Смерть президента Узбекистана Ислама Каримова вызвала буквально целый шквал комментариев экспертов разного калибра, практически в один голос выражающих беспокойство будущим не только самой страны, но и всего центральноазиатского региона в целом. Высказывались мнения с различной степенью опасения, что может обостриться борьба между кланами за власть в Ташкенте, что на фоне имеющихся сведений о проникновении радикального ислама в Центральную Азию вполне будет угрожать региональной безопасности.

Тем не менее, в той же Центральной Азии уже имелся случай смерти так называемого «пожизненного президента». Речь пойдёт о Туркменистане, где в 2006 году после фактически 20-летнего правления скоропостижно скончался С. Ниязов.

Случай Туркменистана как раз и примечателен тем, что в 2006 году фактически вставал тот же вопрос, что совсем недавно стоял и перед Узбекистаном: «Что будет дальше?» Никто не знал, справится ли политический истеблишмент Туркменистана с исчезновения ключевого винтика всей системы государственного управления. Как оказалось, незадолго до смерти С. Ниязова значительная часть полномочий перешла к Совету безопасности. Это фактически предопределило последующие события, ведь именно Совбез смог уладить все вопросы по поводу наследника, и именно Совбез выбрал Г. Бердымухамедова в качестве нового главы государства. Более того, Г. Бердымухамедов, который был министром здравоохранения республики, прекрасно вписался в систему и очень грамотно оценил ситуацию. Буквально в первые пару лет были отменены несколько самых одиозных указов предыдущего президента, а также попытался привнести немного демократических моментов в политическую жизнь Туркменистана. Во всё остальное, государственная система продолжила работать, хотя первоначально считалось, что всё строится вокруг одного человека и без него государству грозит если не распад, то продолжительный период кризиса.

Социально-экономическое состояние общества, которое могло в теории вызвать некоторую нестабильность после смерти С. Ниязова, тоже, как оказалось, не играет большой роли на настроениях как среди населения, так и среди руководства страны. Само туркменское общество максимально индифферентно к происходящим к стране политическим процессам. Да, безусловно, режим в Ашхабаде известен своим своеобразным тотальным контролем над всеми сферами жизни туркменского общества, проходят периодические репрессии, но с 2006 года официальный Ашхабад дал добро на развитие критически настроенных к центральной власти СМИ, появились формально, но, тем не менее, признаки демократически государства. Однако даже при ослаблении режима невероятно небольшая (менее 1%) часть населения проявляется гражданскую позицию и пытается играть роль необходимой для здоровой политической конкуренции оппозиции. Более того, как показали ряд относительно устаревших опросов, туркмены не проявляют никаких эмоции по отношению ни к президенту, ни к другим отдельным личностям в стране. Политический абсентеизм в Туркменистане фактически является главным фактором установления именно авторитарного типа правления. А если к этому добавить имеющиеся возможности у Ашхабада использовать углеводородные ресурсы Туркменистана для поддержания относительно терпимого минимального уровня жизни в стране, то практически ни у одного клана или другой группы туркменского общества не возникает желания что-либо менять у себя в стране.

В итоге, основная угроза стабильности в Туркменистане имеет не внутренний, а внешний характер. Именно возможные попытки исламистов в лице Талибана, ИГИЛ или других террористических группировок. Механизм же наследования власти и преемственности курса в центральноазиатских республиках уже отчасти, но отработан. И пример Узбекистана, где никаких признаков нестабильности в итоге замечено не было, является тому ярким примером.

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram