Два фактора неопределенности могут трансформировать внутреннее и внешнее государственное управление в Евразии в течение следующих пяти — двадцати лет.

Во-первых, в двух странах — стабилизирующих якорях Центральной Азии — Казахстане и Узбекистане произойдет первая смена лидеров после обретения независимости (статья написана до кончины президента Узбекистана Каримова — прим.ред). Нет никакой гарантии, что эта смена будет гладкой. Если же она окажется спорной, то поставит под риск стабильность всей Центральной Азии.

Во-вторых, существует неопределенность в том, совместят ли две великие державы региона, Россия и Китай, свои расширяющиеся интересы и каким образом это будет сделано. До недавнего времени Китай делал упор на экономическом взаимодействии, тогда как Россия обладала политической и военной гегемонией. Москва с помощью недавно созданного Евразийского экономического союза (ЕвразЭС) сигнализирует растущий экономический интерес в Центральной Азии. И Пекин через Экономический пояс Шелкового пути продемонстрировал появившуюся готовность использовать политику для продвижения экономических целей. В этом интересы великих держав в настоящее время пересекаются, и это будет определять будущее региона.

В данной статье рассматриваются эти две неопределенности, их потенциал по изменению политики в Центральной Азии, а также возможные сценарии, которые могут возникнуть, если нынешний, существующий уже четверть века статус-кво будет нарушен. Есть и более позитивные сценарии, которые могли бы сопровождать эти две политические и геополитические неопределенности: устойчивые автократии могут либерализоваться, а давно застойные экономики — оживиться. Но есть и риски. Если в Казахстане и Узбекистане возникнет политическая нестабильность, то эта нестабильность окажет критическое влияние на весь евразийский регион. И если Москва и Пекин перейдут от «сопряжения» к антагонизму, то вся Центральная Азия будет заложником конфликта между великими державами. Соединенные Штаты, которые все более отдаляются и отвлекаются от региона, имеют мало рычагов, которые могли бы смягчить причины и последствия этих конфликтов.

Не(стабильность) и смена власти в Казахстане и Узбекистане

Казахстан и Узбекистан, в отличие от других государств Центральной Азии, вступили в постсоветский период с многочисленной и лояльной политической элитой. Эта политическая элита была благом для президентского правления и политической стабильности. В то время, как фрагментированная элита после распада Советского Союза стала одной из предпосылок гражданской войны в Таджикистане и политического хаоса в Кыргызстане, послушные политические элиты позволили консолидировать власть в Казахстане и Узбекистане.

Как писал Эдвард Шатц, президент Назарбаев владеет впечатляющим «комплектом инструментов мягкой авторитарной власти». По сравнению с другими евразийскими автократами, Назарбаев имеет большой опыт в «дискурсивном упреждении… постановки политических драм, которые подрывают усилия противников и позволяют получить народную поддержку». Президент Казахстана неоднократно демонстрировал способность решать внутриполитические проблемы. Лидеры оппозиции, как например оппозиционеры 2001 года, были заключены в тюрьму по обвинению в коррупции, а затем помилованы — все это произошло по правдоподобному сценарию, что одновременно подрывает репутацию противников и продвигает благодетельный образ самого президента Казахстана. Но нежелание Назарбаева уйти в отставку и растущие риски экзогенного характера, в случае если казахстанский лидер внезапно заболеет, например, делают «облечение рутинизации харизмы в институциональные формы» сложной и трудной задачей с малыми шансами на успех. Кроме того, политические режимы, которые слишком долго управляются одним лидером, часто испытывают «массовую вспышку давно подавляемых политических требований» после смерти лидера или вывода его из строя.

Но смена лидеров в Казахстане и Узбекистане необязательно должна произойти хаотично. Туркменистан демонстрирует, что даже в самых авторитарных условиях и даже в отсутствие институционализированных механизмов наследования, новые лидеры могут практически без политической нестабильности заменить своих предшественников. Хотя механизмы, с помощью которых Гурбангулы Бердымухамедов пришел к власти после смерти президента Сапармурата Ниязова в 2006 году, остаются непрозрачными, туркменский опыт является напоминанием о том, что президентская смена в Казахстане и Узбекистане может пройти без осложнений.

Но есть ли внутри стран запрос на изменения? В Казахстане устойчивая, богатая и независимая экономическая элита имеет сильные стимулы, чтобы лоббировать проведение политических реформ, опасаясь того, что преемники Назарбаева слишком свободно отнесутся к правам на активы нынешней экономической элиты. В интересах этой элиты добиваться верховенства права, политической либерализации с тем, чтобы защитить свои активы. В недавнем прошлом уже были прецеденты, предполагающие, что казахстанские бизнес-элиты могли бы объединить свои силы с либеральными политиками. В 2001 году казахстанский миллиардер Нуржан Субханбердин финансировал формирование Демократический выбор Казахстана (ДВК). Как пишут Барбара и Азамат Джунисбай: «Основатели ДВК поняли, что наибольшую угрозу для их экономического благополучия создавала власть правящей семьи произвольно решать судьбу предпринимателей и политических игроков».

В целом энтузиазм по поводу быстрой и успешной смены власти с регионе заметно уменьшился. Спустя четверть века аналитики пришли к пониманию того, что смена власти часто затягивается и может быть неопределенной. Адам Пржеворски прав в своем трезвом наблюдении, что «даже если объективные условия способствуют установлению демократии, прото-демократические силы могут не согласиться на институциональные рамки, в которых можно мирно решить свои конфликты». Экономическая элита Казахстана и демократически настроенная прослойка политических элит могут подтолкнуть к реформам, но конечным результатом может стать затяжная нестабильность.

В Узбекистане, в отличие от Казахстана, экономическая элита обязана государству. Те, кто богат в Узбекистане, обязаны своим богатством позициям в правительстве. Для горстки узбеков богатство было накоплено в результате инсайдерского приобретения наиболее прибыльных активов — операторов связи страны, цементных заводов, золотых рудников. Наиболее часто путь к богатству в Узбекистане, однако, лежит через извлечение ренты, используя должность в правительстве. В Узбекистане богатый класс — это политический класс. Узбекский правящий класс — это взаимозависимый треугольник служб безопасности, местных элит и центральных элит. У этих игроков имеется сильный стимул поддерживать автократический режим, являющийся источником финансового благосостояния. Стимул для либерализации режима, в результате, остается на низком уровне в Узбекистане.

Это не означает, что в Узбекистане обеспечивается плавный процесс преемственности и продолжение политической стабильности. Поскольку государство является источником богатства в стране, политическая элита Узбекистана может расколоться изнутри в отсутствии четкого механизма наследования.

Стабильные автократии в Казахстане и Узбекистане смогли обеспечить относительный покой и предотвратить межгосударственные конфликты, которые почти наверняка бы образовались, если бы не жесткий контроль Назарбаева и Каримова над своими службами безопасности.

Возможное ослабление такого контроля представляет угрозу ирредентизма и внутренних межэтнических конфликтов. Эрозия узбекского управления приведет к смягчению контроля над узбекской границей, что также имеет потенциал влияния на религиозную динамику в Кыргызстане и Таджикистане. Правительства Кыргызстана и Таджикистана рассматривают узбекских религиозных лидеров, как экстремистских. Маловероятно, что узбекские имамы — экстремисты. Спустя двадцать пять лет религиозного возрождения в Центральной Азии очевидно, что такие фигуры, как Намангани и Юлдашев, скорее исключение, чем правило. Вполне вероятно, однако, что узбекские имамы будут оказывать влияние через границы, приобретут много последователей, и как таковые, будут восприниматься как угроза со стороны светских авторитарных государств Центральной Азии.

Нестабильность в трех других странах ЦА — Кыргызстане, Таджикистане или Туркменистане, вряд ли будет иметь драматические последствия для межгосударственных отношений, но нестабильность в Казахстане и Узбекистане потенциально может критически повлиять на региональную динамику в Центральной Азии.

Политика великих держав в Центральной Азии

Китай, Россия, и Соединенные Штаты до недавнего времени преследовали расходящиеся цели в Центральной Азии. Если приоритетом Китая были в первую очередь экономические интересы, у России сохранялась неоколониальная повестка для региона. Интересы США в Центральной Азии были узкими, менялись за последние 25 лет и в основном были направлены на поддержку военной миссии в Афганистане.

Эти расходящиеся приоритеты до сих пор были в состоянии сосуществовать. Но есть признаки того, что российские интересы тяготеют больше к экономическим, а китайские интересы — к политическим. В таком случае страны Центральной Азии могут быть вынуждены выбирать между продолжением тесного политического согласования с Россией в ущерб китайским инвестициям и тяготением в сторону Китая, рискуя вызвать ответные манипуляции Москвы во внутренней политике региона.

Экономическая интеграция требует политической стабильности и, по крайней мере, на межгосударственном уровне, Китай выражает растущую готовность построить институты, которые могут укрепить политическую стабильность.

Москва неоднократно играла критическую роль в политике Центральной Азии. Нет никаких признаков того, что страны Центральной Азии имеют хоть какое-то намерение оспаривать политическую гегемонию Москвы в регионе. Выгоды от более тесных экономических связей с Китаем очевидны для государств Центральной Азии. Преимущества экономической интеграции с Россией являются менее определенными. Страны Центральной Азии, однако, не в том положении, чтобы отклонить авансы Москвы. Россия добровольно не откажется от своих геополитических притязаний на Центральную Азию. Если интеграция ЕвразЭС с Экономическим поясом Шелкового пути окажется несостоятельной и, в более широком смысле, если китайские цели в Центральной Азии будут угрожать неоколониальным претензиям России на региональную гегемонию, центральноазиатские лидеры будут вынуждены продемонстрировать свою верность Москве или рискуют потерять свои места, в случае политических махинаций Кремля.

Вашингтон имеет рычаги влиять на политику Центральной Азии в кулуарах, но у него нет ни политического влияния, ни экономического веса, какими обладают Россия и Китай.

Таким образом, нестабильность режимов Казахстана и Узбекистана, а также потенциальные конфликты между региональными силами, а отнюдь не воинствующий ислам — вот, что угрожает евразийскому статус-кво.

Следите за нашими новостями на Facebook

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram