Россия для мигрантов из бывших советских республик не менее привлекательна, чем Кремниевая долина — для айтишников всего мира. О том, как маленькие переселенцы обживаются в местных школах, «Ножу» рассказали их учителя, одноклассники и эксперты из адаптационного проекта «Одинаково разные».
Учительница русского языка Татьяна пытается привлечь внимание учеников из своего цыганского класса в зуме. У Валеры разряжается смартфон, а с девочкой по имени Ойша кто-то упорно пытается сразиться подушкой. Татьяна не сдается и проявляет завидную настойчивость. Ее звучный голос и яркая игрушка делают свое дело: в этот раз ребята всё же прорабатывают тему предлогов.
Эти первоклассники даже не догадываются, как им повезло присутствовать на уроке.
По статистике, 25% детей из семей мигрантов вообще не учатся в школах.
Учитывая, что в 2018 году в России было зарегистрировано 15 млн мигрантов, счет неграмотных и несоциализированных детей идет на тысячи.
Невидимая проблема
По словам Анны, эксперта программы по адаптации мигрантов «Одинаково разные», московские дети-мигранты вынуждены сидеть дома, если у них нет регистрации. Столичные школы не принимают их из-за приказа Минобразования № 32 от 2014 года.
Анна считает такую практику незаконной. Право на образование гарантируют международные конвенции, федеральные законы и конституция, а к неоднозначному приказу даже вышло разъяснение Верховного суда: «Там написано, что его неправильно трактуют: для приема в школы регистрация не обязательна».
Анна объясняет неправомерные действия администраций школ обычным страхом и незнанием: «Одна женщина сказала, что готова всех принять, но боится, что ее из-за этого снимут. Увольнение директоров — довольно частая практика». Для восстановления справедливости наша собеседница часто напрямую общается с директорами и объясняет им, как правильно оформлять незарегистрированного ребенка-мигранта.
В угрозах в адрес директоров и незаконном учете регистрации Анна видит очевидную заинтересованность властей:
«Мы регулярно слышим, что позиция департамента образования и лично его руководителя по поводу детей мигрантов принципиально очень жесткая. Как будто бы в Москве их нет, а значит, проблему решать не надо. Если же они откуда-то появляются без регистрации, то мгновенно зачисляются в убийственную категорию нелегальных».
Эксперт по миграции Константин в своем докладе для организации «Гражданское содействие» рассказывает, что МВД заинтересовано в происходящем не меньше. Собирая личные данные учеников, сотрудники ведомства реализуют в рамках школ миграционный контроль.
По словам Константина, столичные чиновники воспринимают образование не как фундаментальное право, а как услугу. В их представлении незарегистрированный мигрант не платит налоги, поэтому его дети не могут рассчитывать на обучение.
При этом чиновники не задумываются, что регистрация — долгий и сложный процесс. Чаще всего ни работодатель, ни арендодатель не содействуют мигранту в этом вопросе. Человек вынужден обращаться в полулегальные фирмы, которые нередко кидают его на крупные суммы.
Зачем учить чужих детей?
Даже если у мигрантов не будет никаких проблем с оформлением документов, всегда найдутся противники их обучения. Анна считает, что их не переубеждают гуманистические посылы в духе «мигрантов нужно допускать к социальным сервисам хотя бы потому, что эти сервисы сделаны людьми для людей».
Приверженцам этой точки зрения она предлагает взглянуть на проблему более прагматично. Детство ребенка-мигранта без школы вредно не только для него, но и для всего общества: «Ребенок остается без главной среды, где он социализируется. Он либо будет сидеть дома без образования и друзей, либо пойдет на улицу». Подобная «уличная» социализация часто приводит к криминалу. У такого человека нет навыков и возможностей для интеграции, его окружение не способствует его развитию. В какой-то момент он попросту вынужден прибегнуть к незаконным способам выживания.
Анна добавляет, что повсеместное обучение мигрантов значительно улучшило бы не только социальную обстановку, но и экономическую ситуацию:
«Если человек получает образование, он может работать в белом секторе и приносить прозрачную пользу в виде налогов».
Это скажется на развитии экономики гораздо лучше, чем если у человека не будет никаких социальных лифтов и все вокруг будут считать, что он по определению может работать только за небольшую плату и без договора.
Ненужный ребенок
Безоговорочный прием в школу — только первый шаг в правильном направлении. Обучение ребенка-мигранта становится более серьезной задачей. Школа часто с ней не справляется: такого ученика отправляют на задние парты в классы помладше, а на его низкие результаты стараются не обращать внимания.
Дело в том, что русскоязычные школьники приходят в первый класс уже подготовленными, а дети мигрантов могут даже ни разу не слышать русскую речь. Например, как ученики Марии (имя героини изменено) — классной руководительницы из Калужской области: «Они не умеют читать, писать, у них очень узкий кругозор. Они знают только то, что видели по телевизору — чаще всего в передачах для взрослых».
Если в Петербурге и Москве с проблемой малой подготовки и незнания языка частично справляются интеграционные центры (например, проект «Такие же дети»), то в регионах эта задача полностью ложится на плечи таких учителей, как Мария.
Ирина — руководитель проекта «Одинаково разные» и бывший школьный преподаватель литературы в Калужской области. Она объясняет, что учителя-предметники в такой ситуации не понимают, на ком лежит ответственность за обучение сложных детей:
«Если ты ведешь географию, а у тебя ребенок не разговаривает, ты же не будешь его учить русскому. Так этот школьник ходит по урокам и ничего не понимает, а каждый учитель-предметник зол, потому что общий балл в классе падает».
Анна считает, что подобная безынициативность — признак загруженности и нехватки знаний для помощи: «Их никто не учил заниматься русским языком как иностранным. У них нет времени на то, чтобы прочитывать кучу материалов».
Нерусские на доске почета
Дима (имя героя изменено) — выпускник одной из интернациональных московских школ. О параллельных смешанных классах он рассказывает так: «В них был больший уклон на изучение русского языка, а не остальных предметов. Они тратили время на правописание, а каких-то сложных правил даже не изучали».
Из-за базовой программы русскоязычные дети в этих классах двигались гораздо медленнее. Дима даже часто шутил с друзьями по поводу низкого уровня обучения в своей школе. Сейчас наш собеседник не видит в смешанных классах ничего страшного, но своих детей туда отдавать бы не стал: «Уровень обучения в приоритете».
Мнение Димы отражает статистику: никто из 100 опрошенных учителей в Татарстане не хотел бы, чтобы в их классе учились дети мигрантов, потому что из-за них общая успеваемость резко снижается.
Но и раздельное обучение не выход, это вредная и нереализуемая альтернатива. По словам Ирины, «адаптация — двусторонний процесс. Нужно, чтобы и местные научились жить с приезжими, и приезжие начали ориентироваться в культуре».
Анна уверена, что дети мигрантов при правильном подходе и наличии обученных учителей требуют не больше усилий, чем трудные русскоязычные подростки. Часто они даже более мотивированные и упорные:
«Когда я прихожу в подмосковную школу и смотрю на доску почета, фамилии в основном таджикские и узбекские».
Ксенофобия в школьном буфете
По статистике ВЦИОМ, почти треть российских родителей стараются ограничивать дружбу своего ребенка или внука с детьми мигрантов. Ирина объясняет такое отношение обыкновенным страхом «иного»: «Мигранты живут диаспорами, а наше население менее консолидированное. Кажется, будто других больше, они нам чем-то угрожают, они нас выгонят, заберут у нас работу».
Чаще всего такой страх выражается в стереотипах и бытовой ксенофобии. В школах дети-мигранты впервые сталкиваются с травлей — причем чаще всего со стороны учителей или администрации.
Анна объясняет это тем, что ксенофобия характерна для взрослых, а не для школьников: «Маленьким детям совершенно не важно, кто как выглядит, как говорит. Им всё любопытно».
С таким травмирующим опытом однажды столкнулись ученицы Марии. После дежурства девочки вернулись в класс в слезах, потому что тетенька-буфетчица сказала, что «они плохо убирали и что весь их цыганский класс грязный». Мария поговорила с женщиной. Та покраснела и объяснила свое недовольство так: «Они всегда покупают пирожки, руки у них жирные, потом все скамейки масляные».
После этой беседы буллинг прекратился, а класс Марии во время дежурства стал протирать пресловутые масляные скамейки. Наша собеседница убеждена, что важно не только обращать внимание на такие инциденты, но и предупреждать детей-мигрантов о стереотипах:
«А как по-другому, если это правда? Когда-то к ним плохо отнесутся, когда-то их обзовут. Они не поймут, почему так произошло, и эта злость будет копиться в них».
Графиня Андреевна
Дима, учась в интернациональной школе, смог осмыслить стереотипы о поведении мигрантов на основе личного опыта. Он был свидетелем неприятных инцидентов: «На уроках мигранты больше борзели на учителей. Неоднократно около школы случались перепалки. Бывало, что стенка на стенку дрались». Дима всегда оценивал такие проявления как свойства личности, а не нации в целом. Он считает, что за время учебы сумел сохранить объективность:
«У меня нет шаблона „Ты не русский — ты агрессивный — буду держаться от тебя подальше“. Сейчас на работе у меня есть коллеги из Таджикистана и Киргизии — все ребята адекватные, ни с кем не ругаемся».
С другой стороны, отрицать настоящие отличительные особенности мигрантов сложно. Санда, учительница английского языка и РКИ (русского как иностранного), рассказывает, что в ее школе многие преподаватели не хотят заниматься с мигрантами, потому что у них другая дисциплина и порядки. Например, иногда такие дети привносят в школу свои гендерные стереотипы: приходят брат и сестра, а девочка несет мальчику тяжелый портфель, потому что она женщина. Или директриса вызывает родителей в школу, а они соглашаются говорить только с мужчиной.
Анна считает, что это единичные случаи: «Далеко не все мужчины с миграционным опытом относятся к женщинам как к неравным». Решать подобные спорные вопросы она предлагает в формате диалога: корректно объяснять, что в этом обществе есть определенные правила и рамки. Анна убеждена, что культурные различия пока что не приводят в школах к неразрешимым конфликтам: «Люди, которые считают иначе, чаще всего нагнетают либо начитались СМИ, но сами с этим дела не имели».
Учителя действительно чаще отзываются об особенностях мигрантов положительно. Например, Мария восхищается тем, как родители ценят своих детей: «У меня в классе есть ученики по имени Графиня Андреевна, Царь, Алмаза». Мария считает, что нам даже стоит поучиться у мигрантов семейственности и дружности:
«Я была бы самым счастливым ребенком, если бы на все мои выступления ходили мои родители. Родители-мигранты всегда будут смотреть на детей, хлопать, поддерживать».
Российско-таджикский космонавт
Три года назад Идибек вместе с папой уехал из таджикской глубинки в Калужскую область. Он вспоминает: «Родители решили переехать, чтобы было получше образование. Мне не было грустно, было интересно — папа сказал, что это самая большая страна».
Сперва Идибек столкнулся с очевидными трудностями: «Меня не взяли в школу, потому что я не знал язык, у меня не было документов, я дома сидел. Я пытался учить русский, но у меня не получилось».
Спустя полгода жизнь Идибека заметно наладилась: он поступил в пятый класс, у него появились настоящие друзья и любимая учительница литературы Ирина. На кружке от программы «Одинаково разные» он научился разговаривать на русском без акцента и даже выступил с докладом на московской конференции.
Идибек планирует отучиться в России и получить серьезную профессию:
«Я хочу стать юристом, потому что у меня дядя работал в суде».
Но его настоящая мечта — вернуться обратно в Таджикистан: «Потому что я там родился. Это моя родная земля».
Родительским взглядом на переезд поделился Наджимидин — отец Матлубы и Мухаммада. Два года назад он с детьми покинул Таджикистан, чтобы воссоединиться со своими родителями в Калужской области. Наджимидин рассказывает, что переезд сперва дался детям нелегко, они скучали. Но ассимилировались они довольно быстро: «Я бывший офицер, раньше учился в Казахстане. Они там были в русской среде, так что уже знали язык».
При поступлении в школу возник знакомый многим мигрантам спорный вопрос: преподаватели предложили оставить детей на год в том же классе, чтобы закрепить знания. Наджимидин отказался, и ребят взяли в четвертый класс. В итоге Матлуба и Мухаммад отца не разочаровали и серьезно подошли к учебе: «Есть немножко успехи, стараются быть отличниками».
Наджимидин уже оформил для них гражданство и планирует вместе с ними оставаться в России. Он гордится детьми и поддерживает их мечты о будущем:
«Дочка говорит, будет журналисткой, а сын космонавтом хочет».
Возможно, если мы перестанем придумывать тысячи «но» и посмотрим на каждого ребенка-мигранта как на Идибека, Матлубу или Мухаммада — обычных детей с понятными мечтами, большинство этнических проблем покажутся нам решаемыми.
Правила комментирования
comments powered by Disqus