В индийских экспертных кругах все чаще слышны доводы о необходимости увеличения роли Индии в Центральной Азии. Этот регион представляет для Нью-Дели особую важность по ряду причин. Во-первых, он соседствует с Афганистаном — очагом нестабильности в сердце Евразии. Во-вторых, регион богат энергоресурсами, которые потенциально можно использовать для решения проблемы хронического дефицита электроэнергии в Индии. В-третьих, если смотреть в стратегической плоскости, Нью-Дели необходимо уравновесить влияние Исламабада и Пекина, что, по широко распространенному мнению, превращает территорию пяти постсоветских республик в площадку для «Новой Большой Игры».
В доводах индийских политологов нередки апелляции к культурно-цивилизационным вопросам — красной линией проходят отсылки к общему историческому прошлому, тесным культурным связям и традиционно важной роли Центральной Азии в континентальной торговле. Такой нарратив призван напомнить, что Индия в этом регионе не новый игрок, а скорее — старый друг. Главным образом делается ставка на проецировании «мягкой силы», а точнее — «мягкого обаяния». Правда системного подхода у Нью-Дели в этом направлении не просматривается, и «обаяние» нарабатывается за счет развития различных сфер гуманитарного сотрудничества, начиная от организаций культурных мероприятий и программ студенческого обмена, создания кафедр по изучению хинди и заканчивая проектами модернизации школ и предоставлением материальной помощи для ликвидации последствий стихийных бедствий.
Индия неоднократно прибегала к подобным «мягкосиловым» инструментам обозначения своего присутствия в те моменты, когда не могла использовать в полной мере свою политическую и экономическую мощь. Центральная Азия не исключение — с момента распада СССР, несмотря на некоторые достижения в политической сфере, Индия не смогла достичь каких-либо существенных результатов в экономической плоскости.
Центральная Азия как часть «расширенного соседства»
Индийскую внешнеполитическую стратегию принято рассматривать через призму «концентрических колец». Первое «кольцо», внутри которого Индия старается укрепить свои доминирующие позиции, охватывает ее непосредственных соседей. Второе — зону «расширенного соседства», где Нью-Дели стремится уравновешивать влияние других государств и не допустить ущемления собственных интересов. Третье «кольцо» подразумевает глобальное измерение, где Индия намерена играть ключевую роль в решении международных проблем и обрести статус великой державы. Центральная Азия для Индии — это часть «расширенного соседства», куда также входят Персидский залив, Восточная Африка и Юго-Восточная Азия. После «открытия» экономики Индии в 1990-х гг. сотрудничество с этими регионами во многом определялось экономическими императивами. Однако экономическое взаимодействие с регионами протекает неравномерно, концентрируясь преимущественно в восточном и западном направлениях, в то время как Север до сих пор остается на задворках экономической политики.
Здесь показателен уровень двусторонней торговли. Так, торговля со странами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) составляет 12,7% и 11,5% от товарооборота Индии. В то же время торговля с центральноазиатскими республиками занимает всего 0,2% от товарооборота Индии и в абсолютных величинах колеблется в районе 1,5 млрд долларов, что в разы меньше объемов торговли с Восточной Африкой. По состоянию на 2019 г. товарооборот КНР с Центральной Азией превышал индийский почти в 30 раз, а товарооборот РФ с ней же — примерно в 22 раза.
Причин таких скромных показателей много. Так, у Индии нет общих границ с регионом, транспортная инфраструктура в Центральной Азии развита недостаточно. Не стоит сбрасывать со счетов фактор нестабильности, исходящий от «страны-инсулятора» [1] — Афганистана. К этому добавим хронически сложные отношения Индии с Пакистаном и КНР, которые кристаллизуются в пограничных спорах в регионах Кашмира и Ладакха, а также санкции США, которые ограничили торговые связи Индии с Ираном. Особый интерес представляют субъективные факторы: Индия, несмотря на некоторые успехи в регионе, до сих пор не смогла выработать концептуальную альтернативу российскому и китайскому влиянию. Такое положение вещей диктует Нью-Дели необходимость перехода от обозначения присутствия (символических практик) к проактивной политике.
В этой связи имеет смысл рассмотреть динамику взаимодействия Индии с Центральной Азией и ее попытки создать представление о своей роли в регионе, которые помогали концептуально оформить практические достижения внешней политики.
Возможности сопряжения интеграционных платформ по оси Север — Юг
Крах биполярной системы международных отношений, кризис Движения неприсоединения и потеря важного союзника в лице СССР в 1991 г. поставили перед Индией задачу переосмысления своей внешнеполитической стратегии. Именно в это время в стране начались масштабные либеральные реформы. Главной задачей, которую пришлось решать администрации премьер-министра П.В. Нарасимхи Рао, стало расширение экономических и стратегических связей с соседними регионами. Так была сформулирована политика «смотри на Север» (Look North Policy), определившая паттерн взаимодействия со странами Центральной Азии. Как видно из названия, она должна была подражать логике и достижениям политики Индии в отношении Юго-Восточной Азии, которая получила название «смотри на Восток» (Look East Policy). Как отметил премьер-министр П.В. Нарасимха Рао, намерения Индии заключались в установлении «честной и открытой дружбы и содействии стабильности и сотрудничества без причинения вреда какой-либо третьей стране» [2].
Однако далеко идущие намерения не превратились в предметные отношения. Отсутствие экономических и политических стимулов предопределило то, что на протяжении первой половины 1990-х гг. взаимоотношения ограничивались редкими двусторонними визитами. На фоне тяжелых процессов становления государственности в центральноазиатских республиках Индию особенно волновали проблемы распространения религиозного экстремизма, которые, как отмечали эксперты, так или иначе влияют на мусульманское население всей Индии, а не только Кашмира. При этом Нью-Дели не осуществлял конкретные шаги по продвижению секулярных ценностей или демократии в целом, что особенно ярко проявилось во время массовых беспорядков в узбекском Андижана в 2005 г. Индия использовала тактику «экземпляризма», то есть собственным примером показывала, чего может достигнуть мультикультурная страна с крепкими демократическими институтами [3].
В некотором смысле пассивность политики была связана и с тем, что страна концентрировалась на решении проблем со своими непосредственными соседями, согласно внешнеполитической доктрине премьер-министра Индера Кумара Гуджрала.
Определенные изменения произошли на рубеже веков. Предпосылкой для них стали успешные индийские ядерные испытания в 1998 г. и события сентября 2001 г. Индийские элиты осознали, что не уделяли достаточного внимания странам Центральной Азии, особенно в контексте противодействия политике «стратегической глубины» Пакистана. Индия начала активнее развивать двусторонние связи с республиками, причем на первый план из-за событий в Афганистане ожидаемо вышли вопросы безопасности. В это время таджикские, узбекские и туркменские офицеры проходили обучение в индийских военных академиях, были созданы двусторонние рабочие группы по противодействию терроризму, проводились совместные учения.
Особое внимание Индия уделяла Таджикистану. В 2002 г. был подписан договор о реконструкции военного аэродрома «Айни» (Гиссар), расположенного в 10 км от Душанбе. Индия вложила до 70 млн долларов в обновление взлетно-посадочной полосы, строительство ангаров и диспетчерской вышки. Индийская сторона взяла на себя обязательства по обучению военных пилотов Таджикистана, отправила на базу группу инженеров и взамен получила возможность дислоцировать там свои вертолеты Ми-17. Активно обсуждался вопрос о передаче военной базы в полноценное пользование Индии; появлялись сообщения о возможности совместного ее использования с Россией. Однако Москва в последний момент отказала Дели, во многом из-за опасений относительно наращивания индийско-американского военного сотрудничества. В Таджикистане также открылся индийский военный госпиталь в Фархоре (в 2 км от границы с Афганистаном), который, по некоторым данным, впоследствии использовался индийской военной разведкой.
Во второй половине 2000-х гг., когда к власти пришла правительственная коалиция, возглавляемая ИНК (Индийским Национальным Конгрессом), активность Индии в Центральной Азии начала постепенно снижаться. Страна проявляла заинтересованность в развитии нефтяных и газовых проектов Казахстана, Узбекистана и Таджикистана, а в 2006 г. даже предоставила грант на модернизацию таджикской гидроэлектростанции Варзоб-1. Озвучивались и планы по строительству нефтеперерабатывающего завода в Туркменистане. Однако усилия Дели не были подкреплены достаточными политическими и финансовыми ресурсами — индийские компании столкнулись с серьезной конкуренцией со стороны Китая.
Модернизация связей между Россией и Индией
Позитивные изменения произошли во время второго срока премьер-министра Манмохана Сингха. Несмотря на то, что Центральная Азия все еще рассматривалась как пространство для проекции культурной мощи, взаимодействие с регионом получило новый импульс. В период с 2009 по 2012 гг. отношениям с Казахстаном, Узбекистаном и Таджикистаном был присвоен статус «стратегического партнерства». Индия, имеющая с 2005 г. статус наблюдателя в ШОС, с 2011 года начала все активнее заявлять о желании стать полноправным членом организации. В 2010 г. в Ашхабаде было подписано межгосударственное соглашение, давшее начало развитию проекта газопровода «Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия» (ТАПИ).
Активизировались отношения с Казахстаном. В частности, было подписано соглашение о поставках урана. Кроме того, между индийской компанией ONGC (Oil and Natural Gas Corp) и «КазМунайГаз» были достигнуты договоренности о покупке 25% -й доли в нефтяном месторождении Сатпаев. Это соглашение хоть и не принесло существенных дивидендов, но развеяло страхи индийских бизнес-кругов и дало толчок для проведения более активной политики.
Индия стремилась увеличить долю в энергетических проектах в Центральной Азии еще с 1990-х гг., но индийские фирмы неоднократно проигрывали тендеры китайским компаниям. Первая неудача случилась еще в 1997 г., когда Китайская национальная нефтегазовая корпорация (China National Petroleum Corporation, CNPC) выиграла право на разработку месторождения Узень в Казахстане; уже 2006 г. нефтегазовые компании из Китая контролировали 26% производства казахстанской нефти [4]. Определенные надежды на развитие формата индийско-китайского энергетического сотрудничества в Центральной Азии связывались с визитом Министра нефти и природного газа Индии Мани Шанкара Айяра в Китай в 2006 г. Незадолго до этого ONGC и CNPC совместно приобрели 17%-ю долю Petro-Canada в месторождениях крупнейшей нефтедобывающей компании Сирии Al-Furat Petroleum Co. (AFPC). Индийские и китайские компании успешно сотрудничали в энергетических проектах в Судане и Колумбии. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Всего, по некоторым оценкам, индийцы проиграли китайским компаниям тендеры на общую сумму 12,5 млрд долл.
Оживление внешней политики Индии на центральноазиатском направлении было концептуально оформлено в 2012 г., когда была сформулирована новая внешнеполитическая стратегия, получившая название «связь с Центральной Азией» (Connect Central Asia). Основными ее направлениями стали взаимодействие на высоком уровне, в том числе в рамках многосторонних организаций, вопросы безопасности, энергетики и природных ресурсов, сотрудничество в области образования и цифровых услуг, увеличение культурного сотрудничества и коммерческих связей, в том числе за счет реализации стратегических проектов. Индия в отношениях с Центральной Азией постепенно начала переходить к общерегиональной повестке.
Доктрина Моди: проактивный курс во внешней политике
После прихода к власти Нарендры Моди в 2014 г. Индия формально продолжила придерживаться политики «связь с Центральной Азией». Индийское руководство стало проявлять всё большую заинтересованность в регионе. В 2015 г. Н. Моди совершил «историческое», как его окрестили в медиа, турне по странам Центральной Азии, в ходе которого было подписано 22 соглашения в различных сферах. Индийское правительство предпринимало попытки вдохнуть новую жизнь в существующие вялотекущие стратегические проекты и дать начало новым. Оно активизировало переговоры по МТК Север-Юг и удвоило бюджетные ассигнования на модернизацию иранского порта Чабахар, который в перспективе предоставит доступ индийским товарам на рынки стран Центральной Азии. Кроме того, Индия присоединилась к Ашхабадскому соглашению по транзитному коридору и начала переговоры о создании зоны свободной торговли с ЕАЭС. Венцом политики Н. Моди на центральноазиатском направлении стало присоединение к ШОС в качестве полноправного члена в 2017 г.
Отдельно стоит выделить интенсификацию контактов по вопросам безопасности. Проводятся переговоры на уровне советников национальной безопасности, организуется новый формат министерского диалога «Индия – Центральная Азия», первая встреча в рамках которого состоялась в 2019 г. Одним из важных достижений стала организация первого саммита «Индия — Центральная Азия». Эта встреча, приуроченная к 30-летию установления дипотношений, хоть и проводилась в виртуальном формате и имела во многом символический характер, стала важной вехой в развитии политических связей.
Новая Большая Игра?
Некоторые индийские СМИ уже поспешили объявить, что на смену «связи с Центральной Азией» должна прийти новая политика — «действуй в Центральной Азии» (Act Central Asia), как это, например, случилось с внешнеполитическим курсом страны по отношению к Юго-Восточной Азии. Однако пока нет существенных предпосылок для того, чтобы говорить о качественном переходе.
Неверны, на наш взгляд, и громкие заявления о начале «Новой Большой Игры» в регионе. Центральноазиатские республики — самостоятельные субъекты международных отношений, которые стремятся получить выгоду за счет достижения баланса во внешнеполитических и внешнеэкономических связях. В перспективе Индия может воспользоваться опасениями местных элит из-за китайской экономической экспансии, однако сегодня Нью-Дели значительно уступает Пекину и Москве по показателям экономического присутствия в регионе, потенциал ее сотрудничества с центральноазиатскими государствами раскрыт слабо.
Представление о региональной политике как об игре с нулевой суммой не отвечает реалиям. Как показывает практика, великие державы вполне могут действовать в Центральной Азии, не ущемляя интересы друг друга. Позиции Индии и КНР по афганскому вопросу в целом схожи, а их действия в Центральной Азии зачастую определяются обеспокоенностью в отношении развития ситуации в СУАР и Кашмире. Однако пока что это взаимодействие можно назвать верхнеуровневым — зачастую оно осуществляется в рамках многосторонних механизмов и касается ограниченного круга вопросов. Для того, чтобы успешные паттерны распространились и на другие, прежде всего экономические, сферы, необходимо перестать воспринимать происходящие в регионе процессы через призму «баланса сил» и перейти к восприятию через призму «баланса интересов».
Почти 30 лет назад бывший посол Индии в США Абид Хусейн описал ситуацию следующими словами: «Один экономист назвал Индию тигром в клетке. Когда клетка будет открыта, тигр покажет свою настоящую силу. Сейчас же клетка открыта, но тигр отказывается выходить из нее» [5]. Эти слова актуальны и сейчас: существуют субъективные ограничения, которые сформировались на основе прошлого опыта взаимодействия Индии с другими игроками. Для Нью-Дели региональная политика Пекина теоретически может представляться в виде трех паттернов: партнер, угроза или модель [6]. Сейчас для перехода от символических практик к реализации конкретных проектов необходимо избавиться от образа «внешних угроз», тем более что в нарративе китайского экспертного сообщества сравнительно мало внимания уделяется вопросу индийского влияния в Центральной Азии.
Динамика внешней политики Индии демонстрирует как определенную преемственность, так и эпизодичность. Вне зависимости от того, какая администрация находится у власти, основные направления остаются неизменными. На повестке дня стоят вопросы образования, торговли, медицины, безопасности, культуры и реализации стратегических проектов. Основные изменения во внешнеполитическом курсе касаются понимания баланса между развитием этих направлений и определения инструментов достижения поставленных целей.
Пожалуй, главная проблема в том, что южноазиатский гигант пока не смог предложить достойную альтернативу китайским стратегическим проектам. Представители индийского экспертного сообщества часто заявляют, что в вопросе увеличения роли Индии многое будет зависеть от России. Таким образом, ситуация в регионе может быть хорошо описана равновесием Нэша — российско-индийское сотрудничество будет определять траекторию изменений трансрегионального развития. Новые форматы взаимодействия в сферах энергетики, логистики, медицины, финансовых услуг, городского развития, космической отрасли и информационных технологий послужат устранению хронических проблем в странах региона, а также помогут найти желанный баланс между интересами крупных держав.
Правила комментирования
comments powered by Disqus