В Кыргызстане произошла очередная смена премьер-министра. Кабинет возглавил уже 31-й по счету премьер-министр за весь период существования современного Кыргызстана. Внешне перестановки в Кыргызстане напоминают чехарду, сопровождающуюся коррупционными скандалами. Политологи недоумевают, зачем было менять премьера прямо перед выборами в Жогорку Кенеш, да еще в момент кризиса, вызванного не только пандемией. 

Что же мешает Кыргызстану создать систему сдержек и противовесов внутри политической системы, в чём изъян в политической конструкции? В Кыргызстане два раза совершались революционные перевороты с целью устранить центральную помеху нормальному процессу развития и функционирования политической системы. 

Однако оба переворота: в 2005 и в 2010 годах, как нельзя лучше показали главное препятствие для системы – постреволюционная власть оба раза не желала сосуществовать с иными центрами силы и влияния, которые нелояльны и неподконтрольны ей, а укоренившегося формата договора различных политических сил, и традиции согласования их интересов не выработано. 

Попытки использовать в этой роли курултаи, различные кенеши, суды аксакалов и т.п. оказались несостоятельны. Элитные договоренности оказывались временными соглашениями, и нарушались, как только одна из сторон считала это выгодным.

Надежда на популярность лидера, волею судеб вознесенного на вершину власти, оказалась недействительной. Во-первых, для поддержания популярности нужно делать прорывные усилия, резко улучшающие жизнь значительных групп общества. Это риск, на который надо было решиться. Одновременно это угроза для власти, поскольку на этом пути обязательно появляются не только оппоненты, но и политические враги. И всё это надо пройти, ориентируясь на большую цель. Такие лидеры действительно редкость. А потому, изменяются обстоятельства, и авторитет лидера падает.

В условиях, когда не воссоздан пошагово режим сосуществования различных политических сил, обеспечивающих защиту конкурентных интересов, каждый новый лидер переходил к репрессиям против оппонентов.

И, как показали события последних двух лет, при смене лидерской позиции, бывшие оппоненты и бывшие соратники отвечают ему той же монетой. Уголовное преследование политических противников – обычный приём на кыргызском политическом поле. И не удивительно, что против бывшего лидера тут же открываются уголовные дела. Преемственность власти в таком случае оказывается не более чем фикцией.

Несколько тезисов, почему и как сложилось такое положение дел.

Тезис первый. Во второй половине XX в. две группы стран третьего мира добились успехов в национальном строительстве и в резком повышении уровня жизни: к первой группе относятся так называемые страны, пошедшие по восточноазиатскому пути развития; ко второй группе – страны, развивавшиеся за счёт большой пропорции природных ресурсов на душу населения.

Компонентами восточноазиатского пути развития являются:

1)   Сильное централизованное государство, чей интерес всегда доминирует над частными интересами. 

2)   Правящая элита, ориентированная на экономическое развитие.

3)   Компетентная и бизнес-ориентированная бюрократия.  4)   Слабое гражданское общество. 

5)   Функциональный репрессивный аппарат.

В этой группе наибольшего успеха добились так называемые «азиатские тигры»: Тайвань, Южная Корея, Гонконг, Сингапур. Такие страны, как Китай и Вьетнам, с опозданием пошли тем же путем. В целом, большая часть стран Восточной и Юго-Восточной Азии развивается по этой модели, которая тоже эволюционирует после азиатского кризиса 1997 и мирового кризиса 2008 годов.

Ко второй группе относятся страны Персидского залива, богатые энергетическими ресурсами и некоторые страны Афро-Азиатского большого региона. Основой их экономического благополучия стал экспорт энергоносителей с последующей политикой диверсификации экономики. Обособленно в этой группе стоит африканское государство Ботсвана, которое, в отличие от стран Ближнего Востока, сумело также создать демократические политические институты. Успех этой страны показывает, что исторические и культурные аспекты общества не играют главной роли в развитии страны, и работающую политическую систему можно построить где угодно, но делать это нужно програмно и системно.

Кыргызстан, как и остальные страны Центральной Азии, нельзя отнести ни к одной из этих групп. Национальное строительство находится в кризисе, и через почти 30 лет независимости страна всё ещё находится в поиске оптимальной формы политической системы.

Тезис второй.

Поиск в Кыргызстане не завершился, потому что исторически роль центрального правительства и, соответственно, государства в Кыргызстане была слабой. Разрозненные и географически изолированные племена назначали формального хана, исходя из принципа «выбираем самого слабого», и поэтому устраивающего все стороны. В случае необходимости его можно было легко сместить, а еще лучше, просто игнорировать.
 

Именно эта черта позволяла в начале 90-х годов прошлого века планировать в Кыргызстане относительно быструю демократизацию, при сознательной опоре на историческую «военную демократию» кланов и племен. Условием такой политической системы, которая строится на учёте семейно-клановых интересов, может быть только слабый, компромиссный, интеллигентный президент, и максимально быстро развёрнутые демократические по форме процедуры. При этом для элиты Кыргызстана жизненно важно было осознать, что демократия – это не только ценность, но прежде всего работающие процедуры. К сожалению, именно этого сделано не было.

Это особая черта хорошо просматривается в современной истории страны. В 1990 году парламент, после неудавшейся первой попытки избрать президента, выбирает компромисснуюфигуру в лице Аскара Акаева. Та же логика прослеживается в избрании Розы Отунбаевой главой Временного правительства в апреле 2010 года, когда опасность была еще велика, и результаты переворота отнюдь не однозначны. При таком раскладе на позицию временного лидера выдвинули женщину, и только на один год.

