Звезда Востока. Культурная столица страны. Город десятков ВУЗов и исследовательских институтов. Читать здесь вроде бы должны много. Но читают ли и что?
Детективы Акунина или модных сейчас скандинавов? Груды классики, которую продают по цене макулатуры? Пересказы кинофильмов и телесериалов? Переиздания Чулпана или Ойбека?
Ничего подобного, как показал опрос продавцов книжных магазинов и букинистических точек.
Вышеперечисленные эпитеты Ташкенту можно смело сметать в пыльное прошлое, потому что читают тут мало, литературу далеко не художественную, а самую что ни на есть практическую, прикладную.
Словари и справочники
Продавец в небогатом книжном магазине неподалеку от крупного ташкентского ВУЗа рассказывает, что берут книги по вязанию, словари, справочники, учебные пособия по математике.
“Календари хорошо идут. Художественные книги – нет”, - добавляет он.
Хозяйка магазинчика у ЦУМа в свою очередь рассказывает: “Психологию раскупают сразу, авторов книг типа «Помоги себе сам» вроде Вадима Зеланда. Целая полка была, сейчас, видите, нет”.
На вопрос о художественной литературе отвечает просто: “Невыгодно ей заниматься. Я ее не беру”.
Зато детские книги – как сказки и книжки с картинками для самых маленьких, так и альбомы с детскими энциклопедиями – берут охотно.
«Ребенку же с компьютера никто читать не даст, – продолжает продавщица. – Им надо в руки, чтобы можно было полистать».
Неизменным спросом пользуются книги для изучения иностранных языков и словари.
Учебники и Коран
«Английский на первом месте», – говорит хозяин еще одного магазина в центре Ташкента. – «Бонка [популярнейший советский учебник английского языка] перевели на узбекский. Испанский иногда. Корейский тоже, туда на работу ездят. Хотя сейчас новое поколение, им надо, например, узбекско-корейский словарь».
Интерес к иностранным языкам носит сугубо практический характер – потому-то иностранные книги, включая недоступные в советское время шедевры, за которые московские интеллигенты готовы были существенно переплатить, – пылятся на полках.
«Улисса» Джеймса Джойса можно купить за 80 тысяч сум, объемный роман Джона Фаулза – за 45 тысяч, а советские издания Голсуорси или Марка Твена – за 30 тысяч (один доллар США стоит примерно 2800 сумов).
На узбекском языке бойко раскупают брошюрки с руководством по совершению намазов и перечнем обязанностей правоверных мусульман и Коран, но богословская литература и комментарии к священным текстам отсутствуют.
Но самый главный хит продаж – школьные учебники, которые вроде бы должны бесплатно выдаваться в школах.
Но нехватка, потеря или порча книг заставляют родителей искать замену, чем выгодно пользуются издатели, продавая часть тиража не государству за невыгодное перечисление, а частным торговцам – за твердый нал.
«Берут постоянно, только летом спроса нет», – говорят продавцы.
Тем не менее, даже учебники не могут спасти книжный рынок.
Почему упадок?
Книготорговля в Ташкенте находится в упадке. Льготы книжным магазинам отменены, и они должны платить самый прозаический налог на прибыль – вдобавок к социальным отчислениям на работников.
Поэтому, по словам ташкентского букиниста, ежемесячный оборот книжной точки должен составить от пяти миллионов сумов, иначе обязательные отчисления будут разорять владельца.
Он сам, по его словам, был вынужден закрыть свой магазин и теперь торгует с «лотка».
Не влияет на рынок и масса дешевых книг. Запрет на вывоз книг, изданных до 1991 года, заставляет уезжающих из страны – или просто обнищавших пенсионеров – продавать некогда дорогие подписные издания, собрания сочинений и «макулатурные» детективы по копеечным ценам – или порой просто свозить их в пункты приема макулатуры.
Остается два небольших сегмента относительно прибыльной книготорговли – продажа российских новинок и букинистических редкостей.
Но для торговли новыми российскими книжками их нужно завозить официально, со всеми накладными и разрешениями.
Дело это хлопотное, и накрутка цены его не спасает. Огромный «Мир книг» продает российские новинки по цене даже чуть ниже розничной московской, но темпы продаж не очень оптимистичны, шепнул один из продавцов.
Редкости же скупает десяток-другой букинистов, которые могут, например, за гроши взять дореволюционного Хлебникова или рукопись медицинского трактата ибн Сины с комментариями табиба 17 века – и потом месяцами ждут покупателей или переправляют книги в Алматы или Москву.
Есть богатые бизнесмены из Казахстана, которые приезжают с целью разовой закупки редких книг по казахской истории, но их можно перечесть по пальцам.
Художественная литература не нужна
Ташкентской же массовой публике такая литература неинтересна.
«Детективы, фантастика, художественная литература все умерли, – говорят еще в одном магазине, где парочка школьников просматривает сборник пьес Шекспира по 10 тысяч сум – и уходит с пустыми руками. - Их берут дети, студенты, только то, что в школьной программе. Из-под палки. Сами и не интересуются».
Кто-то из продавцов считает, что падение спроса на бумажные книги подстегнуто распространением книг электронных, но главная причина все же – государственная политика.
«Молодые на латинице выросли, чтобы на кириллице читать, им нужно усилие», - говорит пожилой ташкентский букинист.
Принудительная – и до сих пор не увенчавшаяся заметным успехом по сравнению, скажем, с Азербайджаном – замена кириллицы на латиницу может быть одной из причин потери интереса к литературе.
Но она же может быть одной из самых роковых.
Если менять алфавит
Профессор одного из ташкентских вузов, получивший ученую степень еще в СССР, говорит, что смена алфавита приводит к увеличению количества психических заболеваний и преступности.
“После перехода Турции с арабского на латиницу там был такой рост”, - добавляет он.
В советские времена Узбекистан пережил два с половиной таких перехода.
Половинной была реформа арабского алфавита в начале двадцатых годов, имевшая практическую цель.
Арабский язык, с его свойственным для семитской семьи богатством согласных звуков и небольшим количеством гласных, плохо отражает особенности тюркских языков.
Вдобавок к этому, арабизмы и фарсизмы писались как в оригинале, и читатель должен был знать, как произнести кальку этого слова на тюркском или таджикском языках – как, например, американец произносит французское слово на свой манер, далекий от парижского прононса.
Но после того как в 1929 году арабский алфавит был провозглашен «контрреволюционным», его заменил латинский шрифт, созданный почти по турецкому образцу – но просуществовал он всего лишь 10 лет, до нового насильственного перехода на кириллицу.
Эти переходы как ножом отрезали доступ к дореволюционной литературе, и их последствия сказываются до сих пор – потому что узбекской «арабице» массово не учат, и новые книги на ней отсутствуют.
Старые же книги стоят дорого – и покупаются чаще иностранными тюркологами, чем местными книгочеями.
Если воспользоваться культурологическим термином, русский язык был в Средней Азии «классическим» – то есть языком довлеющего культурного влияния, и послесоветский переход на латиницу носит характер принудительного отъема культурного багажа нескольких поколений.
И даже массовый выезд в Россию переломить тенденцию не сможет – узбекским трудовым мигрантам нужны прежде всего практические навыки заполнения документов и деклараций, а не Пушкин с Гоголем.
Поэтому последствия шагов узбекских властей по ограничению книготорговли и грамотности будут аукаться еще не одно поколение – и последствия этих шагов видятся только отрицательными.
Правила комментирования
comments powered by Disqus