Страны Центральной Азии вряд ли выработают единую политику в отношении «Пояса и пути», но общие правила конкуренции за китайские инвестиции им бы не помешали.
Инициатива «Пояса и пути», продвигаемая председателем КНР Си Цзиньпином на протяжении последних четырех лет, на сегодня представляет собой крупнейший интеграционный проект, в который оказываются вовлеченными и страны Центральной Азии. Напомним, «Пояс и путь» (Belt and Road Initiative, BRI; раннее название — «Один пояс, один путь», ОПОП) — это многоуровневый проект Китая, в который уже вовлечены свыше 100 стран и организаций. Цель его — развитие сотрудничества со странами Южной, Юго-Восточной, Центральной Азии, Ближнего Востока и Европы с целью продвижения китайского экономического влияния, товаров, услуг и инвестиций. Исторический прототип BRI — Великий шелковый путь, активно действовавший во II веке до н.э. — XV веке н.э. и обеспечивавший обмен товарами между Китаем и Европой.
Одним из крупных звеньев «Пояса и пути» является Центрально-Азиатский регион. Китайская инициатива позволяет странам ЦА надеяться на приток иностранных инвестиций, однако несет и существенные риски, связанные с усилением китайского экономического и политического влияния.
Эксперты — представители стран Центральной Азии обсудили перспективы взаимодействия стран региона и Китая в свете майского форума «Пояса и пути» в казахстанском Институте международной экономики и политики (ИМЭП). Один из главных выводов — чтобы повысить эффективность экономических контактов с Поднебесной, странам ЦА нужно кооперироваться. Но в регионе сильны внутренние противоречия, а Китай объективно усиливает их, делая пятерку стран ЦА конкурентами за китайские инвестиции. При этом эксперты согласны, что нашим странам не помешали бы общие правила конкуренции за китайский капитал.
Инициатива Си
Идея Экономического пояса шелкового пути впервые прозвучала осенью 2013 года в Астане, позднее Си Цзиньпин предложил построить и Морской шелковый путь. Инициатива ОПОП — результат объединения двух направлений: сухопутного и морского. В ее ядре «пять связующих элементов»: политическая координация, взаимосвязь инфраструктур, беспрепятственная торговля, свободное передвижение капитала и укрепление связей между народами. За неполные четыре года, которые Пекин продвигает «Пояс и путь», удалось привлечь к реализации проекта не менее сотни стран и международных организаций (данные «Жэньминь Жибао» на май 2017‑го: с 40 государствами подписаны соглашения о сотрудничестве).
Главный инструмент BRI — китайские инвестиции, идущие как напрямую из Пекина, так и институтов развития, где высоко китайское влияние — Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ; с капиталом в 100 млрд долларов) и Фонда шелкового пути (ФШП; 40 млрд долларов). Как подчеркнул в одном из своих выступлений Си Цзиньпин, за три года в рамках инициативы в экономику стран, расположенных «вдоль пути», было вложено около 50 млрд долларов, на их территории построены 56 зон торгово-экономического сотрудничества, благодаря этому создано около 180 тыс. рабочих мест, а общий объем торговли Китая с этими странами превысил 3 трлн долларов. По данным Reuters, китайский бизнес за 2014–2016 годы подписал инвестиционных соглашений на 305 млрд долларов.
В мае этого года в Пекине прошел первый саммит «Пояса и пути», на который собрались руководители 28 стран (в том числе главы стран ЦА) и более 70 международных организаций. На форуме Си дополнил ранее сформулированную программу BRI: теперь она охватывает все стороны сотрудничества и может называться глобальной не только с точки зрения охватываемой географии, но и спектра проблем, которые Пекин предлагает решать сообща. Это и построение международных отношений нового формата («выгодное для всех сотрудничество»), и «всесторонняя устойчивая безопасность», и «искоренение бедности, отсталости и социальной несправедливости».
В сфере реальной экономики Си предлагает крупные проекты, новые модели инвестирования и многоуровневые рынки капитала, а также сопряжение наземной, воздушной и цифровой инфраструктур стран и сосредоточение на ключевых транспортных коридорах. Страны BRI должны содействовать развитию элементов цифровизации (big data, «облака», «умные города»), создавая Цифровой шелковый путь XXI века. Китай пообещал создавать площадки для ученых (50 совместных лабораторий для 5000 ученых).
Си также сообщил, сколько Пекин готов тратить на BRI: ФШП докапитализируют на 100 млрд юаней (14,9 млрд долларов по текущему курсу), Банк развития и Эксимбанк Китая — на 250 и 130 млрд (37,3 и 19,4 млрд долларов соответственно). Развивающимся странам и международным организациям — участницам инициативы достанется 60 млрд юаней (9,0 млрд долларов), «влиятельные международные организации» получат дополнительно 1 млрд долларов.
С одной стороны, Китай вплотную подошел к тому, чтобы создать альтернативный западному глобальный проект, чем и объясняется масштаб инициативы, с другой, нельзя не считаться с китайскими внутриполитическими факторами, которые могли в большей степени определять официальную риторику, чем строгий внешнеполитический расчет. «Специалисты предполагают, что форум был проведен прежде всего в имиджевых целях — с целью укрепления имиджа Китая и лично председателя Си. Круг соратников решил показать ему возросший масштаб его инициативы и удовлетворить его амбиции как лидера Китая», — рассказывает руководитель программы евразийских исследований ИМЭП Руслан Изимов.
Геополитика или геоэкономика?
На круглом столе в ИМЭП эксперты стран региона представили общие оценки инициативы «Пояса и пути», описали страновые стратегии и назвали потенциальные риски.
«Идея формирования этой инициативы опирается на глобальную стратегию Китая, которая заключается в том, чтобы стабилизироваться на востоке, укрепляться на севере, “спускаться” на юге и продвигаться на западе. Запад — государства ЦА — сами богаты ресурсами и могут служить мостом для связи с Европой и странами Персидского залива», — объясняет г-н Изимов.
Директор Национального института стратегических исследований при президенте Кыргызской Республики Азамат Дикамбаев подчеркивает такие особенности инициативы, как системность, долгосрочное видение и взвешенность каждого из тезисов, за которыми ощущаются огромная работа и дискуссии. «Также бросилась в глаза уверенность, которая чувствовалась с китайской стороны, готовой к продвижению этой инициативы. И последнее — это открытость, которую можно сравнить с уровнем открытости компьютерных операционных систем: китайская инициатива — это нечто подобное UNIX-системам: есть база для сотрудничества, но то, как страны будут взаимодействовать, зависит от них», — считает он.
Константин Сыроежкин, главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований (КИСИ), полагает, что инициатива «Пояса и пути» — это новая геополитическая концепция Китая в отношении сопредельных государств. «В основе лежит геополитическая составляющая, которая превалирует над экономикой. Я не видел ни одного китайского исследования, где бы обосновывалась экономическая составляющая», — говорит китаист.
Узбекский независимый эксперт, экс-координатор Центра экономических исследований Бахтиер Эргашев, напротив, видит в основе BRI геоэкономику. «В основе инициативы лежат чисто экономические интересы, переход экономики Китая на инновационные рельсы. Китай заинтересован в том, чтобы рынки всего мира, в том числе и ЦА, были для него открыты. Он приветствует курс на либерализацию экономик и отказ от протекционизма, а вот защиту отечественного производителя — нет», — подчеркивает г-н Эргашев.
Партнеры и подходы
Центральноазиатские государства в целом давно определились со стратегиями в отношении Китая, поэтому новая инициатива не привнесла ничего принципиально нового. Как замечает г-н Сыроежкин, качество взаимодействия стран региона с Китаем зависит во многом от того, существуют ли национальные программы, сопряженные с «Поясом и путем».
У Казахстана такая стратегия есть — это «Нурлы жол», одна из частей которой посвящена развитию транспортной инфраструктуры. Китайские технологии применяются на производствах, открываемых в рамках программы индустриально-инновационного развития (проект переноса 52 производственных линий в РК).
«Казахстанской стороне в целом удалось переломить одну из главных негативных тенденций во взаимодействии с Китаем — сырьевую направленность сотрудничества. Основными статьями нашей торговли долгое время были полезные ископаемые, которые Казахстан экспортировал в Китай, — выражает мнение г-н Изимов. — Сегодня сотрудничество охватывает огромное количество проектов в несырьевом секторе. Но наши приоритеты различаются, китайской стороне хотелось бы расширить взаимодействие в энергетике, сельском хозяйстве и телекоммуникациях. Китайской стороне, как мы знаем, хотелось бы получить в аренду сельхозугодия, обрабатывать за счет своей рабочей силы, техники и удобрений. Казахстану хотелось бы сделать акцент на увеличении экспорта сельхозпродукции на китайский рынок».
Кыргызстан также видит выигрышные стороны в основном в возможности привлечь инвестиции в инфраструктуру. «Что в инициативе наиболее привлекательно с точки зрения Кыргызстана? В первую очередь это вопросы безопасности, второй момент — транспортная инфраструктура. В Кыргызстане есть два больших направления — вопросы транснациональных транспортных магистралей: автомобильные дороги и железная дорога Китай — Кыргызстан — Узбекистан. Следующий момент — наличие в Кыргызстане этносов, которые проживают и в других странах региона. Региональный центр реэкспорта был благодаря устойчивым этническим связям, диаспорам как на территории КР, так и в Китае», — говорит г-н Дикамбаев.
Таджикская сторона стремится придать больше внимания вопросам безопасности. Хаким Абдулло, начальник управления анализа и прогнозирования Центра стратегических исследований при президенте Республики Таджикистан, подчеркивает, что главным приоритетом для Душанбе было решение приграничной проблемы с Китаем, и теперь КНР — единственный сосед, с которым у РТ есть договор о границе. «У нас налаживается плотное взаимодействие в сфере обеспечения безопасности региона, Китай осознает, что безопасность на таджикско-афганской границе — это часть интересов Китая. Поэтому Китай с Таджикистаном сейчас укрепляют инфраструктуру границ трех стран. Речь о китайских войсках и военной полиции не идет, мы говорим о технической и финансовой помощи в укреплении госграниц», — подчеркивает г-н Абдулло. Эксперт считает, что китайская поддержка в строительстве и восстановлении транспортной инфраструктуры также оказалась незаменимой для РТ, страны, которая ранее на зиму распадалась на шесть почти не сообщающихся районов.
«Таджикистан приветствует инициативу, но есть два момента, — указывает Хаким Абдулло. — Мы придаем приоритет двусторонним отношениям, потому что наш опыт показывает: работа в многосторонних проектах для Таджикистана с экономической точки зрения проигрышна. Доля инвестиций, помощи и сотрудничества с Таджикистаном, как правило, самая низкая. Если с ЦА работают как с блоком, то сначала сотрудничают с Казахстаном, затем с Узбекистаном, Туркменистаном, а с Кыргызстаном и Таджикистаном — в самом конце».
Позиция Пекина во взаимоотношениях с Ташкентом достаточно прагматична. «Китайская сторона прибегает к диверсификации партнерских отношений. В глаза бросается активизация Китая в Узбекистане. Стремление связать с собой Узбекистан связано с желанием найти альтернативный маршрут экспорта на запад, а также намерением снизить складывающуюся монополию Казахстана в перевозке китайских грузов», — обращает внимание Руслан Изимов.
Но и узбекская сторона исходит из прагматических соображений. «ОПОП — это возможность диверсификации экспорта Узбекистана с выходом на рынки новых стран. По нашим расчетам, наиболее перспективными рынками являются рынки Ирана, Пакистана, Центральной и Восточной Европы», — говорит Бахтиер Эргашев. Он подчеркивает, что транзитно-транспортная составляющая для Узбекистана не была приоритетной, но он поддерживает строительство железнодорожной магистрали Узбекистан — Кыргызстан — Китай, которая позволит соединить Узбекистан с коридором Кашгар-Гвадар и выведет на рынок Пакистана.
Не помешают Ташкенту и китайские инвестиции. «Если мы ежегодно будем привлекать по 1 миллиарду долларов кредитов от институтов развития, которые примут участие в проектах ОПОП в 2016–2030‑х, инвестиции в основной капитал узбекских предприятий покажут дополнительный рост на 3,3 процента в год, от этого промпроизводство будет расти на 2,4 процента, а ВВП — 1,6 процента в год», — приводит расчеты г-н Эргашев.
Соседи-конкуренты
Хотя BRI начала работать, неосвещенным остается большой круг вопросов, касающихся как тактических, так и стратегических инструментов Пекина.
Например, непонятно, насколько серьезное внимание будет уделено безопасности и борьбе с терроризмом и как видит КНР перспективы своего военного присутствия в регионе. «Проект был экономически выдвинут, но он же не существует в вакууме, пояс проходит через Афганистан и Пакистан, а значит, нужно решать вопросы безопасности», — считает г-н Абдулло. «Много говорилось о взаимовыгодных решениях, равенстве, невмешательстве как основных принципов политики Китая, но они не выдерживают столкновения с реальностью, — говорит г-н Эргашев. — Мы видим, что китайские частные военные компании появились в Туркменистане и охраняют месторождения. Открыто обсуждается, что особые зоны для китайских рабочих в районе Кашгар-Гвадар будут охраняться китайскими спецслужбами. Это удар по суверенитету, и я надеюсь, Узбекистан не примет этих положений, никогда китайские ЧВК не будут у нас ничего охранять».
«Чтобы инициатива стала глобальной, встает вопрос о центрах и глобальных институтах, но какие это будут институты: в китайском или наднациональном формате? Еще один открытый вопрос — механизмы вовлечения и мотивации стран в восприятии и соучастии в развитии», — перечисляет г-н Дикамбаев.
Бахтиер Эргашев задается вопросом, собирается ли Китай в рамках ОПОП масштабно инвестировать в инновационные технологии, будет ли Пекин открывать свой рынок для произведенной в ЦА промышленной продукции. Это ключевые вопросы для развивающих свою индустрию стран ЦА. Как подчеркивает эксперт, «сколько бы Узбекистан ни строил промпроизводств, если мы не включаемся в цепочки добавленной стоимости, которые уже есть в Китае, все наши планы — это провинциальщина».
«Узбекистан был, есть и будет жестким противником создания зоны свободной торговли ШОС. Пока мы единственная из пяти стран, которые противостоят Пекину в этом вопросе», — акцентирует г-н Эргашев. «Если страны Центрально-Азиатского региона войдут в ЗСТ с Китаем, то о промышленной Центральной Азии можно будет забыть», — вторит ему г-н Сыроежкин.
Казахстанский китаист обращает внимание на проблемы, которые может создать перенос в регион китайских предприятий: «Вместе с китайскими предприятиями сюда перенесут китайские технологии, которые будут осваивать китайские инженеры, поскольку ни у нас, ни в Кыргызстане нет такого уровня рабочего класса и инженерного состава. За инженерами и технологиями придут китайские рабочие — это вынужденно. Как воспримет этот приход население — вопрос сложный».
Амбивалентный эффект вызывает предлагаемый Пекином формат сотрудничества: двусторонние контакты. «Как показывает практика, Китай будет взаимодействовать со всеми странами на двусторонней основе, а страны региона в условиях отсутствия согласованности и координации, пытаясь получить приоритет в привлечении инвестиций, рискуют все проигрывать Китаю стратегически», — указывает Руслан Изимов. Однако согласовать позиции оказывается непросто. «Страны, находящиеся в конкуренции за инвестиционные ресурсы Китая, в принципе не могут сформировать единую политику. Мы конкуренты за китайские инвестиции, — подчеркивает г-н Эргашев, — но это не означает, что мы не можем пытаться выработать единые условия игры». С этим тезисом согласилось большинство экспертов.
Только сейчас для выработки таких правил, похоже, не лучший момент. «Если раньше Китай говорил, что даст столько инвестиций — “не съедите”, то в 2016–2017 годах стало понятно, что Китай будет платить только за то, что ему интересно», — напоминает Константин Сыроежкин. По данным, приводимым Financial Times, китайский бизнес в 2017 году сократил инвестиции в страны «Пояса и пути» на 18% в годовом выражении. Причина: государство заставило компании вкладываться в нерентабельные проекты. Объем инвестиций сокращается, а значит, борьба за них будет усиливаться.
Правила комментирования
comments powered by Disqus