Известный китайский политолог Янь Сюэтун о перспективах двухсторонних отношений.

Продолжение. Начало читайте здесь.

— На Давосском форуме в январе Си Цзиньпин выступил с вызвавшей большой ажиотаж речью, в которой призвал не останавливать глобализацию. После этого многие стали говорить о том, что Китай готов стать новым защитником глобальных ценностей вместо США. Вы согласны с этим?

— Во-первых, никто не понял, что говорил Си Цзиньпин. Он защищал исключительно экономическую глобализацию. Китай никогда не поддерживал ни политическую глобализацию, ни идеологическую глобализацию, ни глобальный контроль над вооружениями. Только экономическую. Во-вторых, даже в рамках экономической глобализации он поддержал только свободное движение товаров и услуг. А не, к примеру, капитала. Китай жестко контролирует движение капитала. Мы научились этому во время финансовых кризисов 1997 и 2008 годов. Мы контролировали капитал и выжили. Так что идея о том, что Китай готов заменить США как флагмана глобализации в целом,— выдумка СМИ.

— И у Китая нет таких планов?

— Это далеко за рамками возможностей Китая. Просто нет на это ресурсов.

— А если бы ресурсы были?

— Даже если бы и были, я не думаю, что Китай бы взялся возглавлять, к примеру, политическую глобализацию. Быть номером один в этом просто невыгодно. Если бы это было выгодно, Дональд Трамп не победил бы благодаря обещаниям это прекратить.

— Есть мнение, что нынешний президент США — исторический казус и следующий, конечно же, вернется на проторенную дорогу.

— Не думаю, что в нынешнем формате это возможно. В 1970–1990-е годы всем было очевидно, что главный бенефициар глобализации — США. Но сейчас люди говорят: постойте, да ведь теперь главный бенефициар — Китай! То есть при нынешней системе лидер процесса несет огромные издержки, а все остальные получают преимущества. И зачем Китаю стремиться попасть на место США?

— Но если на место США никто не придет, рухнет вся система. И плохо будет и США, и Китаю, и всем остальным.

— Да ничего не рухнет. Конфликтов будет больше, это да.

— Возвращаясь к Китаю. С момента запуска инициативы «Один пояс, один путь» прошло уже больше трех лет. Проведены тысячи форумов и круглых столов, но практические результаты очень скромные. Как вы считаете, почему так происходит?

— Во-первых, никто не понял, что Си Цзиньпин предложил. Все подумали, что это проект, базирующийся на китайских инвестиционных возможностях. Это совершенно не так. Китай предложил всем странам работать сообща — у самого Китая денег всех облагодетельствовать нет. Во-вторых, все понадеялись, что Китай построит им инфраструктуру. Это невозможно! Это за рамками возможностей Китая. У нас даже нет возможности улучшить нашу собственную инфраструктуру.

— Серьезно? У вас первоклассная инфраструктура, это все признают.

— У нас многое есть, но еще больше нужно улучшать и перестраивать. И инвестиции в инфраструктуру внутри Китая пока дают куда большую отдачу, чем инвестиции в эту отрасль в других странах.

— Тогда зачем нужно было объявлять об этой инициативе?

— Ну, это было предложение всем подумать над этим.

— А как же макеты коридоров через Евразию, заявления о «сообществе общей судьбы»?

— Скажу так, за всю историю ни одна страна не была в состоянии построить столько инфраструктуры и в ближайшие 100 лет такой страны не будет. Я уверен на 100%.

— А как же Центральная Азия, страны которой всерьез надеются на Китай?

— Центральная Азия… Мое личное мнение в том, что даже в Южно-Китайском море перспектив что-то сообща сделать больше, чем там. Потому что в Центральной Азии живет очень мало людей — там вообще ничего не выгодно строить. Без определенной плотности населения все это бессмысленно.

— В Южно-Китайском море достаточно странная стратегия у Китая. С одной стороны, Пекин жестко противостоит странам региона по поводу островов, с другой — предлагает деньги в рамках разных проектов. Вы не видите здесь противоречия?

— Во-первых, не надо преувеличивать конфликт Китая со странами АСЕАН. У нас есть определенные проблемы с Вьетнамом, Малайзией и Филиппинами. Но даже с ними наша стратегия работает! На Филиппинах пришел к власти Родриго Дутерте, который пошел на урегулирование отношений. Малайзия в последний год значительно смягчила свои требования. И получается, что реальный конфликт есть только с Вьетнамом. А все потому, что там нет существенных китайских инвестиций.

— Вы считаете, если бы инвестиции были, отношения были бы лучше?

— Нет, вот с этим я, кстати, категорически не согласен. Я не понимаю, кому в голову пришла идея, что строительством инфраструктуры можно улучшить отношения с соседями. Вот у вас с Украиной была общая инфраструктурная сеть. И как, помогло? Между США и Британией нет никаких дорог, и все же они идеологические, политические и военные союзники.

— Да, кстати, откуда у китайского правительства эта идея?

— А я откуда знаю?

— Когда Дональд Трамп пришел к власти, одним из его главных обещаний стала конфронтация с Китаем по экономической и политической линиям. Как вы считаете, он пойдет на это?

— Трамп говорил, что улучшит отношения с Путиным. Пока он ничего не сделал, да еще и потребовал от России уйти из Крыма. При этом он обещал пойти на конфронтацию с Китаем, но пока не пошел. У нас многие этому радуются, но я стараюсь их остужать: для него это не сознательный выбор, завтра его позиция может измениться. Он ненадежен.

— Как вы считаете, такая ситуация Китаю выгодна?

— Я полагаю, что в целом его политика будет конфронтационной. Его советники очень агрессивны. Тем не менее недавно государственный советник Ян Цзечи посетил США и провел переговоры о возможной встрече между лидерами наших стран. Кто знает, что будет завтра?

— Он еще даже не закончил формирование администрации.

— Да. У него очень много проблем дома. Мы вообще не знаем, на основании чего он принимает решения. Возможно, на основании его собственных взглядов, или взглядов его советников, или взглядов его дочери. С этим невозможно работать, и это бесполезно анализировать.

— В ваших работах вы говорите о том, что у государства есть четыре характеристики, формирующие его совокупную национальную мощь. Это самая важная политическая мощь, экономическая мощь, культурная мощь и военная мощь. С последними тремя все понятно, а вот как оценить политическую мощь государства? Можно ли ее посчитать?

— Конечно. Три фактора. Во-первых, воля к реформам. Во-вторых, возможность проводить реформы. В-третьих, направление реформ. Воля, возможность, направление. Наличие воли можно оценить, анализируя политику правительства и читая документы. Затем мы смотрим, какая часть от задуманного была реализована, и понимаем возможности правительства. Наконец, в-третьих, мы смотрим на направление реформ. Ведут ли они к открытию страны миру или к ее закрытию? Это легко вычислить.

— Ваша теория «морального реализма» призывает Китай вести мир за собой силой позитивного примера. Но для стороннего наблюдателя Китай — очень специфическое образование, да и китайские руководители все время подчеркивают его специфику. Как можно вести за собой всех, если ты такой особенный? Лидер должен быть глобален и всеобъемлющ.

— Для этого я призываю власти Китая принять универсальные ценности. Три ценности: честность, справедливость, цивилизованность. Это было бы лучше всего сделать, приняв официальной идеологией государства конфуцианство. К сожалению, сейчас это не так. Официальная идеология современного Китая — марксизм. Если так будет и дальше — лидером нам не стать. Мы должны явить миру достойный пример. Трудно призывать к чему-то другие страны, когда мы сами не сделали эти ценности своей идеологией. Марксизм продать уже никому не удастся. Хотя позитивное движение в этом направлении есть. В частности, а последних «Белых книгах» Китая уже указано, что его внешняя политика будет формироваться в согласии с тремя факторами: традиционной культурой, ситуацией внутри страны и международной обстановкой. И возникает проблема: во внешней политике мы переходим к конфуцианским ценностям, во внутренней у нас по-прежнему марксизм.

— Вы серьезно считаете, что вот это марксизм?

— Да, да, иностранцы все время говорят, что у нас капитализм. Не буду спорить, просто официально у нас тут марксизм. Так что здесь есть противоречие.

— Сейчас много пишут о том, что в Китае происходит возрождение конфуцианства. Си Цзиньпин отмечает дни рождения Конфуция, чиновников заставляют слушать лекции о нем. Может, это оно и есть?

— Это да, но основы внутренней и внешней политики все-таки официально находятся в противоречии. Это необходимо прекратить.

Чем известен Янь Сюэтун

Личное дело

Янь Сюэтун родился 7 декабря 1952 года в Тянцзине (КНР). В 1982 году окончил Хэйлунцзянский университет в Харбине со степенью бакалавра, в 1986 году получил степень магистра международной политики в Институте современных международных отношений (Пекин). В 1992 году стал доктором политических наук в Университете Беркли (США).

В 1982 году стал работать в Институте современных международных отношений, где начал научным сотрудником, а в 1996 году возглавил Центр изучения международной политики. Также в 1993–1996 годах был профессором Пекинского университета, а в 1993–1999 годах — адъюнкт-профессором Института международных отношений. Кроме того, был научным сотрудником и приглашенным профессором двух университетов США (Беркли и Джорджия), а также Монтерейского института международных исследований (Калифорния) в 1994–1998 годах, работал адъюнкт-профессором в Университете Цзинаня (1999–2001). С 2000 года возглавляет Институт международных исследований Пекинского университета Цинхуа, также с 2005 года — главный редактор журнала о международной политике.

Профессор Университета Цинхуа, адъюнкт-профессор Университета национальной обороны Народно-освободительной армии Китая, вице-председатель Китайской ассоциации американистики, входит в Китайскую ассоциацию содействия ООН, Китайскую ассоциацию мирного объединения и другие организации. Научный руководитель, консультант ряда корейских и китайских политических и экономических журналов. Автор десятков книг и публикаций.

 

 

 

 

 

Следите за нашими новостями на Facebook, Twitter и Telegram