Тезис третий. 

Институты государства, такие как разделение власти на три ветви, диктатура законов и т.д., были «импортированы» извне, и никак не опирались на отечественную политическую культуру. Первому президенту было легко трансформировать эти «бессодержательные» институты в новую политическую систему, которая в политологии получила название патримониализм (лат. patrimonium – вотчина, владения). Суть системы заключается в том, что лидер государства распоряжается государственными институтами и ресурсами как своей частной собственностью, так как законодательство работает формально, и не распространяется на избранных.

При этом главой государства выстраивается сеть лояльных ему групп, которые формируются на основе племенных, клановых, региональных и иных (например, нацменьшинства) идентификаций. Взамен на лояльность и поддержку, «Хозяин» допускает группы к контролируемым им ресурсам. В этой системе государственные институты и ресурсы приватизируются носителями государственной власти для получения материальных доходов. Это приводит к тому, что бюрократия преследует свои личные материальные интересы в ущерб государственным интересам.

Такая система дает сбой, если родственники почти полностью монополизируют доступ к ресурсам, что приводит к восстанию клановых групп и свержению президента. Непосредственным поводом может послужить «аукцион» депутатских мандатов, ведь парламент, по факту, считался частной собственностью правящей группы, и на выборах можно неплохо заработать. 

Другим поводом может оказаться реформирование системы управления, которое может считываться как угроза чиновно-клановым интересам. Как это случилось при втором президенте. В окружении президента был сделан вывод о необходимости выстраивания компетентной бизнес-ориентированной бюрократии, т.е. появились элементы восточноазиатского пути. Однако не были исследованы культурные особенности кыргызского общества и тип работающей дисциплины.

Жизненно важно было понять: а какие институты в обществе и учреждения не будут работать никогда. Оставался не исследованным вопрос, насколько возможен такой путь в преодолении сформированного т.н. «пылесоса» материальных ресурсов, а фактически, масштабной коррупции, осуществляемой лояльными режиму группами. К тому же вместо исследования кинулись делать реформу управления. И подменили исследование идеологической работой.

Отсюда можно предположить, что проблема традиционных для западных и восточноазиатских обществ политических институтов в том, что они не работают в условиях Центральной Азии, и в Кыргызстане, в частности. И дело не в том, как должно быть по меркам реализованных систем на Западе, или на Востоке, а в конструировании работающих в Кыргызстане, и на кыргызском социальном материале процедур.

Тезис пятый.

Модернизация в республику пришла извне, и в свою очередь она опиралась на «импортированный» рабочий класс в виде иммигрантов из России. Это не позволило создать национальный рабочий класс, а специфика экономики не позволила развить класс собственников. После распада т.н. «директивной» экономики, и вместе с отъездом специалистов, в стране начался процесс деиндустриализации.

Постсоветское экономическое развитие Кыргызстана – это сплошное доказательство теории зависимости в мировой экономической системе, когда бедные страны «периферии» эксплуатируются богатыми странами «центра».

Начавшаяся в 1993 году, по всем правилам, либерализация экономики при консультации и финансировании международными финансовыми институтами, привела к тем же результатам, что и «помощь» странам Западной Африки в 70-х гг. прошлого века, и Центральной Америки в 80-х гг. – резкий спад уровня жизни и расхищение узкой группой лиц национальных богатств. Проект под названием «Кумтор», «пере-приватизация» мобильных операторов или поставки топлива Пентагону на базу в аэропорте «Манас» – примеры этому процессу.

Примечательно, что политическая элита страны при этом выступает на стороне богатых стран в обмен на материальные вознаграждения и другие преференции: возможность хранить деньги в надёжных банках, лечиться в хороших заграничных больницах, отправлять детей учиться в лучшие университеты Запада и т.д. Еще одна «местная» особенность: с руководством напрямую «договаривались» частные лица.

Тезис шестой. 

Шансы создать зрелую парламентскую республику остаются проблематичными, так же, как и в 2010 году, когда эту систему заложили в новой Конституции КР. На это есть несколько причин. Во-первых, требуется чёткая программа выстраивания работающих процедур, и проект сопровождения этого процесса хорошими экспертными и аналитическими мозгами, при непременном условии наличия ответственных и понимающих проблему, образованных политиков. Иначе любая парламентская коалиция есть план раздела материальных ценностей и порождения своих оппозиционных могильщиков; одновременно – это арена обостренной персонифицированной борьбы и ринг, с улюлюкающим в поисках зрелищ плебсом.

Во-вторых, в Кыргызстане незрелая политическая элита, которая не родилась в муках национально-освободительного движения, и люди оказались в ней «случайно». Поэтому мотивы их действий объясняются сочетанием жажды власти и материальной выгоды – казнокрадства, и только. Клановые и родоплеменные механизмы политической мобилизации предполагают, что эти люди трудно заменимы. Поэтому лица в кыргызской политике остаются одними и теми же по типажу за последние 29 лет. Молодёжь – лишь клон старших. Отсюда проблема смены политической «элиты».

В-третьих, в мире немного стран, где титульный этнос, обладая политической властью, живет хуже, чем подавляющее большинство национальных меньшинств. Межнациональный конфликт с узбеками запустил механизм политической мобилизации через национализм. Теперь обязательно найдутся политики, которые захотят этим воспользоваться. Таким образом, можно предположить, что межнациональные отношения будут усугубляться, что, конечно, не пойдёт на пользу для страны в целом, и устойчивости политической системы, в частности.
 

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram