«Сентябрь – праздник, который всегда с тобой», – пел когда-то Борис Гребенщиков. А вот для многих узбекистанцев этот месяц можно назвать «праздником труда». Потому что как только отзвучат карнаи-сурнаи по случаю Дня независимости республики и отзвенят первые звонки в школах, институтах и университетах, в стране начинается хлопковая страда. На поля выходят не только фермеры, которым это положено «по штату», но и нестройные ряды учащихся и работников бюджетной сферы. Временными хлопкоробами они становятся на основании приказов региональных властей, зачастую – под угрозой увольнения или отчисления из вуза.
В Узбекистане все понимают, что принудительный труд – негативное явление, с которым нужно бороться всеми способами. Но эту мысль перекрывает внушенное с детства утверждение, что хлопок – народное достояние, и кто-то должен это самое достояние собирать.
В сентябре прошлого года президент республики Шавкат Мирзиёев, выступая на сессии ООН в Нью-Йорке, заявил, что «приняты действенные меры по искоренению детского и принудительного труда». В это же самое время, но уже в Узбекистане, премьер-министр Абдулла Арипов требовал от региональных хокимов (глав администраций) в срочном порядке вывезти с хлопковых полей студентов и бюджетников. Меры, предпринятые на верхних этажах власти, оказались достаточно действенными, однако решение главы правительства лишний раз подтвердило факт недобровольного участия граждан в уборке.
При Исламе Каримове международным правозащитным организациям попасть в Узбекистан было почти невозможно. И хотя отдельные прецеденты все же имели место, но и в этих случаях об объективной работе специалистов речи не шло. Однако с 2015 года ситуация изменилась – в связи с проектами Всемирного банка, который был готов предоставить кредиты в размере свыше $500 млн, но при условии искоренения принудительного труда. Для подтверждения того, что власти Узбекистана действительно выполняют требования Всемирного банка, этот финансовый институт нанял специального проверяющего в лице группы экспертов Международной организации труда (МОТ).
Медработники на сборе хлопка. Фото с сайта Ozodlik.org
В 2015 году эксперты МОТ заявили, что не нашли однозначных свидетельств использования детского и принудительного труда на хлопковых плантациях. В последующие годы выводы специалистов также не отличались разнообразием. Иными словами, организация утверждала, что практика использования «хлопкорабов» любых возрастов была прекращена. То есть, по данным МОТ, и в Самарканде, и в Кашкадарье оказалось «все спокойно».
Правда, у других правозащитных организаций сведения были несколько иными. Так, например, случаи привлечения школьников и бюджетников к процессу сбора хлопка были отражены в докладах «Узбекско-германского форума по правам человека».
Неудивительно, что у многих экспертов появились вопросы к МОТ – точнее, к механизму ее работы в Узбекистане. Например, еще в 2016 году профессор криминологии Ольстерского университета (Северная Ирландия), заведующий кафедрой прикладных социальных наук и политологии Кристиан Ласслетт опубликовал статью «Всемирный Банк и МОТ обеляют один из самых жестких режимов», название которой говорит само за себя. Спустя год ученый вновь отреагировал на ежегодное исследование МОТ, подготовив доклад, в котором приведен ряд конкретных нарушений, допущенных в ходе мониторинга.
То ли галоп, то ли исследование
Доклад, опубликованный в июле 2018 года, озаглавлен «Измерение масштабов принудительного труда в авторитарном контексте: экспертная оценка мониторинга третьей стороной МОТ в Узбекистане». Этот труд Кристиан Ласслетт написал совместно со своей коллегой Ванессой Гстрайн.
Кратко пробежимся по основным тезисам документа. Авторы анализа указывают на следующие проблемы:
1. неполучение информированного согласия от уязвимых участников;
2. высокий риск того, что сборщики хлопка участвовали в собеседовании недобровольно;
3. конфиденциальность интервью и анонимность участников не были обеспечены надлежащим образом;
4. благополучие уязвимых участников было нарушено, включая появление риска быть наказанным;
5. сбор данных проводился в условиях, вызывающих серьезную обеспокоенность по поводу их достоверности;
6. были выявлены серьезные недостатки в разработке, методологии и анализе исследований, которые потенциально повлияли на сбор данных и связанные с ними фактические оценки;
7. в отчете о сборе урожая 2017 года фигурирует явно противоречивая и неточная информация, что указывает на недостатки в сфере контроля за качеством исследования;
8. неспособность создать условия для того, чтобы группа мониторинга третьей стороной действовала независимо от правительства с тем, чтобы обеспечить реальную и подразумеваемую беспристрастность отчета.
Опрос, устроенный специалистами Международной организации труда, проводился двумя способами: по телефону и при личной беседе. О необъективности данных можно говорить как в том, так и в другом случае.
На сборе хлопка в Узбекистане. Фото с сайта Protextile.uz
Вызывает удивление, что в МОТ даже не потрудились уточнить, сколько именно людей были опрошены в ходе обзвона и какой субподрядчик занимался технической стороной процесса. Где-то указаны 1000 респондентов, где-то – 800, на отдельных страницах отчета фигурируют не такие «круглые» цифры. В итоге было зафиксировано, что 87% граждан сообщили, будто собирали хлопок добровольно. Однако можно ли доверять подобной статистике в стране, где службы безопасности мониторят электронную почту, сообщения в чатах и соцсетях, а также переговоры по мобильной связи? Ответ очевиден – многие граждане просто боятся откровенно говорить по телефону на «серьезные темы».
Сомнения у экспертов вызвала и репрезентативность выборки респондентов. Например, в опросе приняли участие 68% мужчин и 32% женщин, тогда как, по информации той же МОТ, более 70% тружеников на полях были женского пола.
Критике подвергся и сам механизм исследования. В среднем на одного собеседника у интервьюера уходило 10 минут. Если учесть, что в анкете 25 вопросов, выходит, что на каждый из них затрачивалось всего 16,8 секунды (за вычетом времени, потраченного на приветствие, объяснение причин звонка и прочее). Естественно, что при таком цейтноте трудно ожидать от респондента обдуманных ответов.
С интервью на местах в плане объективности дело обстояло еще хуже. Об этом говорит хотя бы состав рабочей группы: один эксперт МОТ, один представитель Федерации профсоюзов Узбекистана (ФПУ), переводчик и водитель. Авторы доклада подчеркивают, что ФПУ – это организация, которая считается квазиправительственным механизмом. Таким образом, ее представители в реальности являются сотрудниками государственного аппарата, хотя официально это факт не упоминается.
Еще один существенный момент: респондентам показывали правительственные документы, санкционирующие исследование. Этот факт нивелировал независимость мониторинга. То есть, всем опрошенным было ясно, что при желании государственные органы получат все ответы и персональные данные. Понятно, что в таких условиях ни о какой откровенности респондентов речи не шло. В Узбекистане, где за одно «лишнее слово» можно было угодить в тюрьму на много лет, люди предпочитают не выражать свое недовольство – «как бы чего не вышло».
Критике профессора Ласслетта и его коллеги подверглись также выборка и время, отведенное на интервью. Было опрошено 3000 человек, но далеко не все они оказались фермерами и иными тружениками полей. В частности, в процессе опроса были проведены беседы с хокимами и другими местными чиновниками. Если говорить об анкете, то она содержала 63 вопроса. Таким образом, по подсчетам докладчиков на каждый ответ отводилось 14,3 секунды, включая сюда и перевод. Встает вопрос, насколько репрезентативным можно считать исследование, идущее в ритме галопа?
Сомнению подверглись не только методы и обстоятельства опроса, но и сами выводы МОТ.
«В 2017 году около 2,6 миллиона человек были наняты для сбора хлопка в период, начавшийся в сентябре и растянувшийся до начала ноября. Большинство сборщиков хлопка были набраны добровольно, с дополнительным поощрением в виде повышения заработной платы. Некоторое количество сборщиков хлопка в определенные периоды были привлечены к сбору урожая в результате использования убеждения, давления или принуждения», – вот что говорилось в отчете Международной организации труда. Оказалось, что «некоторым количеством» были названы 336 тысяч узбекистанцев. Однако такое число людей по любым стандартам может считаться значительным, а вовсе не «некоторым».
В связи со всем вышесказанным Ласслетт и Гстрайн дали МОТ ряд рекомендаций по методологии исследований. Они касались этики, анонимности и конфиденциальности респондентов, прозрачности мониторинга и так далее. Эксперты считают, что для МОТ важно продемонстрировать в будущем изменения в работе, показав, что организация, во-первых, независима от правительства Узбекистана, во-вторых, является объективной стороной, которая проводит исследования непредвзято, и, в-третьих, достойна доверия в плане сбора и хранения конфиденциальных данных.
Работающие с неохотой
Работу МОТ в Узбекистане и доклад профессора Ласслетта прокомментировала для «Ферганы» глава «Узбекско-германского форума по правам человека» Умида Ниязова.
«Доклад, написанный профессором Кристианом Ласслеттом из университета Ольстера, вызывает серьезную обеспокоенность в связи с работой миссии МОТ в Узбекистане, которая проводит мониторинг принудительного и детского труда в хлопковом секторе страны. Из доклада следует, что методология, используемая МОТ, не соответствует установленным стандартам независимого и объективного мониторинга, а, значит, результаты исследования привели к ошибочным выводам и отчетам, которые оказали влияние на лиц, принимающих решения в международном сообществе.
С самого начала МОТ проявила заметную политическую предвзятость в своей работе в Узбекистане. Это можно назвать предательством сотен тысяч узбекских сборщиков хлопка, многие из которых вынуждены работать на полях за небольшие деньги или вообще бесплатно.
Впервые МОТ начала мониторинг детского труда в хлопковом секторе в 2013 году. Тогда многие правозащитники выражали удивление и разочарование выводами, представленными экспертами организации. В то время правозащитники рисковали, чтобы собрать точную и объективную информацию о принудительном и детском труде – некоторые из них были заключены в тюрьму или были вынуждены покинуть страну, как Дмитрий Тихонов. МОТ с ее международным статусом и ресурсами находится в лучшем положении для того, чтобы проводить беспристрастные, тщательные расследования нарушений прав трудящихся – но по каким-то причинам предпочла не делать этого.
В первом докладе МОТ о хлопковом сезоне 2013 года был сделан вывод о том, что детский труд не использовался. Однако, как известно, на уборке тогда задействовали не менее 500 тысяч 16 и 17-летних студентов колледжей.
Вопиющим примером безответственности оказался случай, когда МОТ сознательно не стала расследовать смерть во время хлопкового сезона. Речь идет о смерти 16-летнего подростка в октябре 2013 года. В интервью радио «Озодлик» мать юноши сказала, что именно учителя заставили ее сына и его одноклассников работать и жить прямо в поле, однако наблюдатели МОТ не включили перечисленные женщиной факты в свой доклад.
Подростки на сборе хлопка. Фото “Ферганы”
Вместо этого МОТ сообщила, что «16-летний студент колледжа умер от естественных причин, вызвавших удушье». Этот инцидент якобы, произошел, когда он посещал своего дядю. То есть даже смерть ребенка и доказательства использования детского труда не повлияли на позицию МОТ. Это полное пренебрежение достоверной информацией просто шокирует.
Когда МОТ начала работу в Узбекистане, у меня были ожидания, что миссия организации будет способствовать внедрению высоких стандартов достойного труда и будет обучать местных чиновников международным трудовым нормам. Однако сотрудники миссии МОТ в Узбекистане не смогли даже определить причины принудительного труда в хлопковом секторе и не смогли провести объективный мониторинг. Это привело к распространению на международном уровне неточной информации о принудительном и детском труде, что, на мой взгляд, до сих пор является препятствием для проведения коренных реформ в хлопковом секторе Узбекистана.
Авторы доклада МОТ по итогам хлопкового сезона 2016 года придумали термин «Reluctant workers» («работающие с неохотой»). Он был придуман, чтобы не называть сотни тысяч сотрудников государственных организаций сборщиками хлопка, работающими по принуждению. («Reluctant workers» может быть также переведено и как «вынужденные работники» - прим. «Ферганы»).
Я признаю, что власти Узбекистана предприняли позитивные шаги по искоренению систематического детского труда, но сбор урожая в 2017 году показал, что принудительный труд взрослых остается массовым и систематическим. В течение 2018 года президент Мирзиёев неоднократно обещал прекратить принудительный труд в хлопковом секторе. Сбор хлопка в 2018 году покажет, насколько искренними были эти обещания.
В этом году миссия Международной организации труда в Узбекистане снова будет проводить мониторинг. Однако, если она не сможет исправить серьезные недостатки в своей методологии, результаты мониторинга и выводы МОТ в лучшем случае будут ненадежными, а в худшем – опасными для потенциальных жертв принудительного труда».
Страда страданий
В качестве постскриптума можно попробовать спрогнозировать, как пройдет в Узбекистане хлопковая страда-2018. В тексте концепции развития сельскохозяйственного машиностроения республики говорится, что сейчас в стране насчитывается 1224 хлопкоуборочных машины. При этом, если исходить из анализа необходимой фермерам техники, ясно, что стране нужны еще 3080 комбайнов для сбора хлопка. Это значит, что, как обычно, львиную долю урожая придется собирать вручную. Следовательно, чиновники, обязанные выполнять план, вряд ли обойдутся без привлечения школьников, студентов, врачей и так далее. Кроме того, можно ждать активного использования системы «компенсации», когда, например, с педагогов требуют часть зарплаты за право «не поехать на хлопок в принудительном порядке» – принято считать, что эти деньги пойдут на поощрение тех, кто все-таки будет работать на полях. И, скорее всего, власти снова применят действенную практику получения расписок – люди, отправленные волей начальника или декана на плантации, подпишут бумаги о том, что едут собирать хлопок исключительно добровольно и обязуются выполнить поставленный родиной план.
Что касается мониторинга МОТ, то, пожалуй, эта организация вновь проигнорирует мнение экспертов и здравый смысл. По итогам хлопкоуборочной кампании МОТ снова проведет однобокое исследование при непосредственном участии государственных служащих и сочинит вполне благоприятный для властей Узбекистана отчет.
Вообще, при ближайшем рассмотрении работы МОТ создается впечатление, будто задача мониторинга – не отразить реальную картину, а любыми способами доказать отсутствие в Узбекистане детского и принудительного труда. Если это и правда так, то Международную организацию труда можно поздравить – с задачей своей она справляется. Вот только какое отношение все это имеет к созданной МОТ Филадельфийской декларации, в которой заявлены совсем иные цели и задачи?
Правила комментирования
comments powered by Disqus