Мы продолжаем публиковать выдержки из масштабного экспертного опроса Владимира Парамонова, основателя/руководителя аналитической группы “Центральная Евразия” (Ташкент, Узбекистан) и одноименного интернет-проекта ( http://www.ceasia.org). В опросе участвуют более 100 представителей экспертного сообщества региона, обсуждающих текущие проблемы в отношениях и развитии стран Центральной Азии, а также способы их решения.
Безопасность и модернизация
То, как рассматривают свою безопасность государства Центральной Азии (ЦА), и как они планируют модернизацию – по мнению опрошенных экспертов – создает дополнительные проблемы региональному сотрудничеству.
Рустам Бурнашев (Узбекистан) ставит проблему так: «основные сложности на пути развития стран ЦА в сфере безопасности связаны с их структурными особенностями: все они могут быть оценены как слабые государства, а в некоторой степени – даже как государства демодернизирующиеся.
Так, ключевой особенностью слабых государств является отсутствие целостности властного поля, его фрагментированность. Структура власти в слабых государствах строится не по схеме “центр – периферия”, а предполагает множественность конкурирующих центров.
Каждая социальная группа (этническая, религиозная, группа влияния), выступающая как один из множества центров власти, стремится повысить собственную безопасность, что воспринимается другими группами как вызов или угроза их безопасности и, соответственно, порождает ответные действия. Иначе говоря, рост безопасности одной социальной и властной группы производит небезопасность в системе в целом».
Вместе с тем, Бурнашев указывает и на другой проблемный момент – излишнюю секьюритизацию, например, вопросов, связанных с деятельностью политической оппозиции, некоторых религиозных групп, международных фондов. Эксперт говорит о необходимости революционной трансформации в либерально-демократическом направлении, а также необходимости возврата стран ЦА к модернистскому варианту развития.
Павел Дятленко (Кыргызстан) указывает, что «к основным проблемам стран ЦА можно отнести произошедший после 1991 года стремительный откат в развитии обществ и экономико-политических систем на историческую эпоху назад, в новое средневековье. Глубина архаизации и деградации в конкретных государствах региона, конечно, разнится.
Тем не менее, современное индустриальное и постиндустриальное общество во всех странах ЦА существует лишь локально – в крупных городах, вокруг них и крупных промышленных объектов. Оно не доминирует ни в одном из центральноазиатских обществ. Все это означает невозможность самостоятельной модернизации.
В экономическом плане в регионе установился периферийный капитализм, который превратил наши республики в транзитно-сырьевое приложение к развитым странам и мировой экономике». Дятленко считает, что реинтеграция в единое пространство (ЕАЭС) позволит объединить различные ресурсы для общей модернизации, последующего совместного развития и успешного продвижения в глобальное пространство.
С другой стороны Надежда Хан (Кыргызстан) отмечает, что: «государства ЦА, памятуя прошлое в составе СССР, привыкли быть ведомыми и интегрироваться благодаря посторонним внешним инициативам, при этом не проявляя собственных. Слабое гражданское общество и отсутствие инициатив являются результатом отсутствия доверия у народа к правительствам государств и высочайшим уровнем коррупции.
Гражданское общество при должном уровне поддержки государства готово к интеграции в целом, но региональные элиты не намерены интегрироваться вообще. Более того внешняя политика имеет ряд дезинтеграционных направлений».
Надежда Хан также указывает на секьюритизацию вопросов интеграции: «Близость ЦА с Афганистаном используется в качестве инструмента конструирования угроз и секьюритизации проблемы.
Говоря конкретно о Кыргызстане и радикализации юга государства, могу отметить проблему восприятия и осознания ислама кыргызами. Принятие и развитие моделей ислама, традиционно несвойственного кыргызам, несет угрозу безопасности общества и государства в целом».
Анна Гусарова (Казахстан) считает, что вызовы безопасности отошли от чисто военных, и сегодня в большей степени «лежат» в плоскости социальной безопасности. «Малообразованные представители общин легко восприимчивы к пропаганде, могут участвовать в этнических столкновениях, в частности на приграничных территориях, или привлекаться к участию в радикальных террористических группах.
Кроме того, слабо контролируемое религиозное образование, получаемое в регионе или за рубежом, также вызывает озабоченность у правительств. Если сектор не будет должным образом управляться, разрыв и враждебность между различными группами общества будут только расти».
Но в странах региона проблемы экстремизма и радикализации в ЦА рассматриваются, главным образом, в плоскости безопасности режимов власти. В результате все усилия, предпринимаемые государством, имеют “силовой” характер и наиболее активными органами в борьбе с религиозным экстремизмом являются службы национальной безопасности.
И в этом отношении усилия властей по борьбе с терроризмом и экстремизмом не могут быть всеобъемлющими, поскольку работа ведется по принципу реакции на действия».
Шухрат Ёвкочев (Узбекистан) пишет о геополитическом противостоянии, как факторе, который часто препятствует интеграции и кооперации центральноазиатских стран. «Подобные процессы мы наблюдали и в 90-е и 2000-е годы, когда попытки Узбекистана и Казахстана по созданию внутрирегиональных союзов и объединений так и не достигали своих основных целей.
К решению этих проблем, связанных с геополитическим противостоянием крупных держав в ЦА, можно “подойти” лишь за счет проведения государствами региона долгосрочной политики. С одной стороны, это предполагает согласованную политику, а с другой стороны – сбалансированную политику. Эта политика должна исключать резкие, непродуманные и нескоординированные шаги, способные нарушить баланс сил и интересов в пользу одной из держав».
Суверенитет и идеологии
Политики Центральной Азии ревностно охраняют свой суверенитет и строят национальные идеологии, которые пока не способствуют выработке согласованного видения интегрированного региона.
Бахтиёр Бабаджанов (Узбекистан), доктор исторических наук: «Решение всех проблем региональной или любой другой интеграции остается в руках ограниченного круга политиков и лидеров стран. В обществах еще не сложилась (или только складывается) система общественного влияния на принимаемые политические решения.
Преемственность из прошлого – вещь трудно преодолимая… Пока только социумы стран (в самом широком понимании), несмотря на их разнообразность, заинтересованы более всего в любых формах интеграции. Хотя и в них вбиваются идеологические штампы о “национальных интересах” в пределах только собственных выгод, о титульных нациях с их “великой историей” и т.п.
От окончательного одурения спасает только то, что эта пропаганда внутри стран проводится по советским традициям и потому мало интересна большинству простых граждан…
Менталитет же большинства наших политиков скроен по советским лекалам “республиканского соревнования”, крайне ограниченного понимания “национальных интересов” и пр., а потому ждать от них взаимных компромиссов сложно.
Следовательно, политики меньше всего готовы к такого рода обсуждениям и строят стратегии своих стран исключительно из примитивно понятых “национальных интересов” в духе заплесневелых идей Уинстона Черчилля.
Конечно, это не значит, что обсуждений взаимоотношений стран региона не должно быть, особенно в среде экспертов. Напротив, такие обсуждения актуальны и должны быть доступны.
И, наконец, в высшей степени “извилистые” и навязанные “национальным размежеванием” границы породили такие же интересы (от территориальных, водных, ресурсных и пр.). Это будет долго накладывать свой отпечаток на взаимоотношения стран, почти все из которых недовольны сегодняшними итогами “размежевания” и не всегда готовы признать незыблемость исторически сложившихся границ в регионе.
На этой же основе обществу навязываются совершенно невежественные (слепленные по тем же советским традициям) формы “национальных идеологий”, к которым в последнее время пытаются присовокупить “исламские ценности”, тоже воспринятые и истолкованные в крайне примитивных формах… Но это отдельная тема …»
Айдар Амребаев (Казахстан) указывает на проблемы незавершенной десоветизации: «многие элементы систем все еще являются постсоветскими: мировоззрение, стиль управления, институты, политическая культура, унаследованная система экономического разделения труда, социокультурная общность, ментальные привязанности, общие усредненные стандарты жизни, информационно-языковое пространство».
Поиск суверенной идентичности, указывает Амребаев, ведет к разрыву социальной “ткани” наций ЦА, где наблюдаются различные виды разломов и маргинализация социумов в регионе. «Парадигма независимости (опоры на свои собственные силы и выработки собственных стратегических ориентиров развития) еще не стала доминирующим трендом.
Предпочтение отдается стремлению стать частью чего-то цельного и более состоятельного, “прислониться”к чему-то большему и значительному», – пишет эксперт.
Арсен Усенов (Кыргызстан): «Большая часть проблем на пути развития и взаимоотношений стран ЦА, на мой взгляд, носит в значительной степени субъективный характер. Во-первых, важно отметить, что государства региона все еще находятся в стадии формирования собственной национально-государственной идентичности.
Соответственно, своего рода обособление в качестве государств и наций с собственными культурными, национальными ценностями является закономерным. Но в то же время это приводит к ситуации, когда граждане стран ЦА отождествляют себя в большей степени в качестве представителей своей нации и своего государства, а сам регион для них есть лишь некая совокупность пяти государств.
В свою очередь, отсутствие регионального самосознания делает взаимоотношения в самой ЦА не приоритетными.
“Объединенная Центральная Азия” пока не способна принимать самостоятельных решений. Как показывает история, все интеграционные проекты в регионе (ЦАЭС, ЦАС и др.) не имели продолжения в рамках границ пяти государств без иностранного участия.
Часто стремление дистанцироваться и отстоять свой суверенитет является превалирующим в мотивах лидеров стран ЦА. Это отражается и на невозможности регионализации без участия России. Наличие разобщенности в ЦА делает доступным управление процессами в регионе со стороны внешних акторов, что в какой-то степени, кстати, отвечает их интересам».
Фаррух Салимов (Таджикистан) говорит о сформировавшемся в период независимости чувстве недоверия друг к другу; ориентации на совершенно противоположные внешние цели и разные центры силы; отсутствии координирующих органов (в виде региональной организации экономического, военно-политического и другого характера); а также отсутствии общего видения региональной интеграции со стороны лидеров стран ЦА.
Шокир Хакимов (Таджикистан): «Долгое время главная проблема была связана с амбициями руководителей некоторых стран ЦА в отношениях между собой. Предметом этих амбиций зачастую было то, какая из стран играет более важную роль в регионе. На текущий момент эта проблема снята с повестки дня.
Теперь основная задача для стран ЦА заключается в том, чтобы внешние центры сил не препятствовали интеграционным процессам в регионе, учитывая многочисленные конфликты интересов между ними. Важно, чтобы у каких-либо стран, расположенных вне ЦА, было четкое понимание того, что улучшение отношений между государствами региона ни в коем случае не направлено против кого-либо из них. Решение этих задач необходимо возложить на соответствующие министерства и ведомства стран ЦА
Казахстан и Узбекистан
Говоря о региональном сотрудничестве в целом, нельзя не коснуться отдельных двусторонних отношений. Казахстан и Узбекистан, как самые крупные экономики региона, могут быть локомотивами регионального сотрудничества.
Мухит-Ардагер Сыдыкназаров (Казахстан) указывает: «Если исходить из интересов Казахстана, то многие проблемные моменты носят в основном трансграничный характер и соответственно их решения связаны с сотрудничеством всех стран ЦА.
Если же вспомнить, что министры иностранных дел государств Центральной Азии впервые встретились вместе лишь 2 сентября 2017 года на площадке Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, то понятно, что нужно наверстывать упущенное. В целом необходимо признать, что атмосфера для сотрудничеств в ЦА благоприятна, что подтверждают многие политико-экономические события фундаментального характера.
Они уже сейчас осторожно закладывают основу будущей региональной если не интеграции, то, по крайней мере, позитивной трансформации.
Наметившийся конструктивный диалог в тандеме Астана-Ташкент является принципиально важным и отвечает национальным интересам всех стран региона: без исключения и без преувеличения. Так, только за 2017 год между Казахстаном и Узбекистаном подписано 27 новых двусторонних документов различного уровня, новых соглашений на сумму на 1,2 млрд. долларов США.
400 компаний получили выход на взаимные рынки благодаря активным бизнес-форумам. Задана “планка” довести казахско-узбекский товарооборот до 5 млрд. долларов США к 2020 году, а уже по результатам 2018 года планировалось достичь 2 млрд. долларов.
Как известно, 2018 год являлся “зеркальным” для Узбекистана и Казахстана: в Узбекистане 2018 год был объявлен годом Казахстана, соответственно в Казахстане 15 марта 2018 года торжественно стартовал год Узбекистана».
Таджикистан и Узбекистан
А проблемы в отношениях Таджикистана и Узбекистана, которые хотя и наметились к сближению, необходимо рассматривать более глубоко.
Вот как смотрит на эти отношения Камолудин Абдуллаев (Таджикистан): «ЦА унаследовала границы, установленные в 1924-1936 годах. Они являются экономически и этнически необоснованными, а также культурно неадекватными.
Особенно это касается Таджикистана, который, помимо того, что оказался оторванным от своих культурных центров, населенных миллионами таджиков, полностью зависим от Узбекистана с точки зрения транспортных коммуникаций, не обладает залежами таких важных полезных ископаемых как газ и нефть.
Таджикистан был с самого начала поставлен в неравные “стартовые условия”. Советами он планировался как горное, приграничное (“ворота в Индостан” по выражению Сталина), нетюркское, и экономически бесперспективное “арийское” подбрюшье “большой Средней Азии”.
Вернее, экономические перспективы есть, но лишь в отдаленной перспективе. Более того, для их реализации требуются финансовые, человеческие и прочие ресурсы, которыми отдельно взятый Таджикистан, не обладает.
Даже мощи советской экономики оказалось недостаточно для развития Южного и Центрального Таджикистана, не говоря о Горно-бадахшанской автономной области, которая в период СССР являла собой скорее русский пограничный пост, чем хозяйственную единицу.
Для Таджикистана наиболее перспективная стратегия выживания заключается в максимальной интеграции в среднеазиатское (пусть даже тюркское) сообщество. Именно Узбекистан может и имеет шанс выступить локомотивом региональной интеграции.
Это прекрасно понимают в Душанбе, особенно на фоне ослабления России, “увязшей в капкане” неравного противостоянии с Западом, а также растущей роли Китая.
Узбекский вектор – сегодня наиболее перспективный и вероятный для Таджикистана. С другой стороны, сближение с Таджикистаном – ближайшим соседом хронически нестабильного Афганистана – желательный путь и для Узбекистана, если он намерен стать процветающим и безопасным “снежным барсом” Центральной Азии.
Узбекистан и узбеки – наиболее близкая Таджикистану и таджикам нация, так как этнокультурно она содержит важные компоненты исламо-персидской культуры и иранского этноса. Эти компоненты, в свою очередь, вместе с элементами тюркской кочевой культуры составляют ядро идентичности всего региона, и делают его близким и понятным государствам и нациям Южной Азии, Ближнего и Среднего Востока.
Интеграция, понимаемая как создание единого экономического, военного, таможенного, валютного и гуманитарно-культурного пространства, может привести к созданию союзного государства Узбекистан-Таджикистан, к которому в случае его процветания, смогут впоследствии присоединится остальные государства региона.
Только так можно привести в соответствие и гармонизировать политические, этнокультурные и экономические границы, проведенные Советами много лет назад. Другой путь – это изоляция, перекраивание границ, нестабильность и даже социальные и национальные конфликты.
Последние события в развитии таджикско-узбекских отношений, а именно неожиданное для многих сближение Рахмона и Мирзиёева показали очень многое. В частности, они показали, что регион развивается не в правовом поле (понимаемом по-западному как поле политической конкуренции и многопартийности, результат деятельности сложившегося гражданского общества), а в поле взаимодействия авторитарных персоналий и традиционных, “органических”, интерес-групп.
Личные интересы и воля нацлидеров оказались решающими в “потеплении” отношений между Узбекистаном и его соседями, что послужило объективно в пользу масс населения и укреплению недемократических режимов. Всякая интеграция предполагает неизбежное ограничение личной власти нацлидеров и передачу части ее “наверх”, на региональный уровень.
Она (интеграция) предполагает также известную прозрачность, подотчетность и ответственность лидеров. Готовы ли они пойти на то, что неизбежно повлечет ослабление их личной власти? Это интересный вопрос!
Видимо надо признать, что западная модель многопартийности провалилась, по крайней мере в Таджикистане, в котором политический процесс прекратился, едва начавшись. Это означает, что для успешного развития сотрудничества и интеграционных проектов в Средней Азии надо найти собственную модель, опирающуюся на свои, традиционные ценности, сочетающие задачи одновременного обеспечения стабильности и прогресса в интересах всего региона и каждого его жителя. Это не будет копия какого-то опыта, но оригинальный интеллектуальный продукт».
Экономика прежде всего
Эксперты предлагают более детальные рекомендации по тому, как формировать единый рынок.
Гульнара Дадабаева (Казахстан): «Я бы выделила в качестве основной саму проблему определения региона, как такового. Существует ли сегодня такой регион как Центральная Азия? Есть ли возможность сформировать единый рынок для стран ЦА?
Если наши государства будут интенсивно над этим работать, то даже, несмотря на относительную однородность их экономик, они смогут создать условия для дальнейшего более эффективного сотрудничества. Каждая из экономик стран региона небольшая по размерам.
Это является определенным пределом для развития. Однако если при разработке экономической стратегии государства ЦА будут рассчитывать на общий рынок, то тогда имеется потенциал для развития и диверсификации экономик. Кроме того, общие транспортные проекты, модернизация инфраструктуры также имеют большой потенциал для экономического развития региона.
Казахстану выгоднее импортировать овощи и фрукты из Узбекистана, чем из Пакистана или Польши. Конечно, торгово-экономическое сотрудничество необходимо, однако важна работа и по дальнейшему снижению различных барьеров».
Зайнаб Мухаммад-Дост (Узбекистан) считает, что странам региона необходимо взять курс на реиндустриализацию (не формально, а реально) для преодоления сырьевой направленности экономик, всемерно поощрять развитие среднего бизнеса; уделять приоритетное внимание вопросам продовольственной безопасности и удовлетворению базовых социальных потребностей населения; устранять торговые барьеры.
«Абсолютно точно, – пишет эксперт, – что объединенный регион, в котором проживает около 70 миллионов человек, представляет более высокий интерес для иностранного бизнеса».
Асет Ордабаев (Казахстан) считает, что настало время приступить к реализации масштабной программы по созданию в странах ЦА совместных предприятий с участием капитала из государств региона и/или другой вариант – приглашать иностранные компании участвовать в региональных экономических проектах, давая им одинаковые преференции на весь регион.
«Совместный бизнес с участием крупных игроков и “раскиданный” на государства региона может повысить уровень доверия между политическими элитами стран ЦА, а также стать фактором регионального сотрудничества, потому, что любое ухудшение отношений “ударит” по совместному бизнесу, а это уже потери для всех».
Также, по мнению, эксперта, необходимо целенаправленно формировать у министерств и ведомств (бюрократии) стран ЦА заинтересованность в региональном сотрудничестве; например, это можно делать за счет создания тех же совместных предприятий с участием центральноазиатского и внешнего капитала.
Культурные связи
О важности культурной дипломатии и усилении контактов people-to-people говорят все больше и больше экспертов, указывая на то, что такое сближение уже осуществляется через культуру.
Сауле Сулейменова (Казахстан): «В общем контакты можно было бы налаживать через современное искусство (хотя это многих пугает) и культурологические исследования (cultural studies). Хотелось бы больше именно региональных культурных проектов и исследований: но не по вертикальному авторитарному образцу, а горизонтальных – между творческими людьми.
Все связи и предложения – это бесконечный художественный проект. В Кыргызстане есть Улан Джапаров, Аида Сулова. У нас есть галерея “Аспан” и галерея Tse в Астане. Они берут на себя широкий спектр и чисто центральноазиатских задач.
Национальный музей Казахстана, который провел в прошлом году Focus Kazakhstan, а в его рамках – 4 выставки по всему миру. Я лично как художник, с удовольствием поехала бы в такой тур по странам ЦА со своим “пластиковым проектом” – инициируя сбор пластиковых пакетов и делая инсталляции.
Помимо Алматы и Астаны, я делала подобное в Бишкеке в Американском университете Центральной Азии, там мы сделали со студентами работу».
Ҳусниддин Ато (Узбекистан) предлагает начать разработку и подписание некоего первого крупного межгосударственного соглашения/документа, одобрение некой общей стратегии. Это даст необходимый импульс региональному сотрудничеству в сфере культуры и искусства.
Бахром Исматов (Таджикистан) считает, что целесообразно создание постоянно действующей площадки для обсуждения вопросов развития культуры и искусства в ЦА.
Улан Джапаров (Кыргызстан) приводит такую аналогию: «В кыргызском традиционном орнаменте (в войлочных шырдаках) есть интересный принцип – равнозначность формы и фона. Тот рисунок, который вырезается из листа войлока одного цвета, оставляя орнаментальный фон, используется как вставка в полотно другого цвета, из которого в свою очередь также вырезан орнамент…
Можно сказать, что форма формирует фон, а можно сказать и то, что фон воспринимает только ту форму, которая для него подходит. Сопоставление, “притирка” между теми внутренними, во многом специфичными формами, которые приобрели наши страны и внешним фоном – это тот процесс, который реально происходит в ЦА в отличие от различных многократно заявленных объединительных инициатив, содружеств и пр.
Проблемы внутри и между странами мной воспринимаются как вызов, экзамен для перехода в более зрелую стадию становления, что сопряжено и со сменой поколений». Улан Джаппаров указывает, что на уровне отношений локальных сообществ ЦА (художественной среды, ремесленников, мелкой торговли, туризма и пр.) особых проблем нет.
«Идет взаимодействие, где-то чисто человеческий интерес, где-то взаимовыгодное сотрудничество. Такое ощущение, что мы заново переоткрываем друг друга. Например, в художественной среде уже есть устойчивое понятие “Современное искусство Центральной Азии”, где художники разных стран имеют свою нишу, специфику и в тоже время дополняют друг друга. Впрочем, переосмысление, ироничное обыгрывание и художественная репрезентация проблемных моментов как раз и являются той фишкой, которая отличает нас от других».
Новые институты
Какие конкретные шаги и новые институты требуются для усиления регионального сотрудничества? Здесь мнения экспертов часто совпадают: нужны безвизовый режим, режим свободной трудовой миграции, развитие туризма, бизнес-коммуникаций, формирование свободных экономических зон, зон свободной торговли и т.д.
Арсен Усенов (Кыргызстан) считает, что «интеграция в ЦА возможна пока только лишь на консультативно-дискуссионном уровне, без политических обязательств. Тем не менее, при создании даже дискуссионной площадки принципиально важен выбор ее местоположения.
С геополитической точки зрения наиболее подходящим местом мог бы стать Ташкент в связи с тем, что Узбекистан граничит со всеми странами ЦА. Если же исходить из точки зрения нейтральности места, то выбор Душанбе, Ашхабада или Бишкека тоже логичен».
Даниал Саари (Казахстан) предлагает «идею создания функционирующего в полную мощь регионального хаба, где можно было бы аккумулировать финансово-экономические ресурсы ЦА в целях поддержки каждой из пяти центральноазиатских стран без привлечения внешних игроков».
Айдар Амребаев (Казахстан) считает необходимыми регулярные встречи Совета глав-государств ЦА.«Более того, необходимо создавать аналогичные координационные форматы по всей вертикали и в различных сферах. Например, можно было бы создать следующие структуры:
Экспертно-аналитический форум ЦА, Форум предпринимателей ЦА, Молодежный форум ЦА, Банк содействию и развитию ЦА, Арбитражный суд ЦА, Транспортно-логистический совет ЦА, Водно-энергетический консорциум ЦА, Культурный совет ЦА, Ассоциацию образовательных учреждений ЦА, Совет по экологии ЦА, Форум приграничного сотрудничества стран ЦА и т.д. Все это можно начинать создавать уже на двух и трехсторонней основе».
Фаррух Салимов (Таджикистан) предлагает создание региональной научной и экспертной площадки. «На этой площадке следует регулярно проводить различные мероприятия научного, аналитического, исследовательского характера на наиболее актуальные темы сотрудничества в ЦА. Важно привлекать к данным мероприятиям общественные и политические организации, представителей творческих кругов, культуры и искусства, и т.д».
Мухит-Ардагер Сыдыкназаров (Казахстан): Также считаю, что экспертно-аналитическому сообществу ЦА и министерствам иностранных дел нужно системно изучать опыт “Вышеградской группы”. При этом, на мой взгляд, важно создать Институт изучения Центральной Азии – общий для стран ЦА экспертный, научно-исследовательский центр.
Даниал Саари (Казахстан) рекомендует «не “бросаться” решать глобальные проблемы и инициировать бесконечные тщеславные проекты (ЭКСПО, Азиада, Универсиада, различные саммиты, напрямую не затрагивающие вопросы развития ЦА и т.д.)». Успешным примером регионального сотрудничества может служить модель кооперации стран АСЕАН, считает эксперт.
Правила комментирования
comments powered by Disqus