Анализ тактики действий радикальных исламистских группировок в разных странах заставляет сделать вывод: «исламская война» не есть нечто, происходящее далеко. Она может вспыхнуть в любой момент во многих российских городах – как только поступит команда.

Средства массовой информации, как правило, не грешат профессионализмом, описывая террористические организации и анализируя процессы, происходящие в среде, которая порождает терроризм, в том числе исламистский. Его с тем же успехом можно было бы называть исламским, однако политкорректность заставляет комментаторов разделять два упомянутых понятия. Хотя далеко не все террористические организации исламского мира вне зависимости от того, борются они за доминирование в его пределах или сражаются с немусульманами, являются сторонниками политизации своей веры.

Война в одни ворота

Многие из современных исламских радикалов относятся к обычной для любой религии на определенном этапе ее развития категории фанатиков, ничем не отличаясь от альморавидов и альмохадов Магриба или махдистов Судана.

Неполиткорректная идея Хантингтона о борьбе цивилизаций объясняет не только то, что происходит в мире радикального ислама, включая внутреннюю борьбу группировок и течений между собой, но и причины, вследствие которых западное сообщество не может нанести ему поражение. Методы, пригодные для войны с государством, не годятся для конфликта, в котором участвуют религиозные фанатики. Их можно уничтожить, но без ликвидации социума, который их породил, или его полной ценностной переориентации (вне зависимости от того, какими методами она проводится и сколько времени и жертв потребует), говорить о возможности решения проблем такого рода не приходится. Современные правила ведения войн исключают соответствующие способы воздействия, хотя исламисты, не ограниченные ни ими, ни кораническими запретами, которые они нарушают, несмотря на то, что теоретически борются за чистоту ислама, постоянно и с успехом их применяют.

Если говорить попросту, то несмотря на всю риторику (не столько западных лидеров, сколько их критиков из числа правозащитных структур, адвокатирующих террористов) относительно подавляющего преимущества Запада над миром традиционного ислама, ограничения, которыми скована любая современная западная армия, обнуляют ее технические успехи в войне с терроризмом. Даже поверхностный анализ происходящего на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке и в исламских общинах Запада на протяжении всего периода после вывода советских войск из Афганистана и распада СССР говорит об этом. Превращение исламского радикализма из маргинальной угрозы (успешно используемой, как считали его изначальные спонсоры, против СССР и Израиля) в один из главных факторов мировой политики говорит именно об этом.

Несложно отметить количественный рост рядов исламистов, качественное усиление их группировок с точки зрения вооружения и подготовки, а также превращение сетевых структур типа «Аль-Каиды» и ее ячеек в радикальные протогосударства, контролирующие значительные территории с многомиллионным населением и миллиардными доходами.

Исламское государство – первый по-настоящему успешный проект этого типа, однако он уже был отработан ранее в «исламских эмиратах» (ливийской Дерне, сирийской Ракке и других населенных пунктах, контролируемых исламистами). Эту стратегию с успехом использовали в Сомали Союз исламских судов и его преемник «Аш-Шабаб», а также «Боко-Харам» в Нигерии. Она наверняка и в будущем будет не раз тиражирована разными исламистскими группировками и движениями.

В лице этих структур мы имеем дело с исламским средневековьем, вооруженным современной техникой, средствами связи и всеми возможностями, которые предоставляют глобализация современного мира и торжество на Западе либеральных идей религиозному фанатику, ничем не стесненному в методах и средствах действия.

При этом традиционный ислам, как правило, тесно связанный с народными культами и традициями (которые часто хранят суфийские ордена и религиозные братства), а также правящими кругами стран и регионов, население которых его практикует, уступает радикальному салафизму и исламистским популистам. Последние всегда апеллируют к массам, недолюбливающим правящую элиту в любой стране, напоминая о существовании в прошлом золотого века (легенда столь же обычная, сколь распространенная), для возвращения в который нужно только поддержать их в борьбе с властями.

Призыв населения к возврату к «исконной чистоте веры» и борьбе с «отклонениями и неверием» отнюдь не изобретение современных исламистов, использующих его в борьбе за власть и контроль над ресурсами, в том числе водными артериями. Наиболее близкая аналогия тому, что происходит в мире ислама сегодня, – история возникновения протестантизма. Последовавшие вслед за этим войны, яростная религиозная пропаганда и контрпропаганда, агрессивная миссионерская деятельность, вспышки фанатизма и уничтожение «борцами за новый мир» символов мира старого, включая созданные в нем архитектурные и художественные шедевры, точно отражают ситуацию в сегодняшнем исламском мире и происходящие в нем (включая исламскую диаспору Запада) процессы.

Это, в частности, означает: с учетом скорости общественно-политических процессов, происходящих в современном мире, несколько десятилетий спустя баланс между старым и новым – неосалафитским – исламом установится. Произойдет это, скорее всего, ценой больших разрушений и жертв, подобно сопутствовавшим установлению баланса между католичеством, православием и протестантизмом. То есть территории, которые салафиты захватят теми методами, которые они в настоящий момент применяют, они удержат под своим контролем на определенный период – не исключено, достаточно длительный. Те же, кто сможет от них отбиться, будут существовать вне их контроля, как Чечня, с территории которой «Имарат Кавказ» был в начале 2000 годов полностью вытеснен.

Пограничное состояние

Для России главную проблему экспансии на ее территорию исламистов на современном этапе представляют рост числа общин, контролируемых салафитами, как это происходит в Дагестане и Поволжье, вытеснение их религиозными лидерами традиционных имамов и захват мечетей в таких крупных городах, как Казань. Это формирует базу не только для их проникновения в местные органы власти, включая силовые структуры, но и для давления на центральную власть – как «с мест», так и напрямую. Последствия игнорирования этой отнюдь не новой для современной России реальности могут привести к тем более печальным результатам, что салафитские лидеры напрямую заинтересованы в обострении отношений своих последователей с властями и соседями – в изолированных от внешнего мира общинах осуществлять манипулирование их членами легче.

Массовые коллективные уличные молебны (до 140 тысяч участников в одной только Москве), организуемые на протяжении последних лет открыто и демонстративно, – пример перехода исламистов к активным действиям по захвату собственной политической ниши в стране. Фактически это не столько религиозные акты, сколько репетиции, на которых отрабатываются мобилизационные технологии в центре российской столицы. В случае необходимости они по команде организаторов могут быть в короткие сроки переведены в конфликтный формат. Волнения такого рода, когда они начинаются, подавляются только ценой больших жертв и колоссальных репутационных и экономических издержек. В случае же если массовые волнения в столице власть неспособна взять под контроль, они приводят к смене режима, как было в Тунисе, Египте или на Украине.

Несмотря на выдвигавшиеся в течение длительного периода проекты формирования на базе лояльных к властным структурам и соседям мусульманских лидеров новой генерации исламского духовенства, которое могло бы составить реальную конкуренцию салафитам, эту задачу на настоящем этапе можно считать проваленной. Что само по себе не отменяет необходимости появления таких духовных лидеров российского ислама с одной стороны, с другой – ставя задачу конструктивного взаимодействия с теми общинами салафитов, которые готовы придерживаться законов государства.

Если члены той или иной общины не участвуют в террористической и джихадистской деятельности в России и других странах, не нарушают законы и не конфликтуют с соседями, будь то иноверцы, мусульмане других толков или светское население страны, властям и силовым структурам целесообразно не воспринимать их как противника. Проблема в том, как отделить вышеописанный тип салафитов от радикалов, тем более что переход из одной категории в другую очень легок, технологии вербовки джихадистами отработаны до совершенства и процесс радикализации происходит постепенно.

Радикальная технология

Обработка человека, который по своему психотипу соответствует целям и задачам террористов, будь то исполнитель теракта, будущий джихадист или его «временная жена» (их в России вербуют не менее успешно, чем в Европе), ведется по этапам, без спешки. Начинается она, как правило, с привлечения в группу по интересам с невинным названием и такой же сутью. Это может быть кружок изучения истории, культуры, каллиграфии, арабского языка, исламских традиций, кулинарии или брачное агентство, связь которых с радикалами можно проследить только после того, как вовлеченный в них человек обычно внезапно для окружающих совершает что-либо противоправное. То есть оказывается участником незаконного вооруженного формирования (уходит «в лес»), совершает теракт или исчезает из поля зрения семьи, всплывая в горячих точках в качестве члена международного «Зеленого интернационала». Вне зависимости от того, происходит это в Сирии, Ираке, Йемене, Ливии, Афганистане или Пакистане.

Вопрос, что делать с ним после того, как это выявлено, не имеет однозначного ответа. Если руководствоваться элементарной логикой, простейшим решением проблемы являются лишение российского гражданства и депортация из страны до или после отбытия наказания, предусмотренного законом. Однако это противоречит законодательству, хотя имеет явное преимущество с точки зрения превентивности решения проблемы. Кроме того, в отличие от дореволюционных времен депортация за пределы РФ людей, не имеющих гражданства другого государства, практически нереальна. Надеяться на «исправление» в местах лишения свободы религиозных радикалов бессмысленно – они превращают в таких же радикалов других заключенных. Причем далеко не только в России: тюремная практика Франции и Великобритании также свидетельствует об этом.

Существенно упрощает ситуацию наличие у радикалов второго гражданства, в том числе в недавнем прошлом. Особенно это касается выходцев из республик бывшего СССР, в том числе стран Средней Азии, которые на протяжении длительного времени рассматривались отечественными правоохранительными органами с точки зрения террористической угрозы в последнюю очередь. Считалось (став де-факто аксиомой), что члены Исламского движения Узбекистана, Движения за освобождение Восточного Туркестана, «Хизб ут-Тахрир» и других радикальных центральноазиатских группировок и исламистских движений, приезжающие в Россию и живущие на ее территории, не будут предпринимать никаких действий против страны, поскольку она для них – место работы и отдыха. Что до их политических амбиций, в том числе прямо или косвенно связанных с экстремистской деятельностью, они реализуются ими только в странах, откуда эти люди приехали, и не угрожают России.

Там растут не только дыни

Теория эта была поколеблена арестом «ореховской» группировки, готовившей резонансный теракт в Москве. Она прибыла через Центральную Азию, что указывало на пакистано-саудовский след и было интерпретировано профессионалами как попытка реализовать обычными для Управления общей разведки Саудовской Аравии методами давление на российское руководство, чтобы изменить его позицию по Сирии. Технология грубая и примитивная, но весьма характерная для экс-главы УОР КСА принца Бандара бин-Султана. Однако поскольку на протяжении длительного времени этот инцидент был исключением из общего правила (организация терактов через Северный Кавказ), притом что выходцев из среднеазиатских республик отмечала только криминальная статистика (опять-таки в связи с менее тяжелыми преступлениями, чем представителей Северного Кавказа), считалось, что угроза с юга для России сравнительно невелика.

Не исключено, что до определенного момента это соответствовало действительности. Но судя по «делу дорожных убийц» Подмосковья, соответствовать перестало. Что важно с учетом того, что ключевые члены этой группировки в свое время не только получили гражданство России, но и работали в домах высокопоставленных чиновников, даже из силовых ведомств, минимизируя риск поимки (в данном случае сработал фактор случайности). Это вместе с информацией о пребывании как минимум одного из них в Пакистане возвращает нас к вопросу о том, какое число «кротов» из Центральной Азии внедрено на российскую территорию с начала 90-х годов пакистано-саудовским разведывательным сообществом и где именно.

Последнее подтверждается фактами задержания на Северном Кавказе в ходе чеченских войн российскими силовыми ведомствами представителей пакистанских исламистских структур, осуществлявших не столько поддержку единоверцев (официальная версия посольства Пакистана в Москве, которое в беспрецедентно короткие сроки вывезло их с российской территории после обнаружения), сколько разведывательную деятельность (сбор и обработка закрытой информации, включая данные оборонного характера) в ее классическом варианте. С учетом нарастания напряженности на афгано-туркменской, афгано-узбекской и афгано-таджикской границе (не говоря уже о Киргизии, находящейся в состоянии постоянной внутренней нестабильности) и присутствия в России миллионов выходцев из Средней Азии на постоянной основе возможность формирования на их базе широкой разведывательно-диверсионной сети более чем реальна.

В конце концов не следует забывать, что Пакистан и Саудовская Аравия участвовали в войне моджахедов против СССР в Афганистане, в свержении правительства Наджибуллы и в приходе к власти движения «Талибан». Именно эти страны (хотя и в разной степени) контролировали и контролируют «Аль-Каиду» во главе с преемником Усамы бен Ладена – Айманом аз-Завахири (который в свое время тоже посетил Северный Кавказ и даже отсидел некоторое время в российской тюрьме, но убедил следователей, что не является террористом). То же самое относится к талибам (включая «группировку Хаккани») и значительному числу исламистских группировок из Центральной Азии, базирующихся в афгано-пакистанском пограничье. В какой мере поддерживаемые ими исламисты в России действуют под диктовку Эр-Рияда и тем более Исламабада (пакистанцы в отличие от саудовцев не выступали как непосредственные заказчики терактов в России и их эмиссары на Северном Кавказе не воевали), сказать трудно. Однако угроза более чем серьезна.

Биографию на стол!

В этой связи особенно актуальна проблема контроля миграционных потоков в Россию из стран, представляющих потенциальную угрозу инфильтрации радикального ислама во всех его проявлениях, включая различные ответвления «Братьев-мусульман», которые до настоящего времени находятся в списке экстремистских организаций прокуратуры РФ – как показали события «арабской весны», вполне оправданно. Вопрос здесь, что делать с трудовой миграцией из безвизовых республик Центральной Азии, поставляющих основную массу гастарбайтеров, которые граничат с Афганистаном, то есть являются прифронтовыми государствами. До настоящего времени «регулирование миграционного потока» сводится к повышению стоимости оплаты рабочих патентов – мера понятная с точки зрения интересов фискальных ведомств, но совершенно бесполезная в плане безопасности.

Не исключено, что ответ на вопрос, как предотвратить массовый приезд в Россию радикалов из Средней Азии, частично может дать ввод в действие правил приема трудовых мигрантов по схемам, принятым в государствах Персидского залива. Все эти страны с учетом состава населения, до 80 процентов которого в ОАЭ и Катаре составляют мигранты, ввели жесткий учет и контроль трудовой миграции, включающий выдачу разрешений на въезд по предварительным запросам потенциальных работодателей. При этом принимается во внимание не только квалификация мигранта, но и его биография – обязан письменно подтвердить, что не является членом организации, запрещенной в стране, куда он направляется. В случае отправки приглашения конкретному мигранту ответственность за него лежит на принимающей стороне (лице).

Отметим при этом, что в современном мире четыре государства Ближнего и Среднего Востока, точнее их спецслужбы поддерживают тесные «рабочие контакты» с исламскими радикалами, представляющими опасность для России. Это Саудовская Аравия, Катар, Пакистан и Турция (в меньшей степени). Последняя – единственная из четверки, кто заинтересован в поддержании конструктивного сотрудничества с нами. Хотя ее роль транзитного перекрестка для джихадистов, направляющихся в Сирию и Ирак, с учетом безвизового режима с Россией не позволяет исключить ее из списка государств, угрожающих национальной безопасности страны. Тем более что турецкие маршруты на протяжении ряда лет с успехом используются террористическими группировками из Центральной Азии, с Ближнего и Среднего Востока (включая Северную Африку и страны Африканского Рога), из России и Закавказья, а также исламистами Европы.

Автор не упоминает в данном контексте Иран, так как шиитские военно-политические организации в Ираке, Сирии, Ливане и государствах Залива контролируются Тегераном так же, как СССР в свое время контролировал радикалов, которые опирались на его поддержку, – в меру имевшихся сил и возможностей. Финансирование радикального исламизма ведется не только из всех стран Залива, но и по каналам исламской диаспоры. Однако непосредственное отношение к формированию и курированию деятельности террористических структур имеют в настоящее время именно Эр-Рияд, Доха, Исламабад и Анкара. Увы, степень влияния на них Москвы практически нулевая…

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram