и военного потенциала.

Этот важный поворот в американском подходе к КНР произошел не позднее 2018 года, то есть задолго до пандемии. Именно тогда в официальных документах Соединенных Штатов появились претензии не к тем или иным действиям Китая, а к самой природе его политического режима. О «Китае под властью Китайской коммунистической партии», придерживающемся «репрессивных взглядов на мировой порядок», как о главной угрозе говорилось в докладе минобороны США об индо-тихоокеанской стратегии в декабре 2018 года.

В последующем, еще до начала пандемии, атаки непосредственно на Компартию Китая (КПК) неоднократно повторялись. Например, в октябре 2019-го госсекретарь Помпео заявил, что КПК «поистине враждебна к США» и угрожает «свободному и открытому миропорядку». Подобная постановка вопроса в принципе исключает примирение: у вас не может быть компромисса с теми, кто недоволен просто тем, что вы существуете.

Такой поворот стал для Пекина неприятным сюрпризом. Китайская концепция «мирного возвышения», впоследствии переименованная в «мирное развитие», основывалась на способности расти опережающими прочие крупные державы темпами в течение весьма длительного времени. Основной проблемой, которую китайские лидеры XXI века видели перед собой, было изменение модели этого роста с экстенсивной на интенсивную, изменение положения страны в мировом разделении труда с опорой на растущий научно-технический и технологический потенциал. И эта проблема успешно решалась. Китай начинал с экспорта дешевой потребительской продукции, а теперь China General Nuclear Power Corp совместно с французскими партнерами готовится строить в Великобритании АЭС с реактором китайской разработки.

Продуманная система экономической дипломатии, старт которой был дан еще в 1980-е, позволяла Китаю сформировать на Западе устойчивые группы интересов, зависимые от сотрудничества с ним. Сильнейший, тщательно продуманный и завуалированный китайский протекционизм, а также систематическое нарушение прав интеллектуальной собственности сами по себе не вели к серьезным ответным действиям Запада. Начиная с 1980-х каждый американский президент шел на выборы, обещая быть жестким с КНР, но эти обещания никогда не выполнялись.

По всей видимости, суть китайской политической программы-максимум была такова: поддерживать сложившееся положение вещей до тех пор, пока американцы, однажды проснувшись, не обнаружили бы на дворе новую реальность – превосходящий их по всем статьям Китай, с требованиями которого остается только примириться, постаравшись сохранить лицо.

К удивлению и разочарованию китайских политиков американское пробуждение началось намного раньше, чем этот момент наступил. Уже с начала 2010-х, то есть еще при Бараке Обаме, США стали перестраивать свою внешнюю и оборонную политику, а также усиливать ограничения, касающиеся сотрудничества с КНР в сфере высоких технологий.

В этот период главной задачей Пекин видел замедление процесса американского пробуждения и трансформации политики Соединенных Штатов. При этом в Китае росло понимание того, что сама по себе эта трансформация, а следовательно, и лобовое столкновение с Америкой неизбежны.

Особенно четко этот подход проявился в 2017-м, в первый год президентства Дональда Трампа, когда Китай, чтобы отсрочить начало конфликта, поддержал США в давлении на КНДР. Кроме того, ноябрьский визит Трампа в Пекин ознаменовался необычайно пышным приемом, впервые прошедшим в Запретном городе (бывший императорский дворец), и подписанием многомиллиардных соглашений о приобретении американской продукции.

После присоединения Крыма и прочих событий 2014-го и даже еще в 2017 году китайские эксперты, лучась уверенностью и самодовольством, в разговорах с российскими коллегами любили порассуждать о том, что Москва ведет себя неблагоразумно и излишне эмоционально. Дескать, Россия сделала слишком резкий рывок, спровоцировав тем самым Вашингтон. Избрание Трампа стало шоком для КНР. Но на время у китайцев опять возникла уверенность, что традиционный инструментарий их внешней политики – сочетание экономических сделок и незначительных политических уступок – позволит выиграть время.

Тем не менее уже в конце 2017-го – начале 2018 года США выпустили ряд стратегических документов (стратегия национальной безопасности, стратегия национальной обороны, обзор ядерной политики), в которых Китай был назван угрозой в одном ряду с Россией.

Развязывание весной 2018 года полномасштабной американо-китайской экономической войны (торговая война, санкции против высокотехнологичных компаний) совпало с ростом напряженности в традиционных азиатских горячих точках – вокруг Тайваня и в Южно-Китайском море. Стало ясно, что отношения с Соединенными Штатами изменились необратимым образом и что в американской политике сложился двухпартийный консенсус по вопросу сдерживания КНР.

В Китае начался процесс болезненной перестройки и внешней, и внутренней политики, но Пекин не оставлял попыток сдержать раскручивание маховика конфликта с Соединенными Штатами. Китайцы все еще верили в действенность остающихся у них экономических рычагов – речь не только об огромном товарообороте между двумя странами, но и о том, что в сохранении нормальных отношений были заинтересованы десятки крупных американских корпораций, получавших сотни миллиардов долларов выручки от деятельности непосредственно внутри КНР.

Фазы 1 торговой сделки была, вероятно, последней китайской попыткой замедлить эскалацию конфликта. Эту сделку США и Китай заключили 15 января, когда масштабы и последствия коронакризиса еще не были ясны. Сейчас судьба сделки очень туманна. Соглашение предусматривало резкое (на $200 млрд за два года) увеличение китайцами закупок американских товаров и услуг к уровню 2017 года, но на основе рыночных цен и рыночного спроса. Но из-за резкого падения в первом квартале китайского ВВП, еще более резкого сокращения инвестиций в основной капитал и удешевления энергоносителей основные положения сделки не выглядят выполнимыми. По имеющимся данным, в первом квартале китайцы и не соблюдали ее условия.

Если в офисе торгового представителя США подчеркивали приверженность Китая достигнутым договоренностям и сохранение конструктивных контактов, Трамп пообещал, что не допустит перезаключения сделки и невыполнения китайцами своих обязательств. В недавнем интервью Fox News он заявил, что готов полностью разорвать связи с КНР.

Параллельно в США полным ходом идет кампания по возложению на Пекин ответственности за пандемию. Затеяли ее республиканцы, чтобы спасти Трампа от справедливых обвинений в том, что он не предпринял своевременных мер, чтобы пресечь распространение болезни. Однако сегодня к этой кампании присоединились самые разные силы и однопартийцы президента ею уже не управляют.

Контроль над ситуацией теряют не только американские, но и китайские власти. Эпидемия и последующие нападки на КНР и китайцев спровоцировали рост национализма и «сплочение вокруг флага». Китайское правительство не может разбрасываться таким политическим капиталом на фоне экономического кризиса.

С февраля–марта заметно изменилась стилистика дипломатии КНР. Китайский МИД начал вести себя немыслимым прежде образом, перейдя к персональным атакам на высокопоставленных американских чиновников и ответным обвинениям, порой с конспирологическим оттенком. Возросла и активность китайских вооруженных сил в Южно-Китайском море и вокруг Тайваня.

Пандемия и последующая антикитайская истерия в Америке зачастую с явно расистскими элементами создают благоприятные условия для перевода экономики и общества КНР на мобилизационные рельсы и подготовки к жесткому и тотальному противостоянию с США в условиях глобального мирового кризиса. Пекин, вероятно, сделает все возможное, чтобы спасти торговую сделку и то, что еще можно сохранить в его экономических связях с США, поскольку они выгоднее ему, чем Вашингтону. Но природа китайско-американских отношений изменилась, и манера поведения китайских властей показывает, что, по их мнению, пути назад нет.

Разгоревшийся китайско-американский конфликт уже принято называть второй холодной войной. Однако с противостоянием США и СССР его роднит лишь сам факт длительного и тотального противоборства сверхдержав без прямого военного столкновения. Во всех остальных отношениях нынешний конфликт – антипод прошлой холодной войны. Прежде всего военная составляющая пока играет в нем заметно меньшую роль. Доля военных расходов в ВВП ведущих стран в годы холодной войны была заметно выше – у США она колебалась в диапазоне 5–10% ВВП, в то время как сейчас недотягивает и до 4%. Значение военной составляющей может в перспективе вырасти, но это не произойдет мгновенно.

В экономическом и индустриальном отношении Китай тотально превосходит бывший СССР, а по размерам экономики с учетом паритета покупательной способности превосходит и США. Советский Союз не обладал привлекательным внутренним рынком, был слабо вовлечен в мировую торговлю, не был важным источником прямых иностранных инвестиций. Китай по этим показателям уже занимает лидирующие позиции. Даже несмотря на отсутствие привлекательной идеологии, он имеет лучшие по сравнению с СССР предпосылки для наращивания своего влияния в мире.

Соединенные Штаты, оставаясь сильнейшей державой, во многих отношениях сегодня – бледная тень самих себя эпохи холодной войны. На протяжении нескольких десятилетий в США шла деиндустриализация, инфраструктура приходила в упадок, госдолг приобретал невероятные размеры, росло имущественное расслоение и увеличивался политический раскол общества.

Пандемия показала, что Америка полностью зависит от поставок медицинских материалов из Китая. Пандемия стала первым за долгое время глобальным кризисом, противодействие которому США даже не попытались возглавить. Более того, именно Америка оказалась самым слабым звеном и справляется с коронакризисом хуже, чем любая другая развитая страна.

Пандемия, положившая начало острой фазе конфликта, во многом предопределит и его течение. COVID-19 часто сравнивают с имевшей место около ста лет назад эпидемией испанки, и обычно такие сравнения используются, чтобы принизить значимость коронавируса для будущего мировой политики и экономики. Испанка уничтожила, по ряду оценок, не менее 50 миллионов человек, но ничего не поменяла в мировой политике и экономике, чего же ожидать от коронавируса?

На самом деле COVID-19 – почти полная противоположность испанки. Большая часть многомиллионных потерь от испанки пришлась на Индию, Китай и другие азиатские и африканские территории. Потери развитых стран исчислялись сотнями тысяч человек.

К моменту начала эпидемии развитые страны находились в завершающей фазе Первой мировой войны. Их экономики, общества, системы госуправления были полностью мобилизованы и поставлены на военные рельсы. Для западных государств того времени потери от испанки слились в единое целое с потерями от войны, шедшей уже несколько лет. Испанка не наносила новых травм и повреждений, она лишь несколько усугубляла последствия военной катастрофы. С этим и связан феномен ее быстрого забвения.

COVID-19 нанес свой главный удар непосредственно в центр мировой экономики, в Западную Европу и США. И страны, по которым он ударил сильнее всего, максимально далеки от мобилизации.

Вся логика развития международного бизнеса долгие годы строилась вокруг снижения надежности ради повышения эффективности. Узкая специализация, аутсорсинг, сложные международные производственные цепочки, минимизация складских запасов на производствах, использование иностранной рабочей силы, высокий уровень кредитной нагрузки – все это обеспечивало конкурентоспособность в мире без эпидемий, голода и тотальной конфронтации великих держав. В условиях разрушительных пандемий (если случилась одна, будут и другие), а также санкционной и торговой войны между двумя ведущими мировыми экономиками все это превращается в опасные слабости. Мобилизационная готовность экономики, обеспеченность стратегическими ресурсами, наличие на своей территории ключевых производств (пусть технологически отсталых, неконкурентоспособных) становятся императивом.

Пандемия уже сравнивалась рядом американских политиков, включая самого Трампа, с нападением на Перл-Харбор. Эта атака обернулась тяжелой стратегической катастрофой, поставившей США в невыгодное положение в начале противостояния с Японией. Однако экономика Японии перед войной составляла лишь около 20% от американской, что в целом предопределяло исход борьбы. Теперь соотношение сил между сторонами совсем иное.

 

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram