Начался новый учебный год. 1 сентября, глядя из окна на проходящих мимо детей и их родителей с цветами, я вдруг вспомнил, что ровно 55 лет сам впервые переступил порог школы. Юбилейная дата с двумя пятёрками, которые всегда были лучшей для учеников оценкой, – чем не повод совершить небольшой экскурс в прошлое и рассказать о школьной жизни того времени? Тем более что в ней можно обнаружить немало поучительного даже с точки зрения дня сегодняшнего.
Сразу оговорюсь: я далёк от мысли экстраполировать то, о чём собираюсь поведать, на всю тогдашнюю Казахскую ССР. Возможно, в других районах и областях республики обстояло несколько иначе. И их уроженцы, учившиеся в советский период, вправе не согласиться со мной. Да и школы, педагоги могли быть разные, а значит, у каждого, кто получал образование в те годы, свои воспоминания, своя история. Так что считайте эти заметки субъективными.
В нашем небольшом райцентре с населением примерно в 30 тысяч человек насчитывалось семь десятилеток (переход к 11-летнему обучению начался только в 1980-х годах) – шесть казахских и одна русская. Кроме того, работали три восьмилетки, в том числе одна русская, а также казахская школа-интернет для детей из аулов. Школ со смешанными языками обучения в городе не было. Первая такая появилась лишь после распада СССР, в 1990-х, и ею стала та, в которой я когда-то учился.
Оба моих родителя ещё в конце 1940-х – начале 1950-х окончили педагогический институт и до выхода на пенсию работали в системе образования: отец – учителем, директором сельской школы, инспектором районо, снова директором школы (казахской), но уже в райцентре, а мать всю жизнь преподавала казахский язык и литературу. Тем не менее, всех нас, своих детей, они отдали в единственную полную русскую школу. Считалось, и небезосновательно, что у её выпускников больше шансов поступить в высшие учебные заведения. А на родном языке мы общались как дома, так и с жившими по соседству сверстниками – благо наш дом находился в чисто казахском районе.
Уже будучи взрослым, я узнал, что «вечный» директор нашей школы, руководивший ею на протяжении трёх с половиной десятилетий, совсем молодым попал в волну «чисток» после убийства Кирова в 1935-м и был выслан из Ленинграда. Родившийся ещё до революции, истинный интеллигент, он и сам уважительно относительно к ученикам, и требовал того же от своих подчинённых – педагогов. Среди последних тоже были ссыльные, а также бывшие фронтовики и те, кого в 1950-е годы направили в Казахстан поднимать школьное образование.
Уважение к учащимся проявлялось, начиная уже с первых классов: если в казахских школах на начальном уровне обучения мальчиков заставляли стричься налысо, то в нашей такого не было. Сегодня кому-то это может показаться чем-то несущественным, но тогда мы, школьники, считали стрижку «под ноль» унижающей наше достоинство. А позже, ближе к середине 1970-х годов, когда в моду вошли длинные, до плеч, причёски, мы, тогда уже старшеклассники, отстаивали своё право носить их. Как-то директор с завучем по воспитательной работе и парторгом собрали нас, чтобы обсудить этот вопрос, и в результате стороны, так сказать, пришли к компромиссу: нам позволили, но в меру.
Сейчас, когда в СМИ, социальных сетях то и дело появляются публикации о случаях оскорблений, рукоприкладства со стороны педагогов в отношении подопечных, я невольно начинаю вспоминать, было ли такое в нашей школе. И не могу припомнить ни одного факта. Да, бывало, что мы, ученики, выводили некоторых учителей из себя, они иногда срывались на крик, но чтобы оскорбить или тем более ударить кого-то – с таким я не сталкивался. А вот дома отец мог достать ремень, если обнаруживал в дневнике плохую оценку или запись о моём недостойном поведении: в подобных ситуациях строгий родитель побеждал в нём педагога. И после таких «воспитательных акций», которые, впрочем, случались нечасто, я задавался вопросом: а учителя нашей школы тоже прибегают к аналогичным мерам в отношении своих детей? Но ответа на него так и не получил.
Принято считать, что в СССР содержание школьного образования жёстко регулировалось, что написанное в учебниках было догмой, чем-то даже не подлежащим обсуждению. Не знаю, как в других учебных заведениях, но нам в этом плане предоставляли определённую свободу. Конечно, существовали темы-табу вроде значения Октябрьской революции, роли Ленина и Коммунистической партии, прочей идеологической шелухи, но в остальном нам позволялось иметь собственное мнение, излагать своё видение событий и явлений, исторических личностей, литературных персонажей.
Например, однажды преподаватель литературы сообщила, что кто-то из другого класса выразил категорическое несогласие с содержащейся в учебниках официальной трактовкой образа Луки, ключевой фигуры пьесы Горького «На дне». А затем посвятила весь урок дискуссии на эту тему. Она же после показа по ТВ экранизации того или иного произведения, значившегося в школьной программе, устраивала обсуждение: насколько режиссёру, актёрам удалось передать дух романа или пьесы, в чём достоинства и недостатки фильма. Интересно, сейчас в школах практикуется что-то подобное?
Или другой случай. После того, как на уроке геометрии учительница, начиная новую тему, объяснила способ доказательства теоремы (так, как изложено в учебнике), один из моих одноклассников вызвался к доске и предложил другой вариант, более простой, – иногда бывают такие моменты озарения. Как бы отреагировали многие современные её коллеги? Наверняка почувствовали бы себя уязвлёнными: «умник выискался, поставил под сомнение мой авторитет педагога». А она засияла от счастья, записала в журнал сразу две пятёрки и потом с гордостью за своего ученика рассказывала об этом другим учителям.
Не могу не вспомнить и такой факт. На вступительных (в КазГУ) экзаменах написанное мной сочинение проверяющие оценили невысоко: «5» за содержание и «3» за грамотность письма, что, впрочем, не помешало мне попасть в число студентов. По возвращении домой я зашёл в родную школу, чтобы поблагодарить учителей, рассказал им о том, как прошли экзамены. А позже узнал, что та самая учительница литературы и русского языка, расстроившись из-за полученной мной оценки, написала в КазГУ письмо, в котором попросила ещё раз проверить текст сочинения, поскольку не верит в то, что один из лучших её учеников мог допустить столько ошибок. И, действительно, перепроверили (в те времена на подобные обращения обязательно нужно было реагировать) и пришли к выводу, что «тройка» была поставлена незаслуженно. Да, это уже не имело особого значения, но само такое отношение педагога к результатам своего труда, такое понимание профессиональной чести и ответственности дорогого стоит.
В 9-м классе наши ряды пополнили несколько ребят из расположенного поблизости от райцентра военного городка, в котором жили офицеры с семьями (там была только небольшая восьмилетняя школа). Благодаря им мы познакомились с магнитофонными записями и западной рок-музыкой. Увлечение последней в те годы, мягко говоря, не приветствовалось, но, тем, не менее, нам разрешали проводить классные часы на эту тему. И примеры подобного рода можно приводить долго. Хотя, конечно, если мы в своём свободолюбии и юношеском максимализме заходили слишком уж далеко, то нам давали понять, что всему есть свой предел.
Разумеется, в школе были пионерская и комсомольская организации, формировались тимуровские отряды, мы собирали металлолом и макулатуру, играли в «Зарницу», ходили в походы, старшеклассники брали шефство над младшими классами... Всё это – обязательная часть воспитательной работы того периода. Наверное, не все учащиеся охотно в неё вовлекались, но лично у меня она не вызывала отторжения: если какой-то формализм и присутствовал, то он с лихвой компенсировался духом конкуренции между классами, возможностью интересно и с пользой провести досуг. Благо свободного времени в те годы было предостаточно.
А что нам запрещали, так это дарить учителям сколько-нибудь дорогие вещи. В том числе и тем, чьи классы были выпускными. Разрешались только цветы и книги (хотя ученики некоторых казахских школ нашего города в праздники заносили в дома своих классных руководителей дешёвые парфюмерно-галантерейные наборы – одеколоны, расчёски и прочее), Ну а такое, чтобы учителя сами заказывали родителям подарки для себя любимых, с чем нередко приходится сталкиваться сегодня, даже помыслить было нельзя. Никогда не собирали с нас и за ремонт школ, за обустройство классов и кабинетов. Считалось, что любые денежные отношения между учебным заведением и педагогами, с одной стороны, и учащимися, с другой, неприемлемы, поскольку подрывают авторитет первых.
При желании, конечно, можно вспомнить и то, что мне не нравилось в нашей школе. Но я намеренно рассказал только о плюсах, тем более что их было намного больше, – ведь именно лучщее из того, советского, опыта не мешало бы (разумеется, с поправкой на изменивщиеся условия) перенять современной образовательной системе...
Правила комментирования
comments powered by Disqus