Предстоящий июльский саммит Шанхайской организации сотрудничества в Уфе должен стать началом нового этапа сотрудничества Ирана со странами так называемого «региона ШОС». Это долгожданное событие сегодня представляется как нельзя более своевременным. Поскольку за последние годы, вопреки проблемам и инициированному извне сопротивлению части местных политических элит, Иран стал влиятельным игроком в Центральной Азии (постсоветской Средней Азии), упорно и методично работающим на экономическое развитие и укрепление безопасности региона.

Не будет преувеличением сказать, что с середины 90-х годов прошлого века и по настоящее время «среднеазиатское» направление внешней политики Ирана было и остается своеобразным «невидимым фронтом», накал страстей на котором хоть и скрыт от широкой аудитории, но нисколько не теряет от этого в напряженности. Присутствие в регионе для Тегерана имеет принципиальное значение, поскольку позволяет ему решить три важнейшие задачи:

- добиться прорыва в создаваемой Западом международной изоляции;

- освоить местные рынки и развивать двухсторонние торгово-экономические отношения с целью ослабить действие санкций на свои финансы и промышленность;

- создать в сотрудничестве с руководством среднеазиатских государств надежный заслон терроризму, религиозному экстремизму и деятельности трансграничных преступных группировок, в первую очередь – связанных с наркоторговлей.

Соответственно, для США и их партнеров столь же принципиальной была и остается задача не допустить или же всячески ослабить это присутствие Ирана в Средней Азии. Причем, то, что из-за этого пострадает региональная безопасность в целом, Вашингтон совершенно не волнует. Наоборот, хроническая нестабильность именно здесь, в «регионе ШОС» для него даже желательна, поскольку ослабляет его противников – и тот же Иран, и Россию, и Китай. Не говоря уже о том, что «управляемый хаос» делает местные политические элиты «податливыми» и весьма отзывчивыми на любые «пожелания» Вашингтона.

Это скрытое противостояние Тегерана с Вашингтоном и его местными «клиентами» и «доброжелателями» во многом определило и характер, и границы возможного для решения амбициозной задачи иранской политики – расширения присутствия страны в Средней Азии. Удалось далеко не все, в цифрах статистических показателей ситуация выглядит достаточно скромно, но, во-первых, процесс продолжается. А, во-вторых, эти «скромные показатели» не умаляют того обстоятельства, что Тегеран стал одним из влиятельных и серьезных игроков в регионе, подтверждением чему служит краткий обзор состояния отношений Ирана со странами Центральной Азии. Предваряя возможные вопросы о том, что сложно в одной статье изложить всю многогранность политики Тегерана в «регионе ШОС», Иран.ру в преддверии большого саммита в Уфе начинает серию статей, посвященных отношениям Ирана с каждой страной, входящей в эту организацию. В этой статье нет ирано-киргизского аспекта, поскольку об ирано-киргизских отношениях можно говорить, в основном, применительно к проблемам безопасности региона.

Иран и казахская «многовекторность»

Отношения Тегерана и Астаны всегда были примером того, как «средняя температура по больнице» зависит от показаний политического градусника в Вашингтоне. «Многовекторность», ставшая стержнем внешней политики Казахстана, длительное время являлась причиной того, что в своих отношениях с Тегераном Астана руководствовалась не столько возможными выгодами от развития двухстороннего сотрудничества, сколько тем, как это может отразиться на ее диалоге с Вашингтоном, Евросоюзом или той же Турцией.

Именно поэтому Астана была инициатором идеи об изменении регламента вступления в ШОС, результатом чего стал пункт о невозможности вступления в нее государства, находящегося под международными санкциями. Ни у кого не возникало сомнений, что это предложение было тем шлагбаумом, который закрыл Тегерану дорогу к полноценному членству в ШОС. Тем самым Казахстан продемонстрировал, что разделяет западную политику «сдерживания Ирана» в регионе и осторожно, но настойчиво выступает в этом вопросе проводником интересов США и ЕС.

В подобной осторожности имелся определенный резон. Но было бы откровенно несправедливым упрекать Нурсултана Назарбаева в некоей «прозападной» или «антииранской позиции». Президент Казахстана никогда не был ни «за Запад», ни «против Ирана». На всем протяжении своей политической карьеры он остается исключительно «проказахстанским», ставя во главу угла прагматические интересы своей страны. А эти интересы диктовали приоритетность отношений с тем же Евросоюзом и США.

Для сравнения. В 2006 году товарооборот Казахстана с Ираном составлял $2,099 миллиардов, 3,4% всего объема внешнеэкономической деятельности страны. В это же время товарооборот с Евросоюзом составлял 13,98 миллиардов долларов − 36,3 % от общего объема внешней торговли. В 2014 году товарооборот Казахстана с Ираном составил около миллиарда долларов, с Евросоюзом − $53,3 миллиарда. Как видим, суровая экономическая реальность достаточно жестко корректирует звучавшие все эти годы официальные заявления политиков из Тегерана и Астаны о необходимости «развития всестороннего сотрудничества». И, кроме того, давала «убойные» аргументы тем в Казахстане, кто все это время заявлял о «малозначимости» и бесперспективности ирано-казахских отношений.

Что, кстати, совершенно не означает, что таковых перспектив нет. С ослаблением санкций или полной их отменой совместные экономические проекты двух стран вновь обретут «второе дыхание», прежде всего на «нефтяном» и «железнодорожном» направлениях. Пропускная способность Прикаспийской железной дороги (Казахстан-Туркменистан-Иран) оценивается в 10 миллионов тонн груза в год, и эти объемы и у Астаны, и у Тегерана есть чем заполнить.

Не исчерпала себя и действовавшая до недавнего времени схема, когда Казахстан ежегодно экспортировал до 1 миллиона тонн нефти через Иран по схеме SWAP: нефть доставляется танкерами по Каспию в иранские порты, а затем отправляется на иранские нефтеперерабатывающие заводы. Взамен Казахстан получает аналогичное количество высококачественной иранской нефти в Персидском заливе и экспортирует ее своим торговым партнерам. Без всякого сомнения, в рамках ШОС появятся и еще перспективные экономические проекты двухстороннего и многостороннего сотрудничества. Но, как и прежде, Астана настаивает, что обязательным условием их реализации должно стать заключение соглашения по ядерной программе Ирана.

Сложный диалог с Узбекистаном

Почти половина всех визитов иранских официальных лиц и делегаций в Среднюю Азию приходится на Узбекистан. Что, к сожалению, почти не отражается на развитии двухсторонних отношений, которые, в последние годы приобрели в той же экономике отрицательную динамику. Как о серьезном достижении ряд изданий сообщили о том, что товарооборот Узбекистана и Ирана в 2014 г превысил $250 миллиона, а в отдаленной перспективе может достичь миллиарда долларов. Повода для оптимизма здесь нет ни малейшего − в 2008 году объем ирано-узбекского товарооборота превышал 600 миллионов долларов, в 2013 составлял 350 миллионов, то есть падение стало тенденцией.

Необходимо отметить, что с момента обретения независимости Ташкент всегда достаточно настороженно относился к расширению иранского присутствия в регионе. И главной причиной подозрительности было то, что это присутствие станет толчком к возрождению в стране таджикского национализма, чреватого увеличением сепаратистских настроений в Бухаре и Самарканде. Кроме того, правящие узбекские политические элиты подозревали Тегеран в намерениях усилить в стране позиции исламских общин, находящихся в оппозиции к светским властям. В немалой степени именно поэтому, когда в 1995 году американский конгресс ввел против Ирана экономические санкции, Узбекистан стал единственным из постсоветских государств, кто открыто поддержал эту меру.

В начале 2000-х, оценив «промежуточные итоги» иранской активности в регионе, Ислам Каримов изменил свою позицию, выразив заинтересованность в развитии сотрудничества с Тегераном. За короткое время были достигнуты договоренности о развитии отношений в области сельского хозяйства, транспорта, добычи и переработки нефти и газа, строительства, фармацевтики и банковского дела. Из Узбекистана в Иран «пошли» хлопок, черные и цветные металлы, минеральные удобрения, химволокно и другая продукция, из Исламской республики − строительные материалы, моющие средства, продукты питания, чай и прочие товары.

Но развития отношений не произошло, хотя все условия для этого и существуют. Реализация положений трехстороннего «Соглашения 2003 года о международных автомобильных перевозках» между Тегераном, Ташкентом и Кабулом и создание «трансафганского коридора» Термез − Мазари-Шариф − Герат с последующим выходом к иранским портам Бендер-Аббас и Чахбахар, которое сегодня находится в достаточно подвешенном состоянии, вполне могут в перспективе стать добротным фундаментом для нового этапа двухсторонних отношений.

Таджикистан в орбите «иранского мира»

 «Ирано-таджикские отношения имеют исторические и культурные корни. Тегеран стремится расширить отношения с Душанбе во всех областях, в том числе в экономической сфере», − неоднократно заявляли все высшие иранские руководители. Этим отношениям Тегеран придает особо значение, поскольку рассматривает Таджикистан как часть персоязычного мира.

9 сентября 1991 года Исламская Республика Иран первой среди других государств официально признала независимость Таджикистана и открыла свое постоянное представительство в Душанбе. Тегеран приложил немало усилий для нормализации и стабилизации ситуации в республике, сыграв одну из ключевых ролей при решении межтаджикского конфликта. К сегодняшнему дню Тегеран и Душанбе подписали около 130 двухсторонних соглашений, касающихся буквально всех сфер экономики, политики и социальной сферы. В Таджикистане работает более 150 иранских фирм, а торговый оборот между двумя странами по итогам 2014 года составил более 228 млн. долларов, что составляет 4,3% от общего объема внешнеторгового оборота Душанбе.

На состоявшейся буквально на днях встрече Эмомали Рахмона с министром энергетики ИРИ Хамидом Читчияном было заявлено, что используя опыт строительства Сангтудинской ГЭС-2, главным инвестором которой был Тегеран, Исламская республика примет участие и в строительстве других гидроэнергетических объектов в Таджикистане. Тегеран выражает также заинтересованность в импорте 1 миллиарда кубометров таджикской питьевой воды, для чего предполагается создать совместно с Душанбе и Кабулом водно-энергетический коридор. В 2012 году между Ираном, Таджикистаном и Афганистаном был подписан меморандум о взаимопонимании, который предполагает строительство железной дороги, инфраструктуры для поставок энергетических ресурсов (нефти, газа, электроэнергии) и воды. «Строительство этих коммуникаций возродит Великий шелковый путь, укрепит экономическое сотрудничество и позволит развивать государства региона», − уверены в Тегеране.

Туркменистан – пока без проблем

На фоне описанного выше, отношения Ашхабада и Тегерана могут быть с полным правом названы самыми стабильными и динамичными. В немалой степени из-за того, что две страны объединяют общие границы, многовековая историческая, конфессиональная и цивилизационная близость. Прочным фундаментом добрососедства является и наличие на севере Ирана значительного массива туркменского населения. Что, в свое время, позволило покойному первому президенту Туркменистана Ниязову с полным основанием заявить: «У нас братские отношения с иранским народом, лишенные взаимной подозрительности». За годы своего президентства (1989-1997) Хашеми-Рафсанджани встречался с Ниязовым 16 раз. Сменивший его на этом посту Хатами (1997-2005) свой первый зарубежный визит совершил в именно Ашхабад.

Естественно, что эти отношения построены и на взаимной выгоде. С 52 тысяч долларов в 1992 году товарооборот между двумя странами достиг 3,7 миллиардов в 2014. И, как заметил иранский президент Хасан Рухани, «мы высказали намерение в течение 10 лет довести этот показатель до 60 миллиардов долларов». С помощью Ирана в Туркменистане реализовано или находится на стадии реализации около сотни промышленных объектов, имеющих приоритетное значение для национальной экономики.

Благодаря партнерству с Тегераном Туркменистан обзавелся самыми современными технологиями, в частности, в сфере волоконно-оптических линий коммуникаций, стройматериалов, медицинских препаратов, комплексов химической водоочистки и ряде других. Для газовой отрасли Туркменистана принципиально важной стала помощь Ирана в строительстве газопровода Корпедже – Курдкуй длиной 200 км, пущенного в эксплуатацию в 1998 году. Первоначально он пропускал 6 млрд. кубометров в год, а в 2006 году его пропускная способность возросла до 12 млрд. кубометров. Иран на 80% обеспечил финансирование строительства газопровода и обязался покупать транспортируемый газ в течение 25 лет.

В 2003 году была начата эксплуатация совместно построенной ЛЭП между городами Балканабат в Туркменистане и Алиабад в Иране. Соглашение о поставках электроэнергии в Исламскую республику, заключенное на срок в 25 лет, приносит стране ежегодно свыше 150 миллионов долларов. И сегодня Тегеран является крупнейшим импортером электроэнергии из Туркменистана. Так или примерно так выглядит образец «иранского присутствия в Средней Азии», то, что Тегеран предлагает свои партнерам в регионе: доверие, уважение, взаимная выгода и совместная работа над экономическим развитием.

******

Как и всякий игрок на геополитической «шахматной доске», Тегеран имеет в Средней Азии свои интересы, весьма прагматичные, специфические и порою не всегда полностью совпадающие с интересами тех же Москвы и Пекина. Но большей частью эти «несовпадения» и шероховатости являются не результатом каких-то противоречий, а обычной несогласованностью. Активная работа Ирана в Шанхайской организации сотрудничества вполне способна этот диссонанс устранить. Поскольку на ближайшую перспективу главная цель у Тегерана, Москвы и Пекина общая – стабильная, безопасная и динамично развивающаяся Центральная Азия как важнейшая часть «региона ШОС».

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